своих руках голову этого самого близкого ей тут, в немецком тылу, человека, погладить волосы, прижаться к

ним щекой. Как рада, что с ним ничего не случилось.

Андрей щелкнул крышкой часов, приложил их к уху, наклонил голову вправо, потом влево —

прислушался.

— Ну вот. Извольте, теперь пойдут. Если закапризничают, прошу заходить, еще посмотрим.

— Сколько с меня следует?

— Пять марок или пятьдесят рублей. Деньги одинаковые.

Мужчина достал бумажник, бросил на стекло прилавка марки, положил бумажник в карман, еще раз

осмотрел Таню снизу вверх и вышел из магазина.

Андрей покосился на окно, вынул лупу — с лица его мгновенно слетело выражение безразличия. Глаза

Андрея засветились радостью. Он протянул руки, хотел что-то сказать, но дверь открылась, вошел немецкий

унтер с солдатом. Андрей раскланялся с немцами.

— Давайте посмотрим, что можно с ними сделать, — сказал он, принимая маленькие часики от Тани.

Немцы подошли к витрине и начали рассматривать ее.

Андрей открыл крышку часов, опять вставил лупу в глаз, посмотрел в механизм, приложил часы к уху,

покачал.

— Сломалась ось маятника. Если хотите — оставьте. Завтра будут готовы.

— Хорошо. Я оставлю.

Немцы присматривались к девушке. Унтер отпустил похабную шутку по ее адресу. Солдат захохотал.

Андрей сделал вид, что не понял. Таня зло глянула на унтера и резко оборвала его на чистом немецком языке:

— Прикуси язык, болван!

Немцы опешили. Таня, не взглянув на Андрея, вышла из мастерской. Солдаты посмотрели вслед

девушке, потом друг на друга.

— Чем могу служить, господа? — спросил Андрей.

Немцы помялись, потом, наконец, поняли, что часовой мастер обращается к ним, и стали изъясняться,

перемешивая польские, украинские и русские слова. Андрей разводил руками и любезно произносил одно

слово:

— Гут, гут, гут.

Унтер выволок из кармана связку ручных и карманных часов.

— Марка, марка, — твердил он.

— Гут, гут, гут, — отвечал Андрей, принимая и осматривая часы…

Вечером Андрей и хозяйка дома Анна Константиновна сидели за столом, пили чай. Керосиновая лампа

тускло освещала белую скатерть и маленький самовар, бросала несмелые лучи на седую голову женщины. От

этого неяркого света морщинки, разбежавшиеся веером вокруг глаз, казались глубже.

Андрей смотрел на Анну Константиновну и вспоминал мать.

Любимая, добрая мама с ласковыми серыми глазами и такими же

седыми висками! Как редко в последние годы он виделся с ней! В

тот памятный день 1933 года, когда он, радостный, возбужденный,

примчался домой с дипломом инженера-механика, мать грустно

сказала:

— Ну вот, Андрюшенька, и уходишь ты от нас.

— Куда же я ухожу, мама? — засмеялся Андрей, не понимая

ее состояния. — Путевка — в Комсомольск-на-Амуре. Города пока

еще нет, но он будет. Далеко, говоришь? Ну, в наше время расстоя-

ния уж не расстояния. На самолете — долго ли? Сутки — и там, на

Амуре. Еще сутки — и дома.

Он обнял мать, отца — старого ленинградского часовщика,

расцеловал. Отец как будто развеселился, а мать была все такой же

грустной.

И правда, как он редко виделся с ними после этого. Приехал

он на Амур в самое “штурмовое” время. Города действительно это-

го не было. Стояли палатки, шалаши, землянки разные, по величине

— и на пятьдесят человек, и одиночные, вроде норы. Молодежь

вела борьбу с тайгой, с болотами. Народ прибывал большими пар-

тиями с каждым пароходом. Приближалась осень, за нею — холод-

ная зима, а жить негде. Поэтому главной задачей было — построить

как можно больше бараков и жилых домов. Работали день и ночь.

Андрей с жаром включился в дело. Забыв про диплом, он был

землекопом, потом плотником, делал ту работу, которая казалась на-

иболее важной для нарождающегося города.

