Вскоре вампиры стали подлинной напастью для всего города. С наступлением темноты люди спешили поскорей добраться до дому. Улицы пустели. Горожане сидели за запертыми дверями и ставнями, боясь высунуть нос наружу, а по городу всю ночь курсировали патрули, пытаясь напасть на след злоумышленников.

Но насколько мне было известно еще из рассказов моего деда, вампира нельзя поймать ни за рога, ни за хвост, не берет его и пуля. При желании он мог превратиться в большого паука с крупными красными глазами, который набрасывался на людей и высасывал из них кровь, или даже в маленького козленка. «Ты идешь себе спокойно по дороге, — говорил мой дед, — и вдруг видишь перед собой невинную божью тварь, которая жалобно блеет, будто потеряла свою мать. Наклоняешься к козленку, хочешь его погладить или приласкать, а он вдруг цап — уже вцепился черными когтями тебе в горло».

Вот почему мы всю ночь, как уже было сказано, не осмеливались высунуть голову из-под одеяла.

Как же завидовали мы в эти дни ученикам старших классов, которые не боялись ни Божьего поросенка, ни вампиров. Интернатских законов, предписывающих нам ложиться во столько-то, вставать во столько-то и никогда не опаздывать к обеду и ужину, для них будто не существовало. Из города они возвращались, когда хотели, порой уже

206

под утро, курили не только в туалете, но даже в спальне, поскольку Божий поросенок вечерами вообще к ним не заходил. Особенно вызывающе вели себя очкарик Герчо и Негр, которые вопреки всем правилам безжалостно тиранили нас, учеников младших классов, заставляли исполнять все их поручения, вплоть до того, что посылали вечерами в город за покупками, не обращая внимания на все наши страхи. И мы шли, потому что боялись их больше, чем самого директора школы.

Пришлось однажды и мне встретиться с вампирами, однако об этом надо рассказать более подробно.

Как-то ночью мне понадобилось выйти. Кругом царила мертвая тишина, но как я ни дрожал, все же решился на столь отважный поступок. Однако, едва я повернул назад, как передо мной появилась чья-то фигура, сжимавшая в зубах горящую сигарету. Фигура подошла ближе, сунула мне сигарету в руку и приказала страшным голосом, в котором, как мне показалось, не было ничего человеческого:

— Затянись!

Я оцепенел от страха, кровь в жилах застыла, я еле удержался на ногах.

— Я никогда еще не курил, — взмолился я.

— Сооо-си! — скомандовала фигура и сунула мне сигарету прямо в рот.

Я затянулся и закашлялся так, что мои глаза чуть не выскочили из орбит.

Вампир подождал, когда пройдет приступ кашля, после чего опять сунул вонючую сигарету мне в рот. Я снова покорно затянулся и снова закашлялся до полного изнеможения. Это повторялось до тех пор, пока вампиру не надоело заниматься со мной этой страшной игрой. К этому времени силы мои почти полностью иссякли, перед глазами стояли красные круги, а желудок сжимали спазмы. Затуманенная голова с трудом воспринимала слова вампира, который изрекал их не терпящим возражений тоном, как судья, выносящий приговор преступнику:

208

— Отныне каждую ночь в эту пору ты будешь приходить сюда и приносить четыре сигареты. Три для нас, троих вампиров, четвертую — для себя. Но если ты кому- нибудь проболтаешься об этом, ты сам вынесешь себе смертный приговор.

Только сейчас я заметил, что позади первого вампира, моего палача, у церковной стены стояли еще двое.

— И запомни, — вновь раздался страшный голос, который мог принадлежать лишь самому сатане, — если ты не выполнишь наш приказ, то на следующую ночь, когда ты заснешь, мы потушим свечу твоей жизни...

В интернат я возвращался пьяный от табачного дыма и едва живой от страха. На лестнице я упал, у меня началась рвота. Казалось, мои внутренности выворачиваются наизнанку, чтобы исторгнуть принятую порцию яда, и я лишь с трудом добрался до кровати.

Тем не менее я не осмелился нарушить приказ вампиров. Днем мне удалось добежать до табачной лавки и купить четыре сигареты. Ровно столько, сколько мне было приказано. Повторилась та же история, что и предыдущей ночью. Я курил, кашлял, голова у меня кружилась, а потом снова началась рвота. Я чувствовал, что долго так не выдержу и рано или поздно упаду мертвым на холодной лестнице интерната, став первой жертвой неизвестных вампиров.

Ах, чего бы только я не отдал за то, чтобы оказаться дома, у своих родителей. Пусть даже в очаге не будет ни уголька, а на столе ни крошки хлеба. Лишь бы вырваться из страшных когтей проклятых вампиров.

— Что это ты такой бледный? — спросил меня Крашник, когда мы утром шли на занятия.

— У меня что-то разболелся живот, всю ночь не давал заснуть, — соврал я. — К тому же в спальне такой холод...

Он как будто ждал этих моих слов.

— Бежать нам надо, бежать! Иного выхода у нас нет,— вновь заговорил он на любимую тему. — Здесь мы ПОГИб-

ft Цветы на пепелище

209

кем. Сначала голод, потом холод, а теперь эти проклятые вампиры...

Я невольно вздрогнул, услышав это, но промолчал.

Уроки в этот день прошли для меня как в тумане. Я не слушал, о чем говорили учителя, я думал только о постигшей меня беде, о вампирах, о моей беспомощности, о потерянной свободе. Я искал выход из создавшегося положения, но не находил его. Надо мной тяготел страх, он стеснял мою грудь, не давал свободно дышать. Черные тени вампиров преследовали меня повсюду, и от них не было спасения. Я брал взаймы деньги у товарищей, якобы на карандаши, резинки, тетради, и ежедневно покупал на них четыре сигареты. А по ночам выходил во двор и курил вместе с тремя таинственными незнакомцами. Теперь я уже легче переносил табачный дым, меня больше не тошнило и голова не коужилась. Я привык к проклятой отраве, зато по утрам, когда вспоминал об этом, меня охватывало отвращение. Мне казалось, что даже моя душа пропиталась никотином, что я без всякой борьбы отдался в руки дьявола, не шевельнув мизинцем в свою защиту. Поступил, как самый омерзительный трус, встал на колени перед тремя врагами и признал себя их рабом.

А тому, кто хоть раз согнул свою спину, ох как трудно выпрямиться и вновь стать самим собой!

Все, чем я до сих пор жил, как будто рухнуло, и я беспомощно плыл по течению, нигде не видя спасительного берега.

С ужасом думал я о том, с какими глазами предстану теперь перед моими родителями, которые всегда были для меня примером честности, порядочности и трудолюбия. Ведь все мои дурные поступки невольно запятнают и их самих.

В такие тяжелые минуты мне часто хотелось пойти к моему лучшему товарищу — Ивану — и откровенно рассказать ему обо всем. Я знал, что он мне поможет, найдет какой-нибудь выход, чтобы избавить меня от вампиров и

210

вновь вернуть на правильную дорогу. Но я пал уже настолько низко, что мне было стыдно ему в этом признаться. Вот почему я не только не попросил у него помощи, но, наоборот, боялся попасться ему на глаза.

День за днем я ломал себе голову над тем, как мне избавиться от вампиров, а ночами продолжал общаться с ними, беспрекословно перенимая все дурное, чему они могли меня научить. Порою я и сам казался себе настоящим вампиром, закутанным в черный плащ сыном ночи, которого боится все живое. Я был всемогущ, меня нельзя было поймать ни за рога, ни за хвост, я мог в единый миг оказаться там, где хочу, и превратиться во что угодно.

Да, вероятно, Божий поросенок был прав, когда называл меня — и довольно часто — деревенским дурнем. Я катился под уклон и чувствовал, что мне нет больше места среди честных людей.

Однажды тот вампир, который первый заговорил со мной, наверное их вождь, извлек из-под своего черного плаща бутылку и подал ее мне.

— Хлебни, — сказал он. — Глотай, деревенская образина!

Я взял бутылку, поднес ее ко рту... и поперхнулся горькой жидкостью.