— Дашенька, что с вами? — Семён прервал каскады моих мыслей, бурлящих и шумящих в голове.

— Всё в порядке, — ответила я сдержанно, но волнение охватило меня как паутина запутавшуюся муху. — Вероника еще не знает, какая участь её ждёт? Вы выставите её на улицу с двумя детьми?

— В этом и вся соль, — Семён поглядел на меня глазами затравленного животного, — у меня недостаточно денег, чтобы купить ей приличный дом, а в контракте черным по белому прописаны все возможные нюансы на случай развода, и даже супружеская неверность не позволяет мне ущемлять права Вероники. Не знаю, что и делать. Жить в маленьком домишке с печкой и без удобств Вероника не согласится, естественно; а я, в конце концов, не сын Рокфеллера.

— Вы будете жить втроём?! — предположила я, представляя, что Фаина станет любимой женой, а Вероника… возненавидит её и будет строить козни, если, конечно, не сопьётся с горя и не отправится на тот свет следующей жертвой загадочной «гарпии».

— В поместье свободных спален хватит и еще для троих жён! Но я же не султан — зачем мне пять жён? Я предложил Веронике вариант: мы разводимся, я женюсь на Фаине, Фаина переезжает к нам, но Вероника на таких условиях отказывается дать мне развод. Требует благоустроенную квартиру в центре города и ежемесячное содержание.

Он растерянными глазами прошелся по ящикам с пустыми бутылками и, тяжело вздохнув, добавил:

— Не надо было заключать контракт.

Я легонько толкнула его в плечо, чтобы вывести его из задумчивого состояния: 

— И как же вы собираетесь жениться на Фаине, если Вероника не даёт развод? Вряд ли вы уживетесь под одной крышей, вопреки вашей общей длительной дружбе.

— Это вопрос времени, — сказал он и обслюнявил губы.

Уж не собирается ли эта парочка убить Веронику, — подумала я.

— Я намерен вложить деньги в торговлю. Посёлок у нас небольшой, но люди то живут: они не перестали кушать, умываться, одеваться… Я расширю ассортимент. Уверен, прибыль не заставит себя ждать. Боулинг-клуб тоже не такой убыточный, как ворчит Вероника. Мои пчелки обеспечивают меня мёдом! Если бы Вероника меньше транжирила деньги, я не столкнулся бы с проблемой жилья для неё. А теперь приходится голову ломать…

Мне искренне стало жаль Веронику — поместье Намистиных — её гордость; из-за поместья она не хотела разводиться с Семёном, не приняла предложение Элфи, которого любила. Знаю, что любила. Глаза влюбленной женщины не скрывают чувств, блестят, украшая лицо. Смерть Элфи потрясла Веронику. У меня, такой мнительной и недоверчивой особы, возникла тогда идея, что Элфи всё-таки убит не Фаиной, а женщиной, по-настоящему ненавидящей Веронику, как её ненавидела София, или могла бы ненавидеть и Миа. Зачем Фаине убивать Элфи? Чем он ей мешал? Наоборот, Вероника могла уйти жить к нему, и у Фаины с Семёном меньше было бы проблем из-за развода, свадьбы и поместья. Ах, если бы Вероника приняла предложение Элфи, возможно, этот шаг изменил бы ход трагических событий, и не погибли бы невинные люди, такие добрые и приветливые как Каллиста Зиновьевна и Эмма. А еще я подумала, что супружеская неверность причина всех горестей Намистиных.

— Надеюсь, вы разойдётесь полюбовно, и каждый заживёт счастливо, — сказала я, уловив краем глаза приближение Джеймса.

Семён кротко поблагодарил меня и встал, хватаясь за бумаги. Я тоже встала. Вошел Джеймс, простодушно почесал затылок и остановился у стола, глядя на нас и не скрывая довольной улыбки. Видно, что ночь он провел более приятно, чем я.

— Надеюсь, не помешал? — спросил он, хитро щурясь.

— Нисколько! Я уже ухожу, Джеймс, — ответила я. — Не буду отвлекать вас от работы. Но прежде дай мне буханку хлеба!

— Конечно, идём! У нас с Семёном на сегодня грандиозные планы: нужно всё взвесить, пересчитать, утрясти все детали! — объяснял он на ходу.

Мы вышли в торговый зал, и пока Джеймс обслуживал меня как покупателя, Семён вторично извинился и пожал мне руку:

— Приятно было иметь с вами дело, — сказал он напоследок, и я поспешила домой завтракать.

Ce que femme veut, Dieu le veut.

Во дворе у Лилии сушилось белье. Когда я уходила, то на верёвке кроме прищепок ничего не было, — значит, у Лилии выходной. Я совсем потерялась в днях из-за трагичности последних событий. После завтрака я пошла к Лилии. Как и все женщины, я любитель романтических историй, и сердце мне подсказывало, что Лилия и Джеймс спали не на разных кроватях.

 — Да, у нас было это, — краснее призналась Лилия, когда я намекнула, что Джеймса сегодня просто не узнать. Лилия тоже похорошела. Энергия в ней била ключом.

— Никогда еще я не была так счастлива и опустошена одновременно. Дождь стучал в окна, в крышу, гремела гроза, а Джеймс нежно шептал мне ласковые слова, целуя мои обнаженные плечи. Он опустил бретельки сарафана, но не торопился снять сам сарафан. Такой милый и застенчивый! Свет молнии на время достаточно ярко освещал наши тела. Я сквозь опущенные ресницы видела, как белели мои округлые плечи словно два лунных диска, по которым не спеша, но уверенно передвигались губы-космонавты, оставляя влажные следы. Следы сначала горели огнем, потом я чувствовала, как они остывают, и дрожь пробегала по мне от кончиков пальцев на ногах, до кончиков ушей. Пальцы Джеймса гладили мои волосы. От его прикосновений на меня снисходила нега, и с губ срывались тихие звуки учащенного дыхания.  Не расстеленная кровать, укрытая леопардовым пледом как шкурой, от вспышек молнии казалась логовом пещерного варвара. Мы сидели у костра желаний с громоздкими поленьями неосуществленных ранее мечтаний. Джеймс, конечно, опытный мужчина, но со мной он был несмелым, как старый садовник в розалии с цветущим в первый раз диковинным кустом. Сильнейшее смущение пригвоздило меня к леопардовой "шкуре", я прикрывала руками грудь, съежившись, как будто мы занимались любовью под открытым небом. Или в пещере с миллионом сталактитов, с которых неистово лилась вода! Или то были льдинки, холодные и горячие… О, это непередаваемо! Джеймс наклонился надо мной, и взял мои руки. Я потакала ему. Его губы изучали каждый сантиметр на моей груди, а я неловко расстегивала пуговицы на его рубашке. Я не заметила, как сарафан полностью сполз с бедер. Гладкая ткань укрывала босые ноги. Джеймс, не разрывая поцелуй, снял носки, стянул брюки. Его рубашка вскоре тоже мешалась в ногах, и мы в одних трусах обнимались под фейерверки непогоды. Джеймс терся щекой о мои колени, я запускала пальцы в его шевелюру, мы признавались друг другу в любви. Гроза накаляла атмосферу! В освещении молнии наши тела казались худыми и беззащитными. Совсем иначе Джеймс выглядит в одежде! Без одежды он как недокормленный солдат, как голодный студент, живущий на одной «Мивине». Джеймс медленно стянул с меня трусики и без слов попросил коснуться его «фонарика». От этой немой просьбы у меня в животе всё перевернулось, я зажмурилась и на ощупь дотронулась твердой плоти. Близость его разгоряченного тела вызвала необузданную страсть, и я сама стремительным движеньем избавила Джеймса от последней детали одежды. Мы слились как Инь и Ян. Сначала острая боль пронзила меня, но она отступила под наплывом ласки. Я обнимала ритмично движущееся тело Джеймса, а он, облокотившись, целовал меня, теребя одной рукой пуговичку на моей груди. Эта сумасшедшая пляска длилась всего-то пару минут, а потом мы лежали, сложив руки в крепкий замок, не шелохнувшись, будто летели в бездну или в неизведанный космос с множеством синих галактик, похожих на новогодние гирлянды и шары. Джеймс привлекал меня к себе снова и снова. Его нежность покорила во мне каждую клеточку. Я была в космическом корабле, мы были вдвоём, и нас убаюкивала и пробуждала вселенная… и так до самого рассвета. Розовые лучи солнца сквозь белые шторы, как струны арфы от рук ангела, вздрагивали, и утренняя песня ветра и птиц послужила нам незабываемой колыбельной. На удивление, нам хватило трёх часов, чтобы выспаться, и в семь утра мы уже пили кофе с зефиром.