— Что касается картины, то здесь предстоит солидная тяжба, — заметил я. — Существует еще один претендент на нее. Он мне делал такие же предложения, что и вы. Кстати, у него есть документы на право владения картиной.

— Это фальшивка! Ясное дело, фальшивка! — возбужденно воскликнул Падуа. — Ни у кого не может быть такого права, потому что картина принадлежит мне!

— Извините, друг мой, — холодно произнес я. — А я был уверен, что картина принадлежит Сусанне.

— Я ей подарил.

— Да? — усмехнулся я. — Должно быть, в качестве доказательства огромной любви, не так ли? Удивительно, что тот, другой, утверждает то же самое.

Падуа издал истерический смешок.

— Теперь я все понял, Арес. Отлично понял… Вы просто хотите выжать из меня побольше, вот и придумали какого-то мифического соперника. А? Великолепная игра, Арес! Нечего сказать! Это очень идет на пользу вашей безупречной репутации.

Но ему не удалось вывести меня из себя. Просто после этих слов я взял его за шиворот и, не обращая внимания на протесты, вышвырнул в коридор.

Затем спокойно развернул газету. Через секунду раздался звонок в дверь, я встал, чтобы снова спустить Падуа с лестницы, но открыв дверь, увидел перед собой Макейру.

— А, Макейра! Проходите. Садитесь!

— Я видел, как от вас вышел сеньор Падуа, страшно рассерженный, — сказал он. — Надеюсь, вы были с ним вежливы? А то ведь он очень влиятельный человек.

— Не волнуйтесь, Макейра. Падуа сейчас не в том положении, когда может использовать против меня свое влияние.

— Вы знаете, что делаете, Арес, — не стал спорить Макейра. — Но на вашем месте я забыл бы об этом проклятом деле и спокойно наслаждался жизнью. — Внимательно приглядевшись к моему лицу, он спросил — Как же все-таки вам удалось выкрутиться? Похоже, они вас били!

— Ничего, друг мой, — успокоил я его. — Ненавижу, когда надо мной смеются, а кто-то сейчас именно этим и занимается.

— Думаю, что больше не понадоблюсь вам, сеньор, — сказал Макейра. — Теперь вы можете управлять собственной машиной. Наверное, вы захотите расторгнуть наш договор?

— А сколько дней осталось?

— 0; еще несколько дней. Срок истекает в понедельник.

— А зачем нам расставаться, Макейра?

— Но…

— Ничего, дружище! Приободритесь! Я же вам как-то сказал, что мы его поймаем, и мы его поймаем! — бодро заключил я.

— Но тут просто какой-то замкнутый круг! — возразил Макейра.

— О! Да вы, оказывается, пессимист! Бросьте! Помните, я как-то говорил о бродячем актере по прозвищу Калиостро?

— Я видел много бродячих актеров, но никогда не запоминал их прозвищ. Зачем мне это?

Я на секунду задумался. Вряд ли теперь Синкенья позволит Калиостро заниматься старым ремеслом, но я пока не знал, куда скрылся этот мошенник, и сейчас хотел использовать малейшую возможность отыскать его.

— Это такой неряшливый тип, — объяснил я, — который часто появляется в парках Старой Гаваны. Что если вы съездите туда и посмотрите?

Макейра равнодушно пожал плечами:

— Раз вы приказываете… Что я должен делать?

— Походите немного по паркам. Только осторожно, Макейра. Калиостро — та еще пташка, и я не хочу, чтобы вы влипли в какую-нибудь историю. Когда вы его найдете, постарайтесь связаться со мной. Возьмите, — протянул я визитную карточку. — Здесь все телефоны, по которым меня можно найти. Если меня там не окажется, позвоните Карлосу, бармену в «Пласе». Я при каждом удобном случае, буду ему позванивать.

— Когда мне ехать?

— Прямо сейчас. Чего терять время?

Макейра поднялся.

— Я это, конечно, сделаю, но только ради вас, — пробормотал он. — Вообще-то, я не люблю играть в детектива.

Я грустно улыбнулся. Мне это тоже не нравилось. Иногда бывает полезно, но, как правило, — одна грязь, сплошная грязь…

16. Тайна Падуа

Через пятнадцать — двадцать минут после ухода Мадейры, я услышал за стеной легкий шум. Он напоминал шуршание бумаги, и я не придал ему значения. Спустя несколько минут шум повторился. Я прислушался — как будто кошка водила по стене лапой. Я оторвался от газеты и в недоумении пожал плечами. «Если это какой-нибудь шутник, он, возможно, воспользуется звонком, если же кошка, — ей это скоро надоест», — подумал я.

Шум прекратился. Часы показывали десять часов две минуты. Мною овладело странное беспокойство, сердце учащенно забилось, по коже побежали мурашки. Такое редко со мной случалось, сейчас я испытывал неподдельный страх. Мне всегда казалось, что страх — ощущение удивительное. Нередко он возникает на пустом месте, затем усиливается, и так же неожиданно исчезает. Страх подсознательно сидит в каждом человеке. Не он ли в темные ночи палеозоя собирал вместе всех наших предков? Да, страх до сих пор не изжил себя, и, по-видимому, это никогда не произойдет.

Погладив рукоятку «люгера», я несколько успокоился. Затем рассмеялся. Все это глупости! Страх часто приходит сам по себе, не стоит принимать это всерьез.

Я подумал, что пора уходить из конторы. Но я становлюсь до невозможности упрям, когда нечто неприятное, касающееся меня лично, овладевает мною. Тем более такая ерунда, как этот непонятный страх. Я попытался взбодриться. Если из-за каждого неприятного ощущения я буду прекращать работу — на что это станет похоже?

И я поудобнее уселся в кресле, пытаясь отыскать причину этого страха. Но стоит ли терять на это время — раз эта тревога необъяснима, пусть таковой и остается. Черт с ней!

Но все же почему? Эти чувства — страх, опасность, должно быть, из другого измерения — наверное, просто предупреждение свыше.

— Арес! Вы здесь?

Чей-то голос вывел меня из раздумий, и я чуть не поддался панике — настолько неожиданно меня позвали. Я встал с кресла и выхватил «люгер».

— Не подходите к двери, Арес! — услышал я. — Не трогайте дверную ручку! Вы меня слышите?

— Черт побери! Это уж слишком! — вскричал я, но не шелохнулся.

Прошли две нескончаемые минуты. С той стороны двери послышался властный голос:

— Осторожнее, Гонсалес! Ага! Вот и детонатор… Точно!

При слове «детонатор» я вздрогнул. Холодные лапы смерти уже протянулись ко мне. Судорога чуть не свела мне спину. Когда я услышал: «Теперь можно открывать, Арес!», то почувствовал дрожь в коленях. Но выглянув за дверь, самым наглым образом скрыл обуявший меня страх.

— Что вы тут делаете? Что за шум? — спросил я.

На меня насмешливо смотрел лейтенант Гастон из следственной бригады. Рядом с ним стоял агент Гонсалес, держа в руке смертоносное устройство.

— Мы можем войти? — осведомился Гастон.

Не дожидаясь моего приглашения, он ввалился в кабинет, за ним — Гонсалес.

— Мы принесли вам небольшой подарочек, — сказал он и водрузил на стол взрывчатку.

Я мельком взглянул на нее, постаравшись принять равнодушный вид. Передо мной лежала грубо сделанная самодельная бомба. Ее смастерил явно какой-то жестянщик. Но как бы плохо или хорошо она ни была сделана, я четко себе представил, что бы от меня осталось, попытайся я открыть дверь. С недовольной миной я предложил моим посетителям стулья.

— Вы легко отделались, Арес, — произнес Гастон.

Я страшно устал от всех этих передряг и мне не хотелось демонстрировать перед полицейскими свои чувства. Достав коробку — сигар, я подвинул ее гостям, но они отказались. Сам я курить не хотел, но все же взял сигару, чтобы хоть чем-то занять руки, которые предательски подрагивали.

— Вижу, у вас неплохие друзья, Арес, — Саркастически произнес Гастон. — Вам не кажется, что благоразумнее было бы оставить это дело? Несмотря на наши предупреждения вы сегодня все-таки побывали у сенатора… а это нехорошо, Арес.

Минуту назад я испытывал к ним огромную благодарность, но как только они заговорили, мне захотелось послать их куда-нибудь подальше.

— Думаю, Гонсалес, мы снова ошиблись, — сказал Гастон задумчиво. — Вы считаете, сеньор Арес прекратит расследование? Как бы не так! Но я тебя поздравляю, Гонсалес! Где еще нам найти такую великолепную наживку, как сеньор Арес? Вот что мне пришло в голову! — восторженно воскликнул он, поднимаясь со стула. — Давай-ка, Гонсалес, оставим сеньора Ареса в покое. Оставим его одного. Я уверен, ему есть над чем подумать, а мы только мешаем.