Были очень широки,
Вместо крыш — боровики
Там топорщились на хатах,
На больших столбах-опятах.
И в румяных поросятах
Были кроны тополей!
И цвели среди полей
Фляжек тысячи пузатых.
Ярко-красные буренки
Там, мыча, паслись в сторонке.
Молодцы коровки были:
Дважды в день себя доили;
Вам поверить нелегко:
Там давали молоко
Даже старые козлища, —
Но для них нужна была
(Да, для каждого козла!)
Необычнейшая пища:
Брынза, теплая, домашняя,
Свежая, а не вчерашняя!
Не сготовишь про запас…
Вот бы вам, друзья, сейчас
Лакомства отведать нового —
Молочка хлебнуть козлового…
И собаки там всегда
Были собраны в стада,
Шли, ушами шевеля,
На хвосте же — кренделя
Вязкой у любой висели,
То-то было там веселье!
А еще — у всех крестьян
Был не то чтобы изъян,
Но — особенность, черта.
Вам о ней поведать жажду я:
Там имела рожа каждая
Ровно по четыре рта!
Первый, ясно, тараторит,
Песней тот, что рядом, вторит,
И жует, жует, жует
Непрерывно третий рот».
«А четвертый?»
«Он при мне.
Пригодится вам вполне
Этот самый рот, сдается,
Ибо здорово смеется!»
Кто-то прыснул.
«Вот, не вру!
Верьте, этот смех — к добру!
Я добавлю вам ума:
Постепенно, постепенно
Научу вас непременно
Веселиться задарма!»
«Что ж там было, в том селе?»
«Не сидели там во мгле,
И поклонов тьме не били,
Там умнее люди были!
Вот и я вам дам совет:
Тьма уйдет, и будет свет, —
Только все неважно это:
Тьмы чуток, немного света…
Вы не тратьте-ка ни дня —
Помолитесь на меня!
Иль не видите вы сами:
Перед вами — бог с усами!
Нет вернее правды той,
Чем вот эта: я — святой!
Я — чтоб молвить покороче —
Бог-отец и всякий прочий…»
Тут, запретам вопреки,
Меж людей пошли смешки,
И на горный на хребет
Солнечный пролился свет.
Тьму ночную тем лучом
Распороло, как мечом, —
Черная распалась рать, —
Начал Андриеш играть
Песню Фэт-Фрумоса славного, —
В мире нет напева равного, —
И лился он без конца,
Наполняя все сердца!
Билась тьма в бессильной злости,
Извиваясь тяжело…
«Тьма и Сумрак! Биться бросьте!
Ваше время истекло!»
К Андриешу древний дед,
Девяноста полных лет,
Подошел, и парня сам
Потрепал по волосам:
«Послан ты, сынок, судьбою,
К смертному готовься бою,
Ибо ты идешь не зря
На проклятого Царя!
Мракобеса победи,
Всех людей освободи!
Вдаль иди, вперед гляди.
Бой и слава впереди!»
Вот пришел прощанья час.
В знак прощания, как раз,
Зазвучал Пэкалин хохот, —
В небесах последний грохот
Отозвался, — там клочки
Мрачной черной занавески
Мчались наперегонки
За леса и перелески, —
Прочь, скорей, куда подале,
Не попасться бы Пэкале!
…Снова зорька засверкала, —
Как не похвалить судьбу:
Людям подарил Пэкала
Смеха полную арбу!
И друзья опять бредут
Вдоль заросших тропок, —
То кремнист их путь и крут,
То отвратно топок…
Лишь холмы, холмы вразброс,
Ни платанов, ни берез,
Только чахлая трава
Меж камней едва жива.
Дальше, дальше, косо, криво
Меж холмов петляет путь,
Вот — у мрачного обрыва
Им придется отдохнуть:
Видят оба — там, на дне,
В зыбкой, жуткой глубине,
У крутых подножий гор
Не один десяток нор.
Вид у этих нор таков,
Как у нор степных сурков,
Но живет в тех норах темных
Племя, знать, сурков огромных!
Если дыры те видны
Вот с такой-то вышины!
И сказал Пэкала: «Баста!
Про долину эту часто
Слышал я, бродя по свету, —
Знай, что воздуха в ней нету!
Нет в долине той пути —
Ни проехать, ни пройти,
Ни ползком не проползти, —
Впрочем, парень не грусти…»
«Не грусти? Идти-то как?
Выйти как из положенья?
Не сидеть же без движенья,
Глядя с крутизны в овраг?»
«Ты постой, дружок, постой!
Верно, случай не простой.
Да, конечно, мы сейчас
Повстречали в первый раз
Безвоздушные овраги, —
Важно сохранять покой:
Ведь еще и не в такой
Мы бывали передряге!
Если голова пуста —
То задача не проста:
И овраг не перейдешь,
И погибнешь ни за грош.
Коль ни смеха нет, ни шуток,
Значит, случай вовсе жуток, —
И тебе еще под силу
Разве только лечь в могилу.
Но, коль смехом полон рот,
Разве час такой придет?
Рано нам идти ко дну,
Надо быть к беде глухим:
Даже если я тону —
Выйду из воды сухим!
Знаю я, что где-то тут
Звери странные живут.
Утверждать осмелюсь я,
Что подобного зверья
Ни тебе, ни мне, невежде,
Видеть не случалось прежде!
«Знать тебе о том откуда?»
«Погоди! Увидишь чудо!»
Тут Пэкала зубы стиснул,
Весь напрягся, резко свистнул.
Эхо вмиг заговорило, —
А под склоном, из норы,
Из чернеющей дыры
Показалось чье-то рыло.
И, унять тревогу силясь,
Из норы немедля вылез
Полуслон, полусурок,
Лапы из норы извлек,
Прикрепил к спине мешок
И полез на склон отвесный,
Где в тревоге бессловесной
Медлили над ним друзья,
Страх и робость затая.
Андриеш спросил в тоске:
«Что таскает он в мешке?»
«Воздух, — я ж давал ответ:
Воздуха в долине нет!»
Вылез чудо-зверь на скалы,
Смотрит в сторону Пэкалы,
Камни лапами ломает,
Ничего не понимает.
Андриеш спросил, шутя:
«Кто ты, милое дитя?»
Чудище заговорило:
«Я — могучий Мордарыло!
Я — слоновейший сурок…»
«Ну и страшен ты, дружок…»
«Вам с лица не воду пить»,
Мордарыло начал ныть:
«Вы стоите над оврагом,
Помогите ж нам, беднягам, —
Пропадаем мы в низине,
В распроклятой котловине,
Мы живем тут, как в пустыне:
Нет нам вздоха-роздыху:
Без глоточка воздуху!»
Отвечает Андриеш:
«Ты друзей своих утешь,
Мы тебя отлично слышим,
Но и сами-то не дышим!
Нам известно стало ныне,
Что вон там, вдали, в долине,
Холм стоит, а на холме
Люди прячутся во тьме,
И у каждого как раз
Воздух спрятан про запас, —
Там, куда ни кинешь взгляд,
Каждый весел и богат,
Молодой и старый, —
Бедняки там есть навряд:
Чистым воздухом стоят
Полные амбары!
Мордарыло глянул гордо.
(Ну и рыло! Ну и морда!)
Видно по его гордыне:
У него в мозгах — пустыни,
Но зато уж в лапах — сила!
Заявляет Мордарыло:
«Вам дороги не найти.
Нет к холму тому пути.
Надо вас перевезти!
Ну, а я — силен вполне,
Лезьте на спину ко мне!»
Прыгнули друзья вдвоем
Прямо на спину сурочью, —
Выход виден стал воочью:
Легок спуск — тяжел подъем!
Впрочем, лишь для Мордарыла,
А друзьям забавно было:
Чудный конь пыхтит под ними,
Весь в поту, в пыли и в дыме.