— Не знаю, — пожал плечами я.

— Ну, может, оно и так. Параноик, страдающий от депрессии и непредсказуемый. Поэтому я и вел себя с Клодией как умалишенный. Поэтому не доверяю ни вам, ни Алекс. Но то, что произошло со мной там, никакой паранойей не объяснишь.

Я коснулся своей правой руки, подразумевая его, искалеченную:

— Вы говорите о…

— Это был несчастный случай, — похлопал он по культе. — Из тех, что происходят там сплошь и рядом. Еще одна пустяшная случайность, полностью изменяющая чью-то жизнь. Можно, конечно, сказать, что все произошло потому, что я оказался в правильное время в правильном месте. Когда я очнулся, у меня уже не было ни руки, ни камеры. — Он покачал головой. — Послушайте. Я отправился туда, чтобы снимать. Выполнять свое предназначение — так же, как ваш пес, созданный для охоты на птиц. Я считал, что могу что-то изменить. Могу докопаться до истины. А потом случилось вот это, и теперь я уже ничего не могу.

— То есть никаких снимков вы так и не сделали?

С минуту он, прищурясь, смотрел на меня, потом сказал:

— Давайте сменим тему.

— Как вам угодно, — пожал плечами я.

— Всего я вам рассказать не могу, — сказал он, — а вы обязаны уважать мои личные тайны. Правильно?

— Да, правильно.

— Потому что временами… — Он потряс головой. — Нет, не сейчас.

— Вы только не предпринимайте ничего, не поговорив предварительно со мной, — сказал я.

— Да вы за меня не беспокойтесь, — улыбнулся он.

— Это легче сказать, чем сделать, — ответил я.

Несколько минут спустя я покинул его квартиру. Гас проводил меня до машины. Сквозь стену болиголова из старого колониального дома, в котором жили Херб и Бет Кройдены, пробивался оранжевый свет.

— Вы с вашими домохозяевами часто видитесь? — спросил я.

— Они ко мне не лезут, — ответил Гас. — Хорошие люди. Я вижу их время от времени, когда они выводят на прогулку собаку. У них золотистый ретривер, по-моему, эта порода так называется. Там за холмом течет река Конкорд, — указал он за дом. — Они бросают палки, а собака вытаскивает их из воды. — Он обернулся ко мне: — Я тоже думаю завести собаку.

— Лучшего товарища не найти, — сказал я.

— Я пока не готов к этому. Но такая у меня цель. Почувствовать достаточную уверенность в себе, почувствовать, что я смогу заботиться о собаке.

— Цель достойная, — сказал я.

Несколько минут мы поболтали о том о сем, потом я открыл заднюю дверцу машины и взял с сиденья конверт со стандартными юридическими документами, которые привез с собой, чтобы Гас их заполнил. Он пообещал заполнить и прислать их мне факсом.

Потом он спросил, как вообще это происходит. Развод то есть.

Я объяснил ему, что мы с адвокатом Клодии составим приемлемый для обеих сторон договор о расторжении брака и передадим его в суд. В договоре будут определены условия раздела имущества, страховок, права родителей, условия финансовой поддержки детей, размер алиментов. Если он не вызовет возражений у судьи, тот определит начало периода ожидания, который продлится сто двадцать дней и во время которого Гас и Клодия будут считаться уже разведенными по суду. Однако в течение этих ста двадцати дней они смогут потребовать изменения условий договора, а могут и вовсе решить, что не хотят расставаться. Если же этого не случится, по истечении ста двадцати дней развод автоматически станет окончательным.

Затем я сказал, что, если у него возникнут вопросы по поводу заполнения документов или чего-то еще, он может звонить мне в любое время.

Мы договорились встретиться еще раз — после того как я посовещаюсь с адвокатом Клодии.

Гас продиктовал мне номера двух телефонов: один в фотомагазин, где он работал, другой в его квартиру над гаражом, — я записал их на обороте одной из моих визитных карточек.

И наконец я протянул ему руку.

Гас взглянул на нее, улыбнулся и сжал ее своей левой ладонью.

— Большинство людей старается руки мне не подавать, — сказал он.

— Так не забудьте, — сказал я. — Если вам понадобится поговорить — о чем угодно…

— Не забуду, — кивнул он.

