— Приятная ситуация! — воскликнул я.

— Я говорил себе то же самое! — кивнул Падуа. — Как вы, наверное, предположили, попытался отговорить свою жену. Приводил для этого все возможные доводы. Но тщетно. Софи всегда делала то, что ей вздумается. Картина представляла для нее духовную ценность, а раз духовную — значит она должна принадлежать Богу. Она заявила, что не может пожертвовать деньги или какую-нибудь материальную ценность, потому что это всегда вызывало у нее отвращение. Вы только вообразите! Я не знал, что делать и рассказал обо всем Сусанне, с которой был связан тесной дружбой. — Падуа поднял на меня глаза, робкая улыбка промелькнула на его губах. — Сусанна была тем человеком, который всегда мог дать дельный совет. Она предложила просто-напросто перекупить картину до открытия аукциона, и эта идея показалась мне стоящей. И Сусанна приобрела ее за 15 000 песо. А потом обещала продать картину мне. — Падуа умолк и глубоко вздохнул. — Вот для чего мне нужна картина, Арес. Потому что если она попадет в руки властей, они смогут отдать ее на экспертизу, и разразится такой скандал, что мне не поздоровится.

Я смотрел на его безутешное лицо еле сдерживая смех. Столько хлопот из-за какой-то подделки. Ведь все могло бы разрешиться иначе, скажи он жене: «Знаешь, старуха, я купил тебе ценную картину. Заплатил за нее гроши. Вот здесь внизу написано Дега, но на самом деле написал ее Сеньор Никто. Ты ведь не рассердишься, правда?» Но сеньор Падуа поступил не так, как простой смертный. Он предпочел прожить всю жизнь в этой беспрестанной лжи, ради одного лишь тупого удовлетворения своей ненасытной гордыни.

— Вот и все, Арес, — сказал Падуа, давая понять, что его повествование подошло к концу. — Вы продадите мне картину?

— Там будет видно, пока что это не в моей власти, — ответил я. — Как вы сами недавно заметили, я не могу продать то, чего у меня нет.

Падуа с досадой махнул рукой.

— Вы мне обещаете? — спросил он.

— Я ничего не обещаю и не обещал. Я сказал, что поговорю с вами, вот мы и поговорили.

— А письмо? Что вы сделаете с письмом?

— Пока что спрячу его. Посмотрим, насколько правдив ваш рассказ.

Падуа приподнялся в кресле, побелев от ярости.

— Вы — мошенник! — заорал он. — Я думал…

Я презрительно улыбнулся.

— Не волнуйтесь, Падуа, — перебил я его. — Не такой уж я подлец, как вы думаете. Если вы не имеете отношения к убийству, ваше письмо никто не прочтет. Это я вам обещаю.

Падуа достал пузырек с таблетками, проглотил две штуки и направился к двери. Я проводил его.

— Когда «Балерина» будет у меня, я с вами свяжусь. Всего хорошего!

Падуа обернулся.

Я легонько подтолкнул его в спину и захлопнул за ним дверь.

17. Анонимная угроза

Сидя в кресле автобуса, я развернул газету — ведь только в дороге у меня было время для чтения. Так… Скандал в доме Рамераля. После того, как меня выпустили из полиции, поскольку мое алиби подтвердили дочь сенатора и бармен из «Пласы», полицейские допросили служанку Сусанны, которая показала, что последним человеком, видевшим Сусанну живой, был Рамераль.

Читая дальше, я присвистнул: грозовые ветры подули над особняком сенатора. Репортер позволил себе написать следующее: «Почему известный политический деятель скрыл от правосудия тот факт, что ему кое-что известно о смерти прекрасной куртизанки с улицы Зеро?» И дальше в ироническом тоне он продолжал: «Наверняка мужчине, часто посещающему дом знаменитой Сусанны, должны быть известны любопытные подробности ее жизни. Она, несомненно, имела большое влияние на высокопоставленных особ».

Я закрыл глаза и попытался представить себе, как восприняли эту статью сенатор и его агент по рекламе. Мне стало смешно. Пусть они думают, что частный детектив Хуглар Арес, получивший от них за молчание 500 песо, их предал. На самом деле я плевать на них хотел.

