С просроченным зефиром, видимо, но это не меняет суть дела.

— Я подумала, что пора завязывать со стихами! — сказала мне Лилия бодрым и уверенным голосом. — Ничего нового я придумать всё равно не смогу. Всё уже придумано до нас! Колесо уже изобрели; оно круглое, и нет смысла искать уникальное строение стихов, новый метр, размер… а рифмы — какое слово ни возьми, его уже неоднократно использовались. Да и у меня теперь есть реальная любовь! Мне не нужно ничего выдумывать! Я больше не вижу прежней черноты одиночества и грусти, а без грусти — поэт не поэт. Да, во мне кипит сладость и поэтика любви, но я не хочу выражать её стихами — лучше поцелуями! Бессонными ночами! Музыкой не слов, а мелодией сердечного ритма, когда со мной рядом он! Он! Джеймс теперь мой! Как хочется сто раз об этом закричать, восклицая! Но без стихотворного ритма, без лишних слов, часто применяемых лишь с одной целью — заполнить пустое пространство для поддержания ритма при отсутствии нужных слогов. Я десять лет жила схемами пятистопных ямбов… считала ударные и безударные слоги, чертила палочки… окутывала свою грусть ненужной шелухой красивостей, излишествами, а в каждой строчке сквозило одиночество. Я была немного сумасшедшей. Даша, как же я его люблю! Сколько строк я написала с мыслями об одном его поцелуе! Сколько ночей обнимала подушку, мечтая обнять его! Три тысячи семьсот восемнадцать суток платонической любви! Я посчитала сегодня. Мою душу так и пронизывает чувствительность, но образы стали розовыми и светлыми, как облака на утренней зорьке, с золотистыми блёстками! Не найти мне уникальных слов, чтобы описать своё счастье, а подражать другим поэтам и выражаться избитыми фразами не хочу и не буду. Конечно, все поэты прошли через грусть, одиночество, любовь и счастье. До меня тоже любили. Любить — это не значит открыть новую вселенную; писать стихи — не значит быть гением. Какой я поэт?! Ну, писала рифмованную прозу с неимоверными образами, нарисованными простыми словами. Ничего уникального в моих стихах не было и нет. Ритм и рифмы… а сколько таких стихов на всей планете? Сколько поэтов зарегистрировано на литературных сайтах? И все они поэты?

Я не могла не заступиться. Стихи Лилии лично мне очень нравились, хотя и были странными. Они как многослойные картины: разглядел и понял один слой, а там уже второй, третий.

— Лилия, ты выделяешься на фоне других, — сказала я, но не потому, что Лилия стала мне подругой. Я говорила искренне. — Твоя фантазия вполне логична. Твои стихи как картины! Не для быстрого чтения — нужно вдумываться, и полноценные художественные образы предстанут перед глазами как явь! Твои стихи не пустые, и это самое главное.

— Как бы то ни было, со стихами покончено! — Лилия отчеканила последнее слово по слогам и повторила: — по-кон-че-но! Я начну писать рассказы, повести, замахнусь на роман минимум в восемь авторских листов! — она рассмеялась, краснея, и прикрывала ладонями не закрывающийся рот.

— Так-то лучше! А потом может и на стихи снова потянет…

Какое-то время мы еще продолжали говорить о современной литературе, о верлибрах, фантастике (эльфах и гномах), женских романах и о пустой трате времени писателей на поэзию и прозу. А если серьезно, не пустая ли это трата времени сидеть перед монитором и клацать по клавиатуре, перевоплощаясь в героев своих произведений? Не лучше ли провести время с пользой для здоровья и сходить с фотоаппаратом в лес, собраться с друзьями и порыбачить, или прилечь на диван с интересной книгой неизвестного классика (их же тысячи!)? И всё-таки писателями становятся те, кому чего-то в жизни не хватает. (Через год после описанных мною событий вышла в свет первая книга Лилии Оливер. Это был сборник прозы и лучшей поэзии Лилии, еще не знающей плотских утех. Не альманах, объединяющий под обложкой разношерстных авторов, а книга в твердом переплете с золотым тиснением, где от первой до последней странички все тексты только Лилии — номинанта на звание «Писатель года».)

Gens de même farine.

До отъезда оставалось пять дней, а неясность, кто же «гарпия» так и оставалась неясностью. Капитан Каратов вновь приезжал с допросами. Смерть Дифирамбова Элфи не несчастный случай, — заявил он.

Не отчитываясь в своих действиях, капитан предъявил мне разрешение на обыск. Что он хотел найти, не знаю. Никакими деталями дела Каратов не поделился, разве что сказал о карте Таро, найденной в кармане Элфи. Чувствовать себя одной из подозреваемых крайне неприятно, хочу вам сказать, но я сдержанно перенесла процесс обыска. Даже когда в ящике с моим нижним бельём рылись потные руки чужих мужчин, я стиснула челюсти и, глядя на часы, ждала, когда же они закончат.

Осматривая комнату с отклеившимися обоями, Канатов лишь вскользь обратил внимание на надписи на стенах:

— У меня в подъезде влюбленные пацанята всё обрисовали подобными сердечками. Саша плюс Маша — любовь! — хмыкнул он. — Окуневы, что ли, никого кроме Вероники и Миа не любили?

Его вопрос остался без ответа — откуда мне знать, кого еще любили Окуневы. Может, после оклейки стен обоями, они имена любимых вырезали ножичком на тополях.

Естественно, Каратову о духе Софии я не обмолвилась ни словом — побоялась, что примет за сумасшедшую. Вы бы наверно тоже не сильно распространялись по подобному поводу. Верно?

Всё вверх дном полицейские перевернули и на пустующей половине дома Окуневых, но их усилия не увенчались успехом. Не там искали!

Обыскивали также поместье Намистиных, дом Лилии, Фаины, Джеймса, Хосе Игнасио и Миа. Посёлок вновь оживился, загудел как пчелиный рой. В итоге капитан Каратов защелкнул наручники на нежных запястьях своей коллеги — Фаины Яблочной. Эта новость многих повергла в шок.

— Бессовестная… Плутовка… Убийца… — возмущалась горстка старух, слетевшихся как падальщики на дохлую кошку. — За что она бабу Каллисту задушила? Еще и коня шахматного ей в руки вложила… А пьянчужку Вислюкова за что? А Эмму? Может, и София не сама руки на себя наложила? Проклятая… и чем ей мэр наш мешал?

Дорогой мой читатель, вы себе не представляете, какие мысли роились у меня в голове. Меня молнией ночью не ударяло — я видела светящийся дух Софии, как вы сейчас видите черные буквы на белой странице. Даже если бы у меня были галлюцинации, то надписи на стенах в комнате с текущей крышей не исчезли. Миа с одной стороны — Вероника с другой. Они следующие — я была уверена на девяносто девять процентов, но уверенности в том, что руки Фаины совершат эти убийства, у меня не было. А если не она, тогда кто? Не София же своими голубо-фиолетовыми прозрачными ручонками с неоновым свечением?! Вам наверно, хорошо известна пословица: «Бог шельму метит», так? Поскольку я почти с самого начала пришла к выводу, что убийца женщина, а не мужчина, то чисто теоретически убийцей должна была бы оказаться именно Фаина. Хотя бы потому, что я точно знала, что убийца не я; не Вероника, потому что её хотят убить; не Семён, потому что он мужчина и сам мне рассказал то, что не стал бы рассказывать, если бы планировал убить жену; не Лилия, потому что у неё нет мотива совершать серию убийств; не Джеймс, потому что он не расчетливая женщина с холодным умом; не Хосе Игнасио, потому что я его люблю и безгранично доверяю; и, вопреки подозрениям, не Миа, потому что она тоже должна умереть. По крайней мере, я так предполагала.

Я подумала — вдруг божья метка и легла каким-то образом на Фаину. Не спроста же капитан Каратов увёз её в отделение. Конечно, оставалось только догадываться, что он нашел у неё дома: колоду карт Таро? Яд? Перчатки? Биту со следами крови? Оставшуюся часть украшений Намистиных? Веревку идентичную той, на которой висело тело Софии? Или дневник с подробным описанием своих злодеяний? Что-то же послужило меткой. Иначе Каратов бы точно не воспользовался наручниками — Фаина ведь нравилась ему как женщина.