своих тревогах. Забывает даже подбросить углей в

самовар. Нурсолтан не однажды приходилось

путешествовать на спине верблюда, и все-таки, когда верблюд

поднимался с земли или опускался на колени,

Нурсолтан всякий раз с испугом хваталась за седло и

давала обещание пожертвовать чурек во имя божие, если

все обойдется благополучно. И ей, конечно, нелегко

привыкнуть к мысли о том, что дочь ее летает по

воздуху. И тому, что под землей ходят поезда, тоже ведь

не сразу поверишь. Но когда Айсолтан упоминает

о том, что в Москве на улицах повсюду продают

с лотков виноград, яблоки, груши и что, верно, там

есть фрукты и колхоза «Гёрельде», Нурсолтан

облегченно вздыхает:

— Вот это ладно, доченька. Из Москвы к нам

большая помощь идет, хорошо, что и мы не остаемся

в долгу. Надо будет сказать башлыку: пусть пошлет

еще и дынь, и арбузов, и арбузной патоки. А как ты

думаешь, дочка, наши фрукты доходят до товарища

Сталина?

Айсолтан ласково улыбается матери.

— А почему же им не дойти? Наверное, доходят,

Нурсолтан-эдже, — отвечает за Айсолтан Бегенч.

— Так ты скажи башлыку: пусть он прямо

товарищу Сталину пошлет верблюда... нет, самолет

винограда, яблок, груш, персиков, дынь. И пусть

напишет: «Товарищ Сталин! Благодаря твоим добрым

заботам в нашей стране течет мед. Прими от нас этот

маленький подарок. Теперь у нас всего вдоволь...» Да

пусть башлык напишет, что в этом подарке

принимала участие и жена Рахмана Безрукого, которая

благодарит товарища Сталина за то, что он вывел ее из

неволи на светлый простор.

— Да ведь у нас в колхозе не одна ты трудишься,

мать, — говорит Айсолтан. — Тогда придется

написать имена всех колхозников.

— Ну да, правильно... И пусть всех напишет.

— А не слишком ли велик будет список?

— Ну и что ж, что велик? Бумаги, что ли, в

колхозе нехватит?

— Бумаги-то хватит. А вот хватит ли у товарища

Сталина времени читать такой длинный список? Ты

не подумала, что в Советском Союзе не один только

наш колхоз. Сколько еще других!

— Да... Об этом я не подумала. Ну, пусть тогда

просто напишет — от всего колхоза «Гёрельде»,

Так они сидят и беседуют, и Нурсолтап

понемногу осваивается с тем, что дочь ее, никого не спросясь,

привела домой в гости парня.

«Верно, уж я стара стала —судить об этих

делах,— думает Нурсолтан. — Дочка-то в Москве была,

по воздуху летала, под землей ездила, — неужто она

сама не разберется, что хорошо, что плохо?»

И, окончательно успокоившись, Нурсолтан ставит

на стол большое блюдо горячего плова.

Ветер гонит низкие, тяжелые облака. Плотной

серой пеленой затянуло с утра все небо,

закрыло благодатное солнце. Невесело шеле-

_ стит хлопчатник, раскачиваясь на ветру, ро-

няя то тут, то там на землю пожелтевшие

листья, тронутые первыми холодами. Шелковистые,

нежные хлопья, словно жемчужины, матово

поблескивают кое-где на темной, сырой земле.

Айсолтан вышла в поле со своим звеном.

Нерадостно на сердце Айсолтан. Плохо раскрывается в этом

году хлопок, — видно, отразились на нем холода,

стоявшие во время посева и всхода хлопка. Хлопок

хороший, сильный, он поднимается плотной зеленой

стеной, но густо усыпавшие его ветЕИ коробочки

раскрылись лишь наполовину, и не сразу найдешь такую,

которая уже выпустила на волю серебристую пену

волокна. Ищи ее, как ищут белые грибы в русских

лесах! Да ходи осторожней, будь все время начеку, не

то оборвешь как-нибудь ненароком сырую коробочку.

А сколько желтоватых завязей покачивается еще над

верхушками кустов! Они должны развиваться и зреть,

наливаться соком под солнцем. Да, плохо, плохо

раскрывается хлопок! А тут еще непогода, с утра

дует сырой ветер, заволакивает небо тучами, моросит

дождь. Айсолтан знает, что это предвещает ранние

з^лорозки. А если ударит мороз, нераскрывшиеся

коробочки погибнут, сгниют. Вот почему сегодня утром,

повязывая фартук и перекидывая через плечо мешок,

Айсолтан не напевала, как обычно. Тяжелым камнем

лежит у нее на сердце судьба хлопка.

Заботливо приподнимая ветви, нагибаясь, чтобы

не задеть коробочек, Айсолтан обходит ряд за рядом,

ловкими, осторожными пальцами выбирает из

созревших коробочек тонкорунное длинное волокно.

«Какой урожай! — думает Айсолтан. — Вот он

весь как на ладони. Но если ударит мороз, урожай

утечет между пальцев, как вода. Сентябрь и

октябрь — решающие месяцы в сборе хлопка. В начале

октября должно быть собрано уже больше половины,

а как соберешь, когда хлопок не раскрывается?

Полгода работало наше звено на этом участке. Сколько

труда! Сколько надежд! Это же наша гордость, наша

радость... И все это может пропасть! Как выполним

мы тогда наше обещание? Как соберем семьдесят

центнеров с гектара? С какими глазами поеду я в

район? Что отвечу Москве, когда девушки-текстильщицы

протянут к нам руки, спросят: «Где же хлопок,

Айсолтан ? »

Слезы подступают к глазам Айсолтан. Она

выпрямляется, смотрит на быстро бегущие по небу

низкие ровные облака.

«Солнце, дождь... Почему мы не научились еще

управлять ими? — думает девушка. — Какие урожаи

снимали бы мы с наших полей, если бы могли, когда

нам нужно, сказать солнцу: «Грей»—и дождю:

«Пролейся!» Почему ученые не отдадут этому зсе свои

силы и знания? Заглянули бы они сейчас в мое сердце!

Они, как видно, не спешат — сидят там, в своих

лабораториях. А я спешу, не могу не спешить. Ведь

хлопок, хлопок может пропасть! Тысячи пудов «белого

золота»! Членам звена в глаза смотреть не могу,

словно это я во всем виновата. Да и они тоже, с кем ни

поговори, чуть не плачут...» — И слезы опять

навертываются на глаза Айсолтан.

Аннак в сдвинутой на затылок шапке, в промокшем

кителе, не разбирая дороги, перепрыгивая через

арыки, спешит от поселка к полю. Остановившись

напротив Айсолтан, он смотрит на нее, сдвинув густые

брови, и спрашивает:

— Ну, Айсолтан, как хлопок? — Голос его

звучит тревожно и гневно.

Айсолтан отводит влажные от слез глаза,

виновато опускает голо-ву.

— Хлопок... сам видишь, товарищ Аннак...

— План знаешь?

— Конечно, каждый день сводку смотрю.

Аннак кричит:

— Я тебя не про сводку спрашиваю! Ты аглан

эвена знаешь?

— Товарищ Аннак, ты сам, верно, видишь

сводки...

— Да! Да! Вижу, потому и спрашиваю: где план?

Айсолтан молчит, старается не смотреть в глаза

Аннаку.

— Почему не выполняешь ежедневный план?

— А кто в колхозе выполняет сейчас ежедневный

план?

— Вон оно что! — лицо Аннака багровеет.—Я

тебя спрашиваю: почему ты не выполняешь план, ты,

твое звено? Еще на четверть не выполнили! А мороз

уже на носу. Ты это понимаешь или нет? Хлопок

погибнет! У меня сердце на части рвется! Ты одна

из передовых колхозниц, а не выполняешь своего

долга!

— Аннак-ага, ну как же собирать

нераскрывшийся хлопок?

— А ты найди раскрывшийся! Ищи! Ищи! У

тебя душа за хлопок не болит!

Этого уже не может стерпеть Айсолтан. Она

тоже кричит, глядя на Аннака загоревшимися от

возмущения глазами: