постановкой «Цыганского танца» (композитор Д. Желобинский), сочиