Мы двинулись в гору вслед за человеком с козлом, оставив город Беф-Сан слева, и добрались до храма как раз тогда, когда зажигают фонари, после вечерней молитвы. Мы сразу же пошли в гостиницу, находившуюся рядом с храмом; там нас встретил один священник, с лица и рук которого кусками отслаивалась грязь; он протянул руку ладонью кверху, чтобы получить плату за ночлег, и изрек:

— ГОсподь видит сердце; у простого же смертного, доверяющего ближнему своему, кошелек может быстро опустеть.

Поужинали мы ломтем хлеба и куском жилистого мяса, происходившим, вероятно, от старшего брата того козла, которого мы повстречали по дороге. Затем мы забрались под мое одеяло, прильнули друг к другу и долго не могли заснуть из-за храпа паломников, пришедших издалека, дабы помолиться в святом месте и принести ГОсподу жертву, а также из-за криков, воплей и стонов, доносившихся из лачуг, где обитали умалишенные; похоже было, что все злые духи ГОспода устроили здесь сходку и выли на луну. Она не так боится разбойников, прошептала Лилит, или даже солдат и ищеек Ванеи, сына Иодая, как злого духа; сердце ее сжимается от страха при мысли, что этот дух накинется на нее, станет рвать ее за волосы, щипать за соски или засунет в ее чрево какого-нибудь урода.

— Лилит, сладкая моя, — успокаивал я, — я знаю заклятие, которое не позволит злым духам приблизиться: прежде чем лечь, я обвел нас магическим кругом, так что никто не посмеет нас тронуть.

Тогда она всхлипнула, всего один раз, и, положив голову мне на плечо, заснула.

Утром я посетил первосвященника; он был упитанным и розоволицым, однако таким же немытым, как и его подчиненные.

По выражению его лица было невозможно понять, поверил ли он мне и что думал по поводу моих намерений; когда же я кончил говорить, он сказал:

— Мы не держим наших дорогих больных ни за решетками, ни под засовами, ни силой; я постоянно напоминаю своим собратьям, что залогом успешного лечения являются три вещи: терпение, сострадание и любовь. Конечно, если кто-то из наших дорогих больных становится совсем уж строптивым, может так случиться, что его стукнут, чтобы утихомирить; но это мгновенная боль, которая приводит в чувство. Жалейте несчастных, не устаю я повторять братьям, молитесь вместе с ними. У нас отведено время для посещений; каждый, кто желает, может приблизиться к дорогому больному и послушать, что он лепечет; я знаю немало знатных и состоятельных людей, которые в своих делах руководствуются тем, что услышат здесь; кормить и дразнить наших дорогих больных запрещено. Мы рассчитываем, что за наши услуги и наше благочестие ты совершишь жертвоприношение ГОсподу; во дворе храма имеется достаточный выбор живой скотины, и набожные люди могут купить у левитов скотину как целиком, так и часть; ты наверняка будешь доволен, а ГОсподь возлюбит тебя и исполнит все твои просьбы.

Я отправился с Лилит но двор храма, где было множество овец, коз, телят и быков, которых привели родственники и близкие дорогих больных. Ну а священники продавали затем эту скотину богомольцам, которые отчаянно торговались и взывали к БОгу, жалуясь на бессовестные цены. В одном углу обнаружил я нашего знакомого — того самого козла, который был скорее мертвым, чем живым; я пожалел его и просил левита убить несчастное животное коротким, точным ударом и отнести к алтарю, ибо хочу принести я в жертву заднюю четверть, если цена, конечно, будет в разумных пределах; левит заверил, что назначит хорошую цену за то, что ГОсподь привел меня к нему, кроме того, и на другие части козла найдутся желающие, так что бедное животное скоро избавится от страданий, и ГОсподь благословит приносящих жертву. После чего он дал мне глиняный черепок, служивший распиской об оплате и дававший право на посещение больных.

В урочный час я отправился к лачугам умалишенных. Лилит последовала за мной, хотя очень боялась и была смертельно бледна.