Я оставил машину на стоянке для жильцов, расположенной прямо перед моим домом на Маунт-Вернон-стрит. Генри ждал меня у парадной двери. Едва я вошел, он завилял не то что хвостом, а всем задом. Я присел на корточки, чтобы он смог лизнуть меня в лицо, потом вышел с ним через заднюю дверь и постоял на веранде, ожидая, когда он закончит свои дела.

Я все еще не свыкся с пустотой, образовавшейся с отъездом Эви. Все время, что я жил в этом доме, в нем жили и Эви с Генри.

По временам мне не удавалось вспомнить ее лицо или звук голоса. Но в другое время ощущение ее кожи под моей ладонью, запаха ее волос оказывалось столь живым, что мне приходилось промаргиваться и напоминать себе: все эти запахи и прикосновения существуют теперь только в моей памяти.

Мы вернулись в дом, я выдал Генри собачью галету, проверил, не оставил ли кто сообщений на телефоне. Одно сообщение имелось.

Я поколебался, прежде чем прослушать его. Сообщение могла оставить Эви. Со времени ее отъезда в Калифорнию она звонила с полдюжины раз, и всегда в мое отсутствие. Я был совершенно уверен, что она нарочно звонит именно тогда, когда меня не бывает дома. Оставлять сообщения ей было легче, чем разговаривать со мной.

Сообщения Эви всегда были короткими и ничего личного не содержали. Речь в них шла главным образом о здоровье ее отца. Она неизменно просила меня обнять Генри, говорила, что обнимает меня. И все. Ни «люблю тебя», ни «скучаю».

Впрочем, это сообщение поступило не от Эви. От Алекс. «Брейди? Ты не перезвонишь мне, когда вернешься? Очень хочется узнать, как у тебя все прошло с Гасси». А затем тоном более мягким: «Я и выразить не могу, как благодарна тебе за то, что ты делаешь. Хочу угостить тебя обедом. Позвони мне, ладно? Даже если будет поздно. Я легла, но сна у меня ни в одном глазу».

Голос Алекс, с неизбежностью вызвавший в воображении картину — она лежит в огромной постели номера, который сняла в «Бест-Вестерне», — пробудил в моем мозгу давние воспоминания и картины совсем иные. Мы прожили вместе больше трех лет. Любили друг друга. И когда мы расстались, я думал, что никогда уже не встречу женщину, которую смогу полюбить.

Теперь же Эви находилась на другом краю континента, а Алекс в Конкорде, не больше чем в получасе езды от меня, и она позвонила в субботнюю ночь и своим хрипловатым голосом сказала, что благодарна мне и ждет моего звонка.

С минуту я простоял на кухне, держа в руке трубку. А потом положил ее на аппарат, свистнул, подзывая Генри, и мы с ним поднялись наверх, в спальню.

Глава 4

В понедельник после полудня, когда я составлял послание к «Всеамериканским перевозчикам», в дверь моего кабинета постучала Джули.

— Войдите, — громко сказал я.

— Я принесла тебе кофе. — Она поставила чашку на стол и уселась в кресло напротив. — Как тебе сочиняется?

— Ужасно, — ответил я. — Все эти точки с запятыми и «принимая во внимание» того и гляди загонят меня в гроб. Но к заходу солнца ты получишь черновой вариант и сможешь приняться за его редактуру.

— Прекрасно, — сказала Джули. — Страх как люблю вычеркивать твои точки с запятыми. Между прочим, тебе звонила адвокат Капецца.

— Лили Капецца? И чего же она хотела?

— Она представляет Клодию Шоу. Похоже, она считает, что тебе известно, чего ей хочется.

— Могла бы и соединить меня с ней, — сказал я.

Джули склонила голову набок, улыбнулась.

— Ну да, — согласился я. — Правильно. Пусть думает, что я слишком занят и на телефонные разговоры у меня нет времени.

— Выходит, у нас появился новый клиент?

— Да похоже на то, — ответил я. — Прости. Мне следовало предупредить тебя. Гас Шоу. Огастин. Брат Алекс. Он разводится.

— И тебе придется сражаться с адвокатом Капецца?