Дверь в кабинете, старого Биларда Андрей приоткрыл робко и вежливо напомнил о себе:
— Я к вашим услугам.
— Что вы будете делать, если вам станут платить вдвое больше? — поинтересовался миллионер. — Говорите честно.
— Половину заработка буду отдавать деловым людям под проценты и по мере накопления средств займусь бизнесом.
— Похвально. Надеюсь не так, как отец?
— Мистер Уоллес Билард, дайте мне тысячу долларов, и я через месяц буду иметь десять.
— Серьезно? На каком деле?
— Секрет коммерсанта.
— Умно! Теперь вот о чем: господин Светозаров по моей протекции готов взять вас переводчиком. Согласны?
— Мистер Уоллес Билард!
— Хорошо! Зайдите в цех и скажите о нашем решении бригадиру.
Андрей тихо вышел из кабинета и робко прикрыл дверь. Миллионеру учтивость Кулиша пришлась по душе. Он, вспомнив случай с жареными тараканами, снова расхохотался до слез. Светозаров поблагодарил старого Биларда за услугу и, направляясь в цех, подумал: «Когда же Кулиш был самим собой?»
Глава шестая
Голоса подгулявших гостей затихли. Дарья Федоровна Светозарова утицей проплыла меж столами к раскрытой двери. Виктор повернул голову в ту сторону, куда были обращены взгляды других, и увидел Наташу. Она показалась ему красивее, чем была два года назад, но ее большие голубые глаза, смотревшие с удивлением и растерянностью, стали задумчивыми, грустными. Виктор в первые минуты не заметил рядом с любимой смуглую худенькую девочку. Когда мать, наклонившись, взяла малышку на руки и начала ее целовать, он пристально посмотрел на отца. Алексей Андреевич повернулся к Якову Силычу с таким видом, точно хотел что-то сказать. Виктор, чувствуя прикованное к себе внимание заводских друзей, взглянул на бывшего учителя.
— Вишь ли, дело-то какое, — пробасил Силыч. — Поначалу, значится, мы хотели прописать все как есть… Тут, одним словом, меня виновать. Душу твою не велел никому бередить. Вот так, значится, Лексеич.
Десять шагов от стола к двери Виктору показались самой длинной дорогой в жизни.
«Я верю: ты будешь ей хорошим отцом, — вспомнились ему строчки из письма Риваса, — и, как мне, настоящим другом»,
Виктор на виду у гостей поцеловал Наташу в губы и, взяв у матери смуглую девочку, прижался щекой к ее черной головке. Малышка, упираясь дрожащими ручонками ему в грудь, залепетала:
— Нэ па-по… Нэ па-по…
— Я — Виктор! — лаская девочку, пытался объяснить Светозаров. — Я друг твоего папы. Антонио мой друг…
— Нэ па-по, — лепетала смуглянка, протягивая ручонки к Наташе. — Нэ па-по…
— Марийка привыкнет, — успокаивала Наташа Виктора. — Она девочка умная, ласковая…
— Факт, все поймет, — подтвердил Силыч. — Марийка, ходи-ка сюда.
— Дэ-э-до-о Си-и-лё, — указала пальчиком на Силыча Марийка. — Си-и-лё…
— Вот видишь, Лексеич, — прибодрился Яков Силыч. — Она, стало быть, уже знает, что я дедушка ейный, зовусь — Силыч. Ясно?
— Дэ-э-до-о Лёнь, — указала Марийка на отца Виктора. — Лёнь…
— А это, стало быть, — переводил Силыч, — дед Лексей. Твой отец, значится, так по-испански прозывается.
Виктор взял со стола горсть конфет в красивых обертках и, присев на корточки, начал угощать малышку. Она посветлевшими глазенками посмотрела на Наташу, Дарью Федоровну и, покачав головкой, отказалась:
— Нэ можьно…
— Можьно! — подражая малышке, пробасил за столом Силыч. — Можьно, Марийка!
Якова Силыча поддержали Наташа, Дарья Федоровна, Алексей Андреевич… Марийка взяла из рук Виктора пару конфет, доверчиво прижалась к Наташе и по слогам выговорила:
— Спа-си-бо.
— Дети, за стол! — распорядилась Дарья Федоровна. — Мы с Марийкой пойдем на кухню кота Ваську кормить.
— Ва-сю-ку!.. — захлопала в ладоши малышка. — Ва-сю-ку!..
Дарья Федоровна и Марийка ушли на кухню. Виктор и Наташа сели за стол.
— Вот такие дела, сынок, — неторопливо проговорил Алексей Андреевич. — Получили мы вначале посылку от Антонио из Одессы. Судили-рядили, так ничего и не поняли. Посля, месяца через три, пригласили нас в «Красный Крест» и вручили два письма, точнее — одно. Первое не по-нашенски написано, а в нем другой листок, пропечатанный на машинке. Этот листок и поведал нам, что в первом письме прописано. Собрались мы, обсудили все промеж собой, и Наташа поехала в Одессу за Марийкой. В детском доме она там находилась. Теперь вот у нас проживает.
— А где письмо? — спросил Виктор.
— Успеется, — насупился Силыч. — Ты бы, Лексеич, рассказал, какая она, эта самая Америка?
«Америка… А какая она на самом деле? — задумался Виктор. — Что я могу о ней рассказать? А видел ли я ее, хотя и проработал там два года?»
Московские станкостроители, желая послушать правду о чужой стране, притихли. Виктор, стараясь вспомнить Америку, уныло проговорил:
— Америка… Это страна… Как бы точнее сказать? По-моему, каменная и нахальная.
— Каменная, значит, и наглая! — повторил Силыч. — Иной она и быть не может, потому как там миллионеры-живоглоты всему делу голова. Продолжай, Лексеич.
— По дому тосковал, — вздохнул Виктор. — Сильно скучал по Москве. Там все не наше, не русское. Работать приходилось много: станки принимали, памятки по ремонту и наладке писали, английский язык изучал, контрольные работы в институт отсылал… Миллионер Билард жадный сухой старик.
— В харчах, скотина, себе отказывает, — сделал вывод Силыч. — Вот подлец!
— Улицы в Нью-Йорке узкие, дома — небоскребы. Идешь по городу и чувствуешь себя в каменных тисках. Когда работали с Антонио, время летело веселей. После его отъезда я взял к себе переводчиком Андрея Кулиша, сына русского эмигранта. Он работал слесарем-сборщиком на фирме Биларда и в профсоюзе видный пост занимал. Я, конечно, с ним запросто, по-нашенски. Человека, думаю, рабочие в вожаки выбрали, он борется за их права с хозяином… Вся его борьба имела одну цель: сколотить капиталец и заняться своим бизнесом.
— Вот делец! — выкрикнул кто-то из гостей. — На горбу рабочих наживался.
— Я попросил его заниматься со мной английским языком, — вспоминал Виктор. — Он согласился и через месяц спокойно так: «Господин Светозаров, с вас причитается сто долларов». Правда, после одной забастовки рабочие разоблачили его как шкурника и выгнали из профсоюза. Но он не унывал. Гордился: «Теперь у меня хватит долларов закончить институт и стать порядочным человеком».
— Таким же, как миллионер Билард? — поинтересовался Силыч.
— Может быть, еще чище.
— Ну, а наш, мастеровой брат, как? — не унимался Силыч. — Они-то, поди, с шариками в голове?
— Миллионеры, Силыч, хитрые люди. Они рабочий класс разделяют на несколько слоев. Одних прикармливают, других — обдирают, третьих тешат надеждой выбиться в хорошие специалисты…
— Бромлеевская хватка — кость им в глотку! — чертыхнулся Силыч. — Только Бромлеи обдирали поголовно, а Биларды свежуют через одного.
Гости слушали Виктора внимательно, с уважением. Он понимал: станкостроители не успокоятся до тех пор, пока не услышат об Америке самое важное и точное. Ему как бы невольно вспомнился тот вечер, когда с Ривасом ходил в фотоателье к Выдыбаю, разговор по пути в гостиницу, и он нашел самое удачное сравнение:
— Торгашеская она. Продажная.
— Каменная — раз! Жадная — два! Продажная — три! — засвидетельствовал Силыч. — Во как!
— Ну а у вас какие новости? — облегченно вздохнул Виктор. — Теперь, Силыч, просвещайте меня.
— Как у нас? Мы эго самое… Мы — ничего! — повеселел Силыч, польщенный тем, что с таким важным вопросом Виктор обращается именно к нему. — Ну, перво-наперво, станков выдаем в два раза больше. Михайло Иванович Калинин наше заводское знамя орденом Ленина украсил. Заслужили! — Силыч пожалел, что повесил пиджак в коридоре и сел за стол в одной рубашке. Ему захотелось, чтобы Виктор увидел, какой чести удостоила его, Пятуню, Родина, и он нарочито поежился. — Зябковато что-то, Федоровна. Подай-ка пиджачишко. Он в коридоре на вешалке. Вот так, значится, наши дела идут. Спасибо, Федоровна.