переправе через ледяные потоки, отнял у всех столько сил, что

невольно закрадывалась мрачная мысль, как бы не погибнуть

Большие надежды возлагались на лошадей. Надо было во что бы

то ни стало сохранять их силы. И чем дальше шли, тем более

заботы проявляли люди к своим лошадям, берегли их, ухаживали за

ними, старались поосторожнее провести в трудных местах. И все-

таки, несмотря на все заботы, караван потерял десять лошадей. Но

сорок оставались целыми и невредимыми.

Нельзя не отметить предусмотрительности Кропоткина. Он

запасся большим количеством ржаных сухарей, и каждый раз, когда

лошади совсем отказывались итти, их подкармливали сухарями

они оживали и двигались дальше. Вряд ли удалось бы преодолеть

без жертв трудный переход от реки Витима до Муи, если бы не

было такого запаса ржаных сухарей. Караван прошел этот участок

маршрута за восемь дней, двигаясь по речкам; они пересекли

горную страну, которая представляла два тесно связанных

между собой хребта. Оба хребта имели множество разветвлений и

отрогов.

Караван шел по лабиринту падей, то поднимаясь на гольцы, то

спускаясь в пади, старательно соблюдая все время общее

направление маршрута на юг.

Спустившись в одну из таежных падей, караван попал в ущелье,

которое с первого взгляда показалось совсем непроходимым. По не

му несся бурный горный поток, а русло было завалено огромными

каменными глыбами. Приходилось то карабкаться среди

непролазной чащи по берегу потока, то влезать в него по колено и глубже

Люди выбились из сил, и казалось, что им никогда не выбраться

из этой дикой и темной горной щели. Они шли уже два дня

подряд, еле-еле двигаясь в жуткой таежной теснине, которой, казалось,

не было конца. То и дело люди останавливались, чтобы подкормить

лошадей и самим передохнуть. Вдруг, на третий день, уже к

закату солнца, впереди показался широкий просвет. Там, на

отдаленном горном склоне, на солнце ярко зеленел лес. Еще несколько

усилий, и караван выбрался в широкую долину. Всех охватила радость:

наконец-то вырвались из гиблых, мрачных мест!

Шли молча, только переглядывались друг с другом, гладили

лошадей, улыбались. Измученные люди готовы были прыгать, как

мальчишки, если бы их ноги не подкашивались от усталости.

Долину окаймляли леса всех оттенков — от темных сосен и

кедров до белых березовых рощ. Сочный и яркий, пестрый луг ковром

расстилался вокруг. Ноги тонули уже не в топи болот, а в мягкой

зелени. На пройденных гольцах была мертвая полярная тундра, в

падях — непролазная тайга из темных лиственниц. А здесь, в

широкой просторной долине реки Муи, пестрели веселые, яркие лесные

поляны, покрытые крупными цветами — голубыми, белыми,

красными. Встречались большие поляны незабудок, издали казавшиеся

озерами.

И леса были совсем иные. После мрачного безмолвия

экспедиция попала в леса, полные жизни. Тут во множестве водились

непуганые звери. Птицы оглашали воздух пеньем и гамом. На

утренней заре они кричали все хором. Для лошадей был тут же, под

ногами, великолепный корм. Все вздохнули свободно — опасности и

трудности были теперь позади. Расчет Кропоткина оправдался

вполне. Истощенные лошади могли откормиться, отдохнуть и

набраться новых сил.

Теперь главной заботой Кропоткина было восстановить силы

людей и лошадей. И он объявил, что здесь они станут лагерем на

несколько дней.

Между реками Витимом и Муей караван пересек два больших

горных хребта с бесчисленным количеством горных отрогов. По

именам рек первый хребет Кропоткин назвал Делюн-Уранским, а

второй — Северо-Муйским. Долина Муи казалась

путешественникам после всего пережитого земным раем. Особенно радовался

Поляков; он усердно охотился и набрал большую зоологическую

коллекцию. В ней были и птицы и звери.

Однако здесь, как повсюду в Восточной Сибири, прелести «рая»

отравлял гнус. Комары и мошки немилосердно жалили, и для

спасения от них приходилось днем и ночью жечь костры. Только в

дыму можно было спастись и людям и лошадям от гнуса.

Сам Кропоткин отдохнул быстро, и скоро его начала тяготить

вынужденная остановка. На третий день после прихода в долину

Муи он писал брату:

«Устье реки Муи, 6.IV.1866 г.

Ну, Саша, пишу тебе с устья Муи. Треть дороги уже сделана,

теперь осталось всего каких-нибудь сто верст, правда через очень

скверный хребет, и мы будем в таких местах, которые находятся в

удобном сообщении с забайкальскими приисками, а на этих

приисках бывал едущий с нами господин из Читы. Следовательно,

теперь я уже не теряю надежды быть в Чите. Шли сносно, скучно

иногда — нет ни обнажений, ничего интересного, тайга, знай только

глаза оберегай.

Сидя в Иркутске, трудно вам даже составить себе понятие о

таежных удовольствиях. Здесь, на Муе, такие несметные силы

комаров, что до сумасшествия (временного, утешься) можно дойти, и

тебя 30 раз вспомнишь с твоими проклятиями лету. Жара более

22 градусов, дымокур в палатке, следовательно угар — мерзость

порядочная. Два дня ничего не в состоянии был сделать, подумать не

в силах, в жаре среди мошки дураком валяешься, весь мокрый;

ждем не дождемся второй половины августа. Как все это

благодетельно должно действовать на мозговую деятельность. Пять-шесть

лет так провести —- хорошо отупеешь».

* * *

Когда через несколько дней караван двинулся в путь, встретили

на Муе первых людей. Это были восемь якутских семейств —

первые поселенцы на Муе, переселившиеся сюда три года назад с

верховьев реки Куянды. Жили они в юртах. Неожиданностью было

увидеть тут поле ячменя, засеянного якутами. У них было десять

коров и пять лошадей.

На южной стороне долины высился горный хребет. Кропоткин

назвал его Южно-Муйским. Экспедиции предстояло пересечь

широкую долину Муи и переправиться через этот хребет, за которым

лежала тоже совсем неведомая страна, на картах обозначенная

белым пятном. Берестяная карта, которой руководствовался

Кропоткин, ограничивалась Северо-Муйским хребтом. Теперь уже

приходилось итти без всякой карты.

31 июля караван Кропоткина подошел к Южно-Муйскому

горному хребту. Каждый раз, когда приходилось подниматься на

высокогорные перевалы, казалось, что они опять попадут в

непролазную, суровую тайгу или в тундру среди гранитных гольцов. Но

здесь, на Южно-Муйском хребте, природа была несравненно

ласковей.

И все же подъем был нелегкий, и чем выше в горы забирался

караван, тем становилось труднее.

«Помнится мне, — писал Кропоткин, — как, измученные

подъемом, ждя лошадей в поводу среди кустарникового березняка и

кедрового стланца, мы с трудом поднялись на вершину и бросились

отдохнуть в мягкую подушку мохового покрова. Но вид, который

представился моему взору, заставил забыть всю усталость и тотчас

же взяться за карандаш. Внизу, под нами, шла узкая падь горного

ручья Давакита, а далее расстилалась широкая, верст на 20 или 30,

долина реки Муи, которую мы только что пересекли. Светлая

зелень болотистых лугов в долине перемежалась с темной зеленью

сосновых боров. Среди лугов там и сям мелькали блестящие

поверхности небольших озер. Вдали, почти на самом горизонте,

поднимались резко очерченные цепи гор Северо-Муйского хребта».

Кропоткин не расставался с походным альбомом и постоянно

делал в нем зарисовки, иногда на ходу быстрыми штрихами, а

когда было время, то создавал неплохие рисунки. Так он готовил