Абигайль торопливо провела рукавом по глазам. «Только не плакать!» — напомнила она себе. И не думать о Патрике! Каждый раз, представляя свои ладони на его прохладной коже и вспоминая об охватившей ее страсти, с которой они отдались друг другу на белом песке Мокоиа, девушка начинала изнывать от тоски по нему. Не может быть, чтобы они никогда больше не увиделись. Она ведь любит его. «Почему же, черт побери, он просто не поехал со мной?» — в который раз спрашивала она себя.

Джеймсу Моргану она ни словом не обмолвилась о том, что заставило ее уйти из дома, хотя он несколько раз пытался расспросить ее об их отношениях с Патриком О’Доннелом.

Конечно, она то и дело задавалась вопросом, не сесть ли в ближайший экипаж и не вернуться ли обратно, но разве мама не прогнала ее из дома? Кроме того, была еще одна причина, удерживавшая ее здесь: мурашки, которые бежали по коже при мысли о том, что ей, возможно, все-таки удастся найти свое счастье в большом мире театра.

Стук в дверь оторвал ее от размышлений. В комнату нерешительно вошел Джеймс. Девушка осознала, что, если смотреть на него как на милого попутчика, а не как на ненавистного молодого человека, за которого мать непременно хотела выдать ее замуж, он не кажется таким уж ужасным. Среднего роста, с темными волосами и угловатым лицом, Джеймс был вполне привлекательным молодым человеком. Одежда его свидетельствовала о хорошем вкусе, а безупречное поведение все больше и больше поражало Абигайль.

— Добрый день, мисс Брэдли, надеюсь, вы немного отдохнули с дороги. Простите, что я так поспешно поселил вас в этой скромной комнатке. Я постараюсь как можно скорее найти другую, — извиняющимся тоном произнес Джеймс.

— Если вы хотите сказать, что я должна переехать в ваш дом, то вынуждена вас разочаровать. Этого я делать не собираюсь, — упрямо ответила она.

— Не беспокойтесь! Могу вас заверить, что этого не произойдет, — быстро ответил он, и Абигайль удивилась тому, что, говоря это, он улыбался. — У меня для вас хорошие новости. Мне удалось получить для нас с вами приглашение на сегодня в дом мистера Уолтера Мура и его супруги. Мой отец дружит с импресарио. Мистер Мур уже предвкушает встречу с вами. Через час. Однако позвольте спросить: вы собираетесь на ужин в дорожном костюме?

Абигайль залилась краской.

— Конечно нет! — фыркнула она и резко велела ему выйти из комнаты.

Громко хлопнув дверью у него за спиной, она открыла дорожный чемодан и выудила оттуда розовое отрезное платье. Перед глазами сразу же встали воспоминания о том, как она снимала его для Патрика. Как оно беззвучно скользнуло на теплый песок, а она осталась перед ним в одной сорочке. Почувствовала, как кожу обжигает его любящий и в то же время жадный взгляд. Желание быть с ним нахлынуло с такой силой, что стало больно. «Ничего не поделаешь, — подумала она, — другого у меня нет». Девушка переоделась, отбросив в сторону ставшие незабываемыми воспоминания. Оценивающе оглядела себя в полуслепом зеркале и надела шляпку в тон, идеально гармонировавшую с ее светло-русыми волосами.

— Так выглядит восходящая звезда театра, — пропела она, обращаясь к своему отражению в зеркале. «Это начало новой жизни, жизни в большом городе, о которой ты иногда мечтала по ночам в Роторуа», — решив забыть о прошлом, убеждала себя девушка. Но взгляд все равно упрямо останавливался на платье, и по щеке ее скатилась крупная слеза. Тоска по Патрику О’Доннелу была болезненной. Если бы три дня назад она могла предположить, как сильно будет тосковать по нему, то, скорее всего, не пустилась бы в это утомительное путешествие. Сначала экипажем в Гамильтон, потом по железной дороге на юг, а после снова экипажем. «Он наверняка поселил бы меня у себя, если бы я сказала ему правду». Душу Абигайль раздирала боль вкупе с некоторой долей радостного предвкушения того, что ей предстояло. «Покончим с сентиментальными слезами! — велела она себе. — Ты собираешься попытать счастья, так что улыбайся!»

И с сияющей улыбкой она вышла в мрачный коридор, где нетерпеливо расхаживал взад-вперед Джеймс Морган. По его взгляду она поняла, что он слышал, как она всхлипывала за дверью.

— Мисс Брэдли, я…

Но Абигайль резко перебила его:

— Пойдемте, мистер Морган! — И тут же кокетливо прощебетала: — Думаю, в таком виде вы можете показаться со мной на людях.

Как оказалось, импресарио жил в одном из тех роскошных деревянных домов, которые определяли общий вид Веллингтона. Сердце Абигайль билось учащенно, когда им открыл дверь мужчина средних лет и поздоровался с Джеймсом Морганом как со старым другом. «Сразу видно, что мистер Мур имеет отношение к театру, — пронеслось в голове у Абигайль, — говорит так, будто стоит на сцене». На них обрушился настоящий словесный поток:

— Значит, это и есть та очаровательная юная леди, которая чувствует в душе тягу к театру? Дайте-ка посмотреть! Очень мило. И такие чудесные светлые волосы! Да еще такая молодая. Да, я уже вижу ее в образе девы Анны Пейдж из «Проказниц». Да, в вас есть эта невинность в сочетании с задором…

Абигайль улыбалась и кивала, словно понимая, о чем он говорит, хотя ни этой пьесы, ни роли она не знала.

— Дорогой мистер Мур, юная леди еще не отошла от путешествия. Может быть, нам следует обсудить это за столом? — перебил импресарио Джеймс.

Абигайль с благодарностью улыбнулась молодому человеку.

Жена Мура тоже приветствовала гостей очень многословно и сразу пригласила к столу. После этого деятели искусства принялись описывать последние выступления, пока мистер Мур не обернулся к Абигайль:

— Где вы учились актерскому мастерству?

От испуга Абигайль едва не подавилась жарким из ягнятины.

— Я… я родом из Роторуа, там нет возможности изучать эту профессию, но я умею петь и танцевать, — смущенно пролепетала она.

По тому, как почесала нос миссис Мур, Абигайль поняла, что ответила неправильно.

Теперь мистер Мур глядел на нее строго.

— Значит, вы умеете петь и танцевать? Вот как, вот как! Не знаю, что рассказал вам о нас дражайший мистер Морган, но у нас не опера. Мы ставим только пьесы Шекспира. Вы ведь знакомы с Шекспиром, верно?

Джеймс Морган попытался вступиться за Абигайль, когда девушка ответила чуть ли не с вызовом:

— Да, его пьесы известны даже у нас, в далекой долине больших гейзеров. Наш учитель, мистер О’Доннел, любит Шекспира. Он, представьте, позволил мне играть Джульетту.

— Это делает вам честь, мисс Брэдли, — вмешалась миссис Мур. — Но такие роли в нашем театре играю только я.

В этот миг Абигайль решила, что нужно немедленно встать и покинуть этот дом, но Джеймс уже накрыл ее руку своей ладонью.

— Конечно, поначалу мисс Брэдли готова довольствоваться более скромными ролями, но талант у нее есть. В этом я смею вас искренне заверить. Я сам видел ее в роли Джульетты, и она играла очень убедительно. В то время как Ромео не произвел на меня совершенно никакого впечатления. Он оказался трусливым лентяем, не готовым сражаться за свою великую любовь.

Абигайль прекрасно поняла подтекст его слов и задрожала от гнева.

— Тут я не согласна. У Ромео был не такой яркий темперамент, как у Джульетты, но любил он ее искренне!

— Ладно, ладно. Не будем судить здесь о достоинствах школьной постановки, — скучающим тоном произнес мистер Мур. — У меня для вас предложение, мисс Брэдли. Сейчас мы как раз репетируем «Сон в летнюю ночь», но роли четырех эльфов еще вакантны. Так что у вас есть выбор. Какую роль вы хотели бы сыграть: Душистого Горошка, Паутинку, Мотылька или лучше Горчичное Зерно?

Абигайль смотрела на импресарио с открытым ртом, не зная, плакать ей или смеяться. Но одно она знала совершенно точно: ей хотелось бежать отсюда прочь! Если таков великий мир театра… Она готова была отдать все, что угодно, лишь бы оказаться сейчас с Аннабель в кухне и рассказать сестре об этом разговоре, — с пылу с жару! И показать и мистера Мура, и миссис Мур.