Ярл снова приложился к кружке, жадно выпил напиток, и Сивер поторопил его:

— Это все известно. Что сейчас у вас происходит?

Хунди смахнул с усов капли медовухи и усмехнулся:

— Вот куда ты все время торопишься?

Обернувшись в сторону Смела, витязь жестом попросил его принести еще кувшинчик медовухи. Потом снова повернулся к шведу и пояснил:

— Я знаю, что вам северянам интересно длинные истории слушать, и это понятно. Зимы суровые, скучно, вот вы и рассказываете одну быль целый месяц, а мне завтра снова в путь.

— Тогда стану излагать еще более кратко. — Викинг качнул бородой, из свежего кувшинчика налил себе хмельного напитка, который оказался совсем не таким слабеньким, как я предполагал вначале, и продолжил свою речь: — Так вот, Сверкер хороший вождь, сильный, жесткий и волевой. Он должен был стать великим конунгом, который бы объединил страну, примирил людей одной крови, но разной веры, и повел бы наших воинов на север, в Норланд и Норботтен, где живут лапландцы и суомы. Однако с запада приплыли новые посланцы Христа, злые и коварные, одежда белая, а фартуки, которые они называют скапулярии, черные, как их души. Кольссон принял этих монахов, пообщался с ними и резко переменился. Он стал преследовать всех, кто стоит за веру дедов и прадедов наших. В Альвастре, Варнхейме и Нюдале конунг построил церкви. Священные рощи выжигаются, а храмы разрушаются. Главными врагами для него стали те, кого люди с крестами называют язычниками, а помимо нас славяне, венеды и новгородские мореходы, с которыми мы со времен Инге Старого в мире живем и выгодную торговлю ведем. Вы, само собой, язычники, как и мы, а новгородцы какие-то там ортодоксы и еретики. Так что кровь сейчас в наших землях, словно водица льется. У Сверкера много наемников и оружия, и нас оттесняют в Меларнскую провинцию [14], где на озере находится мое родовое владение остров Мунсе.

Новый глоток ярла. Медовуха течет по усам и бороде шведа, а воин Триглава задает следующий наводящий вопрос:

— И ты прибыл к лютичам за помощью?

— Прибыл, — согласился Хунди, — но не сюда. По поручению Сигтунского лагмана [15]Гутторма Тостерена я отправился на Руян и в Копорице посетил князя ранов Тетыслава. От имени моих братьев по вере я просил его о помощи, но получил отказ. Тетыслав сказал, что между нами кровь и мы не друзья, а значит, помощи не будет. Я пытался воззвать к его благоразумию и обещал большую награду. Однако все было бесполезно, и тогда я решил вернуться обратно на родину и погибнуть в бою, но только мы вышли в море, как поднялся сильный шторм. Мой «Потомок Видрира» [16]боролся с волнами и ветрами, но все было бесполезно. Нас отнесло к материку и выбросило на берег. Корабль разбит, а все, кто уцелел от моей команды, вот они, — ярл мотнул головой в сторону столов. — Кто-то просто ждет, что я найду чудесный способ, как вернуться домой, а некоторые злобствуют и меч точат, чтобы мне голову снести. Так что не сегодня, так завтра кто-то бросит мне вызов и постарается убить.

— Ну, а здесь вы как оказались?

— На берегу нас окружили конники Прибыслава, и князь лютичей выдвинул условие, что если мы хотим жить, то обязаны ему отслужить. Срок — один год на границе с поморянами. После чего он нас отпускает и выплачивает некоторую сумму денег.

— Да-а-а, — протянул Сивер. — Не повезло вам.

— Могло быть и хуже, а так хоть надежда есть, что когда-нибудь мы вернемся домой.

— А сами отсюда уйти не пытались?

— Думал над этим, — не стал скрывать Хунди. — Однако кругом незнакомые леса, рядом дружинники местного князя, до берега далеко, а через земли поморян не прорвешься. Был бы я христианином, то к германцам бы подался, но они нас сразу раскусят и в колодки забьют. Так что выхода нет — надо сдержать данное Прибыславу слово, и надеяться на то, что он сдержит свое.

Фремсинет замолчал. Сивер тоже. Но зато в беседу вступил Ждан, который спросил шведа:

— Хунди, а из какого ордена белые монахи, про которых ты говорил?

— Не знаю. Мне ведомо только, что они из земель франков, откуда Сверкер получает деньги и воинов.