Лачуг было три: одна — для тех, кто занимается членовредительством, другая — для таких, что находились в оцепенении и не могли сдерживать свои испражнения, а третья — для всех прочих, включая буйных. В каждой лачуге несли дежурство двое священников с тупыми и равнодушными физиономиями; руки у них были тверды, как железо. Было заметно, что дорогие больные испытывали перед ними смертельный страх, ибо, какой бы недуг их ни мучил, при виде этих священников они одинаково вздрагивали и начинали скулить. Ужасный смрад бил в нос уже на расстоянии двадцати шагов от лачуг; внутри же дышать было вообще невозможно; дорогие больные, многие из них совершенно голые или в истлевших лохмотьях, были покрыты собственными испражнениями, соплями, слюной, а некоторые лежали неподвижно, как трупы.

Я спросил священников о Фамари, дочери Давида. Они разверзли свои пасти в беззвучном смехе, а потом один из них сказал:

— Что здесь значит имя? У нас есть персидский царь, два фараона, несколько ангелов ГОсподних, из них двое женского пола, и множество пророков, вершащих историю. Может, тебе показать Астарту, богиню любви? Груди ее высохли, волосы, как пакля, пальцы на ногах гноятся, из глаз тоже течет гной. Фамарь, дочь Давида? А Еву, жену Адама не желаешь?

Я взял Лилит за руку, и мы выбежали из лачуги и со двора храма, и бежали вниз с горы, пока не достигли полей; там Лилит упала на землю и закрыла лицо руками. Я же подумал о путях ГОсподних, сколь тяжелыми и запутанными они бывают. Но тут на тропинке показалась женщина, на ней было пестрое платье, какие носят дочери царя до замужества. Странно склонив голову, она пела топким, детским голосом:

Я увидел, что пестрое ее платье все в заплатах, лицо старое, изможденное, с искаженными чертами, а глаза смотрят в пустоту. Лилит встала и почтительно произнесла:

— Госпожа Фамарь, дочь Давида…

Женщина с невидящими глазами шла мимо нас и пела:

Лилит бросилась, чтобы остановить ее:

— Фамарь, дорогая сестра моя…

Женщина не остановилась.

— Послушай меня, Фамарь. Вот стоит Эфан, возлюбленный мой; он нежен и добр, руки его подобны ветру с моря, ласкающему лицо…

Казалось, в походке женщины что-то изменилось.

— Сердце мое повернулось к тебе, Фамарь. Я хочу помочь тебе. А мой возлюбленный знает заклинание, которое изгонит из тебя злого духа…

Женщина остановилась.

— Он обведет вокруг тебя волшебный круг — и разум вернется к тебе, и будет мир в душе твоей. Посмотри на меня, ты видишь меня?..

Женщина кивнула.

— Посмотри на Эфана, возлюбленного моего, он мудр, ему ведомы пути ГОсподни и человеческие…

Женщина огляделась. В глаза ее возвратилась жизнь. Я сделал шаг по направлению к ней. Она вскинула руки, будто защищаясь от удара, затем руки безвольно опустились и ужасная гримаса страха, застывшая на ее лице, исчезла.

Лилит поцеловала ее, как сестру, и женщина пошла с нами.

…о БОже что он со мной сделал и как он это сделал он швырнул меня на кровать и держал меня и срывал одежды делал мне больно и бил меня по лицу чтобы я не кричала это было ужасно но самое ужасное не это я ведь была девственницей и знала что без девственности царская дочь немногого стоит у всех царских дочерей в жилах текла горячая кровь Давида ибо уже с восьми или девяти лет мы знали что происходит в гареме моего отца девочки ходили по ночам друг к другу пили вино и пробовали гашиш забавлялись со служанками и залезали друг к другу в постель все это я видела и вероятно стала бы такой же как многие из них и любила бы женщин если бы не Мааха моя мать которая была дочерью гессурского царя она говорила мне Фамарь я высеку тебя плетью если застану в постели с одной из этих или узнаю что ты лишилась девственности и тебе царская кровь по отцу и матери не то что у этих выскочек или новых богатеев ах как бы мне хотелось чтоб отец твой был более разборчив при выборе жен такой была моя мать я ее очень боялась не то что Авессалом мой брат он был своенравным делал все что хотел а когда мать его бранила он пинал ее ногами и кусал и она сказала об этом моему отцу отец велел выпороть Авессалома так вот я была еще девственницей когда Амнон мой брат от другой жены отца моего израильтянки Ахиноамы начал ко мне приставать и водить меня в сад пытался облапить но я сказала так нельзя Амнон давай дружить как брат с сестрой и не хватай меня за грудь не трись об меня ты потеешь и дурно пахнешь Амнон разозлился лицо его сделалось еще более неприятным он был бледным от рождения с уродливо оттопыренными губами потом он заболел или притворился что заболел из-за чего отца моего обуял страх он ведь как раз потерял младенца сына его и Вирсавии к тому же мать Амнона обращалась со своим любимым сыночком будто тот был беспомощным младенцем и наполнила весь дворец своими причитаниями и довела отца моего до отчаяния так что пришел он ко мне и сказал Фамарь дочь моя тебе известны какие трудности выпали на мою долю оттого что ГОсподь разгневался за некоторые мои дела а теперь вот заболел Амнон и говорит что смерть как хочет поесть фрикаделек которые только ты умеешь готовить из рубленого мяса с приправами заворачиваешь в тонкое тесто и подаешь в курином бульоне если ты приготовишь Амнону такие фрикадельки он выздоровеет и сказала я отцу своему коль это поможет Амнону я с удовольствием приготовлю ему фрикадельки и передам и его дом но отец сказал Амнон хочет чтобы ты сама пришла готовить в его кухне и сама подала ему я сказала что это уж слишком почему я должна выполнять его капризы он не из тех кто достоин любви пусть будет доволен что я вообще согласилась стряпать а прислуживать ему я не собираюсь но отец сказал мальчик болен у больных свои причуды а кроме того он тебе наполовину брат потому будь хорошей сестрой отправляйся в его дом и приготовь ему мясо что мне оставалось делать я пошла в дом Амнона он лежал в кровати вид у него был больной разговаривал так тихо что едва можно было расслышать говорит хочу фрикаделек и поднял руку чтобы поздороваться со мной но рука падает слуги качают головами как он слаб бедняжка совсем расхворался поспешите с фрикадельками а то помрет Амнон же стонет о голова о бедная моя голова раскалывается от вашей болтовни подите прочь слуги уходят а я стою со своими кастрюлями и сковородками фрикадельками и бульоном Фамарь любимая сестра моя стонет он может я чуть-чуть смогу поесть то что приготовлено твоими нежными руками подойди сюда подойди ближе дай мне глотнуть бульону я подхожу а он вдруг тянет меня к себе все проливается на одеяло какое несчастье причитаю я что ты делаешь откуда у него только силы взялись он тащит меня на постель прямо на фрикадельки и бормочет иди ко мне ложись любимая моя сестра я отвечаю нет брат мой не склоняй меня к этому так в Израиле не делают куда я пойду со своим позором прошу поговори с царем он не откажет отдаст меня тебе но Амнон ничего не хочет слушать он сильнее меня он поборол и обесчестил меня а когда удовлетворил свою похоть отвернулся от меня и говорит знаешь ты не женщина а кусок деревяшки я говорю что ты хочешь от девушки которую насилуешь причиняешь боль лишаешь девственности и к тому же я лежала в курином бульоне на фрикадельках какой страсти ты ожидал в другой раз все должно быть иначе другого раза не будет кричит он убирайся-как же так говорю я ты насилуешь собственную сестру и гонишь от себя как какую-то шлюху какое насилие насмехается он ты сама этого желала лежала и не сопротивлялась но ты же избил меня я была в полуобморочном состоянии ты знала когда шла сюда чего я хочу а та что ложится под первого встречного не годится в жены будущему царю Израиля так что вставай и убирайся вон я говорю то что ты меня гонишь еще более мерзко чем то что ты со мной сделал но он не слушает меня а зовет слуг и велит им вытолкать меня на улицу и запереть за мной дверь вслед он швырнул мне мое пестрое платье а слуги выволокли меня из дома я слышала как лязгнул засов тогда я закричала и разорвала свое платье голову мою пронзила боль и разрасталась вырвалась из глаз моих и сводила судорогой мое лицо вдруг появился мой брат Авессалом он спросил ты была у Амнона я посмотрела на него он тихо сказал сестра молчи об этом он твой брат и я молчала он взял меня за руку и отвел в свой дом и сказал ты можешь здесь остаться я молчала а боль все росла все продолжала вытекать им меня и я не сказала ничего… ничего…