Около одиннадцати мне позвонил Макейра и сообщил, что снова принялся за поиски Калиостро в парках Старой Гаваны. Я пожелал ему успеха. Как говорил Батлер, чтобы найти Синкенью, необходимо сначала отыскать Калиостро. Я собирался сам заняться, но решил, что лучше побыть в конторе. Чувствовал, что назревает большой скандал. Слишком уж многие пытались на меня воздействовать, пора с этим кончать.

Прежде чем спуститься поесть я позвонил сеньорите Рамирес. Я представил себе ее улыбку, мягкие линии прекрасного тела, округлую грудь, приятный нежный голосок. После приветствий я сразу приступил к делу.

— Мне нужна ваша помощь, — сказал я.

Ее ответ мне понравился.

— И в чем она будет выражаться? — спросила девушка. Это не было ответом неразумного ребенка.

— Это не телефонный разговор. Не могли бы мы поговорить конфиденциально? Например, в баре, как в первый раз.

Она согласилась, более того, в ее голосе прозвучали нотки воодушевления. Видимо, ее весьма заинтриговал мой звонок. И я подумал: «Женщина не может быть совершенной, если в ней полностью отсутствует любопытство».

Надев куртку и шляпу, я вышел из конторы. Девушка появится не раньше чем через час, и я решил не терять времени даром. Зайдя в бар, просмотрел телефонный справочник, пытаясь обнаружить в нем какого-нибудь специалиста, разбирающегося в живописи. Не найдя никого подходящего, я задумался, где бы отыскать компетентного человека, который может отличить подлинного Дега от фальшивого. Хотелось узнать, врал мне Падуа или нет. Сам же я в картинах смыслил ровно столько, сколько в китайской грамоте.

Гленда явилась почти через два часа. Допив остатки «дайкири», я пересел за столик, стоявший в отдалении от стойки. Девушка изящно опустилась на стул рядом со мной.

— Тоже «дайкири»? — спросил я.

Гленда смущенно улыбнулась, и на ее щеках появились трогательные ямочки. Потом улыбка куда-то улетучилась, уступив место выражению напряженного любопытства, почти такого же, какое она испытывала тогда, При нашей первой встрече.

— Для «дайкири» рановато, — заметила она, грациозно указав наманикюренным пальчиком в сторону моего стакана. — Я, пожалуй, закажу мороженое.

Я подозвал официанта, бледного, долговязого парня, который будто изваяние застыл возле нашего столика. Гленда попросила земляничное мороженое. Затем испытующе посмотрела на меня, но я упорно молчал. Гленда слегка зарделась. Наконец явился официант и поставил перед ней мороженое. После его ухода я спросил:

— Надеюсь, вы слышали о картине Дега «Балерина за кулисами»?

На лице девушки появилось удивление — похоже, вопрос застиг ее врасплох. Она растерянно взглянула на меня, открыла было рот, но промолчала. Прошло несколько секунд прежде чем она с тревогой задала вопрос:

— Она у вас есть?

Я двусмысленно улыбнулся.

— Знаете, — произнес я, — вокруг этой картины разыгралась такая неприглядная история, что мне хотелось бы кое-что проверить. Вы не могли бы мне помочь? Для вас это будет совсем несложно, — уточнил я, заметив на ее лице испуг. — Но я смогу более подробно рассказать вам обо всем, лишь будучи абсолютно уверенным в вашем благоразумии.

Она подняла голову и в упор посмотрела на меня. Затем опустила глаза на свои колени и принялась нервно теребить складки на платье.

— Вы не совсем уверены в моем благоразумии, — тихо произнесла она. — Когда я пришла в полицию с заявлением о вашем алиби, я сделала это потому лишь, что ни на секунду не сомневалась в вашей невиновности. — Гленда запнулась и посмотрела на меня с укором. — А вот сейчас я в этом что-то не совсем уверена…

— В чем же вы сейчас сомневаетесь?

— Вы похитили картину, да?

— Ну… — наконец протянул — я. — Это называется поверхностным суждением. — Я не говорил, что картина у меня. А если даже и так, это еще не означает, что я ее украл.

— Но… но в чем же дело?

— В свое время все станет на свои места, Гленда, И ваша помощь только ускорит дело. Что вы на это скажете?

Она пожала плечами так, что это можно было принять за согласие, однако на лице ее все еще читался страх.