На ней было темно-красное платье и перчатки до плеч. Рядом с ней сидел красивый мужчина в смокинге, одной рукой державший Фриду за запястье. Другой, свободной рукой, кончиками пальцев он поглаживал ее руку, небрежно и властно.

Джереми нахмурился. «Расслабься, — приказал он себе — расслабься, расслабься».

Но он не мог расслабиться. Фрида не только назвала его дурачком, но и смеялась над ним в необъятной, пронизанной сексуальностью, русской темноте, как будто вошедшей в него. Теперь она здесь, солистка «Больших грязнуль», прячет свой жуткий голос под бордовым платьем и челкой на глаза. Фрида была знаменитостью, видимо, богатой эстеткой из Манхэттена. И она пришла с любовником. Джереми был вне себя.

Он выбежал на сцену на две минуты раньше. Зал взорвался аплодисментами. Остальные семь мышей уставились на Джереми.

Майкл Хью стоял у сцены.

— О нет, — вырвалось у него.

Джереми запаниковал. Он дважды гикнул, что означало начало масляного танца, которого не было в первом акте. Началась неразбериха. Половина Мышей последовала за Джереми и изобразила дрянной масляный танец, остальные подняли лапки в знак протеста. Аудитория засмеялась.

Бенни Демарко в костюме Первой Доброй Мыши приблизился к Джереми.

— Ты все портишь, кретин! — прошипел он.

От злости Бенни пнул Джереми. Четвертая Злая Мышь ответила тем, что столкнула Бенни в маслобойку.

Аудитория стонала от восторга. Драматург, стоявший рядом с Майклом, рвал и метал.

Первая Добрая Мышь начала преследовать Четвертую Злую Мышь. Бенни гнался за Джереми сквозь толпу танцующих, через сырные ворота на нижнюю часть крыши, с которой Джереми столкнул его. Тот упал на двух мышей, свалив их на пол.

Толпа была увлечена, даже те, кто видел шоу раньше и понимал, что все идет не по сценарию.

Джереми задыхался в костюме мыши, его лицо, человеческое лицо налилось кровью.

«Расслабься, — приказал он себе, — расслабься».

Но, как только он подумал об этом, Джереми увидел лицо Фриды. Ее рот раскрылся, раздираемый смехом. Казалось, она зубами жадно кусала воздух, так она завывала. Рот ее любовника тоже не закрывался.

Джереми закрыл глаза, он ненавидел того, кем стал: смешного человека, комика. Он был смешон, его это приводило в ярость, а других умиляло. Эти другие, публика, даже сейчас восторгались им. Они смеялись, показывая на него пальцем. Он не мог этого стерпеть. Он взбежал на крышу.

— Я приехал, — прошипел он.

Джереми дотянулся до мышиной головы, пытаясь отстегнуть ее. Он шлепал себя по лицу, давал пощечины, дергал огромную голову.

— Что он делает? — кричали Мыши внизу.

Майкл Хью и драматург затаили дыхание.

— О боже, — взмолился Майкл.

Зал затих. Четвертая Злая Мышь царапала щеки, видимо пытаясь содрать свой скальп.

Мыши бросились на крышу.

— Не делай этого, — верещала Третья Добрая Мышь.

— Стой, — рявкнула Третья Злая.

— Я приехал, — предупредил Джереми. Он ударил по неподатливой шее, ослабляя петли.

Первая Злая Мышь была в футе от него.

— Образ, — шипел Бенни, — оставайся в образе.

— Я приехал! — закричал Джереми. Он снял последнюю петлю на шее.

«Нет!», — молился Майкл Хью, но было слишком поздно. Публика была в ужасе: обезглавленный, Джереми Якс раскрыл свою ничтожную мышиную сущность.

ОПАЛЫ

Джеймс Бранч наткнулся на опалы в Манхэттене, под землей. В этом чувствовалась рука провидения. Дело было так.

Джеймсу было двадцать пять, он был одинок и застенчив. На его лице выделялись бледно-голубые глаза и поразительно ровные зубы. Он работал бухгалтером на Уолл-стрит, а жил в Примптоне. Каждый вечер после работы он брал такси до «Флэт Майклз», ресторанчика в Ист-Виллидж, где заказывал блюдо под названием «Бизон», «Гаршнеп» или дежурное блюдо, странную стряпню, именуемую «Виттлз».

Ужин был лучшим временем дня для Джеймса. После подсчета и пересчета цифр с восьми до шести он предавался абстрактным размышлениям и давал волю своим чувствам. Он не был болтуном, выпивохой, завсегдатаем ночных клубов или спортсменом, единственное, что доставляло ему удовольствие, была еда. Джеймсу нравился элемент непредсказуемости в меню «Флэт Майклз». За последний год он попробовал «Притворщика», «Осужденного», «Редкостную штучку», «Шейку» и «Пустомелю». Он смаковал названия блюд так же, как и саму еду. Джеймс ценил простые вещи, он был поклонником добротных железных заборов и хайку. Он чувствовал, что в блюдах, подаваемых во «Флэт Майклз» (в том числе и в названиях), есть что-то от Старого Света, доля романтики, как будто средневековый странствующий рыцарь охотится для Джеймса, чтобы добыть ему еду. Джеймс страдал заиканием, и поэтому, готовясь сделать заказ или ожидая блюдо, он тренировался.

— «Лангостино», «лангостино». — Каждый вечер Джеймс шептал название заказанного блюда, как заклинание или имя женщины, которая должна вот-вот появиться.

— «Сувлаки», — шептал он. — «Каламари».

Эта привычка приносила ему удовлетворение и успокаивала. Она упорядочивала его день и сделала его постоянным клиентом заведения. Ресторан пользовался популярностью у эксцентричных и одиноких людей, поэтому к вечеру все столики были заняты. По этой причине Джеймс всегда старался приехать около шести. Однажды октябрьским вечером он задержался и добрался до ресторана только к семи.

— Придется подождать час, пока освободится столик. Мне очень жаль, — сказал Хуан. Хуан был любимым официантом Джеймса. — Маленькое чистилище, — посмеиваясь, повторил он.

Иммигрант Хуан был очень набожен. Чистилище было одним из слов, которое он мог выговорить.

— Даже для постоянного клиента? — шепотом поинтересовался Джеймс.

Хуан печально вздохнул.

— Час в чистилище, мистер Джеймс. Мне очень жаль.

Джеймс вышел на улицу и отправился бродить по близлежащим кварталам. Он был человеком привычки — есть в другом месте он не хотел, поэтому решил погулять часок. Он остановился на углу послушать бродячего уличного певца, которого часто встречал в подземке. Это был долговязый черноглазый гитарист по имени Благопристойный Джон. Идя по улице, заглядывая в витрины, Джеймс увидел хорьков в «Животных Танди», пирожные в «Позволь им попробовать пирожное», кожаные боксерские трусы в «Рабстве Барби». Джеймс никогда не заходил в подобные заведения, но остановился перед открытой дверью рассмотреть бюстгальтер из железных колец, выставленный на витрине. Джеймс решил, что в этом магазине его сосед, Патрик Ригг, бывает частым гостем.

— Вам нравится?

Джеймс в смятении обернулся. Позади него стояла рыжая женщина в вызывающем блестящем бикини и высоких черных сапогах. Она курила сигарету. Ее голые руки и бедра были в мурашках, а на передних зубах были наклеены буквы: Б-А-Р-Б-И.

— О… я… — растерялся Джеймс.

— У меня перекур, — Барби бросила сигарету на землю и затоптала ее каблуком.

— Да, понимаю, — сказал Джеймс.

Барби, пританцовывая, начала приближаться к нему. Виляя бедрами, она заставила Джеймса отступить в магазин и зашла следом, закрыв за собой дверь.

— Уф, — поежилась она, — холодно!

— Ага, — согласился Джеймс.

Барби стояла между ним и дверью. Она повернулась, сделала пируэт, так что зазвенели металлические детали ее наряда.

— Классно! У нас распродажа. Звучит примерно так: «Скоро праздники, поэтому вам необходимо…»

Джеймс покраснел:

— Я… собственно, ничего не собирался покупать…

— Шары и цепи подешевели, — объясняла Барби. — А также зажимы для сосков.

Джеймс нервно огляделся. На стенах висели маски, кляпы и устрашающего вида хлысты.

— Мне просто нужно в туалет, — соврал он.

— Конечно. Для покупки требуется время. — Барби зевнула и сделала знак рукой. — Видите этот стеллаж с вагиноимитаторами?

Джеймс застонал.

— С вами все в порядке?

— Я просто… проглотил жвачку.

— В общем, за стеллажом будет лестница. Туалет этажом ниже.