— Это цистерианцы, — само собой вырвалось из меня. — Последователи Роберта Молемского и Бернарда Клервоского, только они такую одежду носят, да тамплиеры.

Швед посмотрел на меня, и я его взгляд выдержал. Он хотел что-то сказать, но за одним из столов вспыхнула перепалка. Воины ярла вскочили на ноги и раздались гортанные выкрики на шведском языке. Мы, конечно же, обратили на это внимание. И вскоре из толпы к нашему столу выскочил один из викингов, краснорожий и черноволосый молодец, косая сажень в плечах, может быть, самый крупный среди северян человек, который ткнул в своего ярла указательным пальцем и что-то произнес. В его словах была угроза и вызов, и я не ошибся, воин вызвал своего вождя на бой.

В центре зала северяне сразу же расчистили пространство, у воинов в руках появились круглые щиты, топоры, мечи и знаменитые на весь мир конусовидные шлемы с рогами. Затем противник ярла, который вооружился щитом и секирой, вышел на середину импровизированного поля чести. Ну, а Фремсинет решил, что обойдется одним своим мечом. Скинул с себя кафтан, показал во всей красе мускулатуру хорошо развитого тела и поиграл мышцами. Затем он посмотрел на нас и, продолжая улыбаться, весело бросил:

— Пойду убью своего бывшего хирдмана, а иначе он прикончит меня.

Сивер одобрительно кивнул и пожелал ему удачи, а жрец и я промолчали. Просто встали и отошли в сторону, а то мало ли, если викинги себя раззадорят, то поединок запросто может перерасти в групповой бой, во время которого и нас заденут.

Противники застыли. Толстый скальд, который выступил в роли судьи, о чем-то их спросил, а затем начался бой. Первым в атаку ринулся хирдман, который неожиданно прыгнул на ярла, и попытался сразу же его срубить. Но Хунди недаром был вождем. Он резко отступил в сторону, и лезвие топора, просвистев по воздуху, ударило в деревянный пол. Глухой звук удара разнесся по помещению и Фремсинет, показывая свое превосходство над противником, плашмя ударил его правому плечу. Воин развернулся. Топор вновь оказался в его руках, а окованный металлом край щита, метнувшись вперед, едва не достал Хунди в подбородок.

— Ха-ха! — задорно рассмеялся вождь и одобрительно кивнул хирдману, после чего левой ладонью поманил его на себя, мол, давай, наступай.

Противник ярла разозлился, и его лицо из просто красного стало багровым. Он выкрикнул нечто нечленораздельное и вновь перешел в наступление. Взмахи топора, справа налево, слева направо, и ярл отступает. Однако зал хоть и большой, но он ограничен стенами, а помимо них есть мебель и викинги, которые наблюдают за схваткой, так что далеко Хунди не ушел, три-четыре метра назад и остановился. Позади вождя были столы, с обеих сторон воины, и его противник, видимо, решив, что победа уже у него в кармане, заулыбался и сказал Фремсинету нечто обидное. Тот в долгу не остался и тоже высказался, причем настолько удачно, что хирдман вновь рванулся на него.

Взмах! Свист стали! Полукруглый кусок металла летит в полуобнаженное тело Хунди, а он стремительно скользнул вперед, и его меч, подобно ядовитой змее, проскочил под щитом воина и вонзился ему в прикрытый одной лишь кожаной жилеткой живот. Вскрик! Противник Хунди, так и не достав ярла, прижимая руку со щитом к животу, отскочил. Вождь двинулся за ним следом. Четким наработанным ударом до кости рассек ему руку, которая сжимала топор, и оружие хирдмана упало на пол. После такого поворота участь воина была предрешена, и он это понимал. Однако, надо отдать ему должное, пощады хирдман не просил, а наоборот, попробовал еще раз достать Фремсинета щитом, и когда это у него не получилось, откинул руку в сторону и сам подставился под клинок ярла из Мунсе.

Выпад! В свете масляных лампад окровавленный прямой меч вождя блестит тускло и угрожающе. Острие вонзается в грудь воина, как раз туда, где у него сердце. Слышен чпокающий сосущий звук, так сталь проникает в тело, а затем выходит из него. А затем хирдман, который, наверняка, мечтал стать предводителем ватаги, падает, и все пространство вокруг него заливается темной жидкостью, человеческой кровью. Видать, такая у бойца судьба, пасть от оружия своего ярла, против которого он посмел выступить.