Единственному сыну в таких условиях, конечно, не позавидуешь. Но он сумел под какие-то гарантии набрать нужную сумму и погасить отцовский долг. Сам, конечно же, остался абсолютно без средств, да и поместье пришлось заложить. Но парень был крепок умом, и цепок в делах, поэтому, опять же на привлеченные деньги, основал небольшую газетенку, крайне сомнительного морального облика.

Не обошлось без скандалов, конечно. Инвесторы, узнав в какой прожект вложились, потребовали возмещения, но Лу наобещал всем златые горы. Чем уж он их окончательно убедил — неизвестно. Но спустя несколько месяцев основанная Франкеленом «Марсель Газетте» побила тираж «Ле Гет» и приблизилась по продажам к «Нуес де Марсель» — крупнейшей газете города. Через полгода оба конкурента, сложенные вместе, с трудом перекрывали тиражи этого бульварного листка.

Высшее общество, включая муниципалитет, возмущалось и обрушивало на Франкелена потоки критики. Но тот моментально утихомирил местных ханжей, опубликовав краткую, но емкую заметку. В ней он говорил, что с пониманием относится к этическим ценностям властей и аристократии, но спрос на газету является единственным индикатором этического состояния общества. Если восьмидесяти тысячам марсельцев интереснее читать про насильников, пиратов и продажных прокураторов на страницах «Газетте», чем благопристойную карамель в «официальных» изданиях, то это, наверное, и показывает реальные потребности населения в информации. И ввласть Марселя бесконечно далека от народа, если этого не понимает.

Спорить было бесполезно, Лу выстрелил в яблочко, а продажи листка еще возросли. Теперь уже сама знать, убежденная доводами Франкелена, начала покупать «Газетте». К тому же, в моду входил либерализм, и демонстрировать близость к простому народу и его ценностям стало очень популярным.

Известность и слава газетного барона росли как на дрожжах, а репутация правдоруба и поборника свободы слова распространились далеко за пределы Марселя. Там длилось много лет, но вот однажды этот положительный во всех отношениях человек попал в конфуз. Полгода назад он чуть было не попался на развращении малолетней содержанки. Обвинитель утверждал, что бессовестный газетер соблазнил 14-летнюю Иннес Эрбаль, дочь известного марсельского фабриканта. Действительно, девочка месяц жила на загородной вилле Франкелена, и скорее всего, выполняла роль содержанки, если вообще не компаньонки. Но никаких внятных доказательств порочной связи между газетчиком и мадмуазель Эрбаль так и не обнаружили. По очень простой причине: бедняжка пропала, причем из своего собственного дома, прямо из-под носа папб и мамб. При полном доме слуг и гостей.

История темная и мутная. У Франкелена, вроде бы, на тот вечер было алиби, его видели в совершенно другом конце города. Сам газетер ничего об этом не писал, отделываясь общими словами о «падении нравов и жертвах, которые приходится приносить на алтарь человечности» (никто ничего не понял), но с тех пор за акулой пера стали приглядывать в муниципалитете. Тиражи от этого только возросли. Возможно, этого газетчик и добивался, но похоже, просто чуть было не доигрался во всемогущего «любимца народа».

− Какая замечательная личность, − заметил Флавий, когда Ежик закончила рассказ.

− Уж куда замечательнее, − пробурчала арабеска. − Я бы таких личностей к стенке и поговорить по душам…

− Ну что ты, право слово, дикарку строишь, − улыбнулся Флавий. − Есть и другие методы. Вспомни, что тебе сказал Франкелен про свой стаж редактора?

− Полгода… по-моему.

− Все ясно?

Флавий по очереди посмотрел на обеих женщин. В глаза Гизы ничего не отражалось, а Ежик хитро так прищурилась. Флавий знал этот прищур. Значит, Лиза уже сообразила, что редактор и владелец газеты как минимум лжец. Ну это нормально и для газетчика естественно, но…

− Он соврал как долго работает в «Газетте», это понятно, − резюмировала Ежик. Но с какой целью?

− Ему нужно объяснить, почему он так молодо выглядит, − объяснил Флавий. − Скажи он Гизе, что он сам владелец газеты и возглавляет ее уже который год, наша арабская красавица могла бы и заподозрить неладное. А так — обычный молодой мальчик-репортер. Наивный. И такой хоро-о-о-ошенький…

Гиза метнула пару незримых молний в своего спутника, но Флавий и не думал останавливаться. Мстил за «Ромео».

− Никому не приходило в голову, что богатый и порочный человек за столько лет не может остаться моложавым «красивым мальчиком»?

«Но ведь ты остался. Только глаза постарели».

− Я тоже тебя люблю, родная, − Флавий послал в сторону Гизы воздушный поцелуй. − И все же, почему этот режущий глаза факт еще никто не рассматривал в деталях? И давайте подумаем еще вот над чем. Лиза, ты знаешь, во сколько муниципальные офицеры заканчивают утренний обход города?

− В половине восьмого. Ну, иногда до восьми копаются, если уж совсем замешкаются…

− Хорошо, − продолжил Флавий. − Итак, в восемь муниципалы заканчивают патрулирование. Если попадаются какие-то ужасные преступления за ночь… ну, вы понимаете, то только осмотр места криминальными экспертами из муниципалитета заканчивается хорошо если в девять. Еще час-два на то, чтобы все описать и задокументировать. И в сводки муниципального отдела по криминалу, учитывая бюрократию, когда может попасть?

− До полудня никак, − резюмировала Ежик. − И то лишь предварительные. Подробные можно лишь к вечеру ждать.

− А когда в продаже появляется листок нашего газетера с подробнейшим описанием события этой ночи, да еще с недюжинным литературным оформлением? Которое требует минимум два три-часа писанины, не считая времени на набор и печать?

− В десять.

− Вопросы есть?

− Боже…. − Ежик попыталась взлохматить волосы, но конечно, безуспешно.

− У меня вопрос.

Флавий повернулся к арабеске.

− Ты, наверное, понимаешь, что тот-о-ком-ты-думаешь, не может переносить яркого дневного света.

Флавий задумался. Это он действительно упустил.

− Только не говори, − с просьбой в голосе начал римлянин, − что мсье Франкелен сидит у себя в редакции прям у самого окна.

− Как ты догадался? − притворно удивилась Гиза и продолжила уже серьезно. − Более того, он лично выходил проводить меня из редакции. Стояли на солнце, болтали о погоде. Говорю же, очень милый молодой человек.

Проблемка.

Если бы Лу Франкелен действительно был демоном, то он бы не переносил солнечный свет. Даже устойчивый к свету Флавий — и тот нуждался в белой одежде, иначе на искусственной коже появлялись ожоги. Не чувствительными к солнцу были только лицо, нижняя часть живота и левая рука, сохранившие человеческий кожный покров. Все остальные же…

В дверь постучали.

− Мсье Флавѝй, − раздался голос портье, коверкающий имя римлянина ударением на последний слог. − Мсье Флавѝй, к вам из криминального отдела муниципалитета. Ожидают внизу.

Флавий прикинул время. Действительно, уже одиннадцать. Через час беднягу Себастьяна нужно отдавать полисмелам. А ведь они с Гизой отпустили всех бандитов!

«По сделкам с властями ты у нас мастер,» − раздалось в голове. − «но я хочу предложить тебе один сценарий…».

Начальник криминального отдела муниципалитета тряс бородой как козел и пыхтел как паровой дилижанс. Флавий попытался представить химеру, сочетающую в себе признаки того и другого, но чуть не повредился рассудком.

На самом деле на лице начальника кримдепа (так местные сокращают криминальный отдел муниципалитета) не отражалось ни козлиной тупости, ни паровой ярости. Вполне себе мужичок, лет пятидесяти, очевидно, хороший семьянин и трудолюбивый служака. Беда лишь в том, что на своей должности он немного отвык мыслить гибко. Вот и сейчас, подумал-подумал и заключил со всей возможной строгостью:

− Нет, ну это уже никуда не годится!

− Почему же? − удивился Флавий. − На мой взгляд, вполне хорошая сделка. Ну что вам одна мелкая банда, ваше превосходительство? Я предлагаю избавить город от самого что ни на есть проклятия!