Зимой он занялся изобретением простейших механизмов для облегчения труда строителей. А время

летело.

Потом стали строить завод. Тут уже нашлась Андрею работа по специальности. Ему не хватало дней, он

прихватывал и ночи, иногда и ночевал на заводе.

Прошел год, прошел другой. Поездку в отпуск, в Ленинград, он все откладывал.

Когда построили завод, надо было осваивать оборудование. Потом женился. Получил квартиру.

Появились новые заботы, и поездка к родителям опять отложилась. Уже незадолго до войны он неожиданно, как

специалист, получил командировку в Германию для закупки оборудования и тогда по пути погостил у стариков.

А когда, почти через год, возвращался обратно и снова был в Ленинграде, мать показалась ему очень

постаревшей, и что-то тревожно сжало его сердце… Это была их последняя встреча. Перед самой войной он

поехал в отпуск с женой и трехлетним сыном. Решили сначала погостить на Украине у родителей жены, а потом

уже заехать в Ленинград. И вот война. В один из первых дней во время бомбежки погибли жена и сын. Лишь

только охваченный горем Андрей успел Похоронить их, как немцы заняли пограничный городок Андрей ушел в

лес. где формировались первые партизанские отряды…

Потом, уже пробравшись к своим войскам и став разведчиком, он узнал, что мать не выдержала блокады,

умерла. Отец ушел с отрядом ополченцев, и где он, что с ним — неизвестно.

От этих воспоминаний Андрей погрустнел.

— Вам еще стаканчик? — предложила Анна Константиновна и улыбнулась одними глазами, как будто

подбадривая его.

— Пожалуйста, — ответил Андрей, подвигая стакан. Он заметил в ее глазах улыбку, и улыбка эта была

теплая, сочувственная.

Анна Константиновна налила чаю.

— Так какие связи у вас есть? — спросил Андрей, возвращаясь к прерванному разговору.

— Мне назвали двух человек, которые знают меня. Известны мне, конечно, многие люди, но меня знают

только двое.

— Кто эти люди?

— Надежные. Я ручаюсь за них, как за себя. Первая из них — Клава, молодая женщина, портниха, живет

на квартире у одной старушки.

— Она местная?

— Нет. Ее муж летчик, сама она из Горького. Перед войной мужа перевели сюда, и он вызвал ее к себе

Она приехала в начале июня сорок первого года Началась война. Муж улетел и не вернулся Клава перешла на

квартиру к этой старушке, стала принимать шитье. Ну и стала работать с нами. Работает она очень умело.

Второй человек — местный, старый машинист Ефим Окунь, от подпольного горкома. На железной дороге он

сейчас не работает, но всегда там бывает. Привык, говорит, к товарищам А товарищей у него надежных много.

Живет он один Старуха умерла в сорок втором году. Два сына — в Красной Армии. Ближайший помощник у

него комсомолка Ксения. Девушка эта, прямо вам скажу, бесстрашная. Через нее у нас поддерживается связь с

партизанами.

Анна Константиновна пригладила ладонями волосы, задумалась.

— Значит, вас знают только двое? — уточнил Андрей.

— Да. Только двое. Я считаю, что больше и не нужно.

— Правильно, — одобрил Андрей. — Если потребуется, я вам скажу, с кем следует познакомиться.

6.

…Муж Клавы. Борис, улетел на задание и не возвратился на свою базу Бои шли где-то недалеко

Авиационное соединение, в котором служил Борис, перебазировалось в другой район. В военный городок

прибыл майор с командой красноармейцев и несколькими автомашинами для эвакуации семей

военнослужащих. Началась суматоха. “Что делать?” — думала Клава. Она стояла в комнате и невидящими

глазами смотрела в окно. Что делать? Голова ее тяжелела от мыслей. Вот — Борис, он в кабине самолета, в

шлеме, в очках, она представляет его сжатые челюсти. Вспомнились мать — всегда добрая, ласковая, родной

город Горький. Часто бабушка восторженно говорила: “Вот какой красавец наш город-батюшка, Нижний-то!