- Сам мариновал!

Камилл между тем открыл все четыре банки килек, отодрал на горлышке одной из поллитровок алюминиевую крышечку, и незамысловатое, но доброе застолье взяло старт. Ребята с удовольствием опрокидывали стаканы, хорошо закусывали, но под конец хмель взял их обоих. Закусив хрустящим огурцом очередные полстакана, Камилл откинулся на спинку кресла, в которое посадил его хозяин, сам устроившийся на табуретке, и прикрыл в сладкой истоме глаза. Он чуть было не ушел в дрему, как вдруг обратил внимание на то, о чем говорил опустившийся локтями на стол Юра.

- …а я вылез из-под стола, пробрался в комнату, откуда вывели отца, и залез под кровать. И лежал там не шевелясь, и не шевельнулся даже когда услышал, как причитает мать, выкрикивая мое имя. Потом ее, видно, ударили и забросили в машину. Я слышал ее сдавленные стоны и плач маленькой сестренки. Отца не было слышно, его, должно быть, лишили сознания раньше или уже увели со двора. Я так и не знаю ничего об их судьбе, знаю только, что всех финнов вывезли с перешейка и высадили на новой границе. Люди говорили, что некоторых мужчин увозили в Россию и там расстреливали. Мать и сестренка, может быть, живы, да как узнаешь. Вроде недалеко до Финляндии, но границу дюже охраняют…

Камилл, сон которого прошел, с удивлением отметил, что Юра, до того изъяснявшийся чисто, вдруг стал говорить по-русски с сильным акцентом, хотя и демонстрировал хороший словарный запас.

- Так ты финн, - не то, чтобы спросил, а скорее ответил сам себе Камилл, потом добавил: - Ты хорошо знаешь русский язык.

Но не упомянул, что во хмелю у его нового знакомого появился сильный акцент.

- Да финн, хотя по паспорту русский. А язык я знаю, потому что в армии служил, потом в Архангельске на заводе работал.

- А в детстве по-русски тоже знал? – спросил Камилл.

- Это смотря в каком детстве, - отвечал Юра. – В свободном довоенном детстве не знал, конечно, ни слова. Когда сбежал от выселения, то попал в детдом в Петрозаводске, где поначалу были только финские дети. Нас эвакуировали на Урал и разбросали по разным приютам. На финском между собой разговаривать запрещали, наказывали лишением обеда, но мы все равно тайно общались на родном языке. По настоящему меня зовут Юханом.

- А на Карельском перешейке совсем финнов не осталось? - спросил Камилл, увидевший в этом Юхане собрата по несчастью.

- Не знаю, но здесь, в Териоках, наших никого нет. В Куоккале один старый финн живет, он, как и до войны, охранником на старой даче служит. Его все так и называют - Охранник. Ему, наверное, больше ста лет.

Камилла опять стал одолевать сон. Он сладко зевнул, и Юхан сразу отреагировал:

- Все, давай спать! – и стал доставать из-за шкафа раскладушку.

Назавтра проснулся первым хозяин каморки и стал прибираться. Встал и Камилл, умылся под краном во дворе, прошелся по заросшим травой дорожкам, поеживаясь от бодрящей прохлады. Юхан между тем вскипятил чай и поставил на стол тарелку с пряниками и ту же банку с маринованными огурцами. Камилл увидел самодельный турник и начал подтягиваться, когда его позвал Юхан, непонятно произнеся:

- Попьем чаю и будем ждать.

После вчерашнего, как обычно, есть не хотелось. Огурцы пришлись кстати, а после них сладкий чай с пряниками не пошел.

Ребята начали было беседу за жизнь, как в дверь кто-то стал карябаться.

- Это прибежала собачка от Охранника, - как о чем-то само собой разумеющемся сказал Юхан.

Камилл с трудом соображал, кто такой охранник, но все-таки вспомнил вчерашний рассказ Юхана.

- А чего это она…, - начал он.

Юхан между тем нагнулся к песику и пошарил у него под шеей.

- Есть письмо! - он развернул маленький листок бумаги. – Ага, Охранник зовет тебя в гости, слышишь?

- Как это! – удивился Камилл. – Откуда он меня знает.

- Он все знает, - произнес обыденно Юхан, протянув Камиллу клочок бумаги, на которой было написано карандашом «Юхан, приходи сейчас ко мне вместе с твоим гостем».

- Так это он не меня зовет, он обо мне ничего не знает, - рассмеялся Камилл. – Ты, наверное, ему вчера сказал, что у тебя гость.

- Да ничего я ему не говорил, - несколько раздраженно произнес Юхан, поставив перед собачкой-почтальоном жестянку с недоеденной килькой. Пес быстро вычистил жестянку, благодарно виляя при этом хвостом, потом облизнулся, топнул задней лапкой, издал короткий лай и воззрился на Юхана.

- Все, надо идти, - так истолковал Юхан поведение собаки.

Пожав плечами, Камилл молча накинул на плечи куртку и вышел на улицу вслед за Юханом. Поначалу они более часа шли под высокими соснами по обочине приморского шоссе, редкие автомобили обдавали их запахом бензина, особенно приметным в чистом утреннем воздухе, пропитанном запахами хвои и соленых вод Залива. Потом бегущий впереди пес свернул на едва различимую тропинку, заросшую высокой и все еще мокрой от росы травой. Так они дошли до высящейся за плотным дощатым забором большой двухэтажной дачи с резными наличниками. Войдя через оказавшуюся открытой калитку во двор, в котором были разбиты незамысловатые клумбы, мужчины ступили на посыпанную белым песком дорожку. Дача, несмотря на относительную ухоженность, казалась безлюдной, окна первого и второго этажей были закрыты ставнями. Когда дорожка завернула за угол, Камилл увидел одноэтажный домик, сложенный из сосновых бревен и крытый дранкой, осевший, но крепкий. Собачка затявкала, весело виляя хвостом. Юхан открыл дверь, на которой висели кованные железные кольца, видно весьма давнего происхождения, и вошел сам, кивком велев Камиллу следовать за ним. Они оказались в небольшой прихожей, где стоял приземистый некрашеный шкаф и табуретка перед небольшим квадратным столом – все три вещи имели очень прочный надежный вид. Такого же обличья дверь с низкой притолокой была приоткрыта, и гости прошли в нее.

На низком широком кресле с потрескавшейся кожаной обивкой сидел старик с окладистой седой бородой, в котором Камилл с изумлением узнал того, кто привиделся ему в кратком сне, когда московский поезд подъезжал к Питеру. Длинные седые пряди волос падали на воротник бежевой вельветовой куртки, под которой была надета серая рубашка из фланели.

- Здравствуйте, Охранник, - приветствовал хозяина Юхан, и Камилл тоже произнес с наклоном головы:

- Здравствуйте.

Старик, не вставая с кресла, ответил на приветствие коротким кивком, и пристально глядя на Камилла, жестом пригласил гостей сесть на стоящие тут же два стула. У маленького окна располагался покрытый расшитой льняной скатертью стол, посудный шкаф был без дверцы, что-то еще находилось за темным пологом, а в углу потрескивали поленья в большом, обложенном кирпичами камине. Все в комнатке было опрятно и чисто.

- Вот мы пришли, Охранник, - сказал Юхан, чтобы с чего-нибудь начать разговор.

Охранник молчал, темно-голубые глаза из-под лохматых седых бровей внимательно смотрели на московского гостя. Длинными пальцами бледных рук он перебирал четки из какого-то красноватого оттенка дерева. Наконец на губах его появилась улыбка, и он и произнес:

- Я вас ждал, - голос у него был низкий и мягкий. – Добро пожаловать.

Он отложил четки, медленно поднялся с кресла, неспешно подошел к окну и подключил к розетке стоящую на табуретке электроплитку. Камилл с интересом и с некоторым недоумением смотрел на его высокую костлявую фигуру.

- Сейчас чай будем пить, - сказал хозяин и, взяв с полки алюминиевую кастрюльку, наполнил ее водой из оказавшегося у двери крана с раковиной.

- Электрический чайник сгорел, - добавил старик, как бы извиняясь, и поставил кастрюльку на плитку.

С Камилла вдруг сошла вся настороженность, он почувствовал себя легко, словно оказался у давнего хорошего знакомого.

- Давайте я посмотрю ваш чайник, - произнес он. – Если там спиралька сгорела, то можно сразу же исправить.

Старик засмеялся. Кажется, ему понравилось поведение гостя. Он снял с полки чайник со шнуром, поставил его на стол, предварительно положив на скатерть старую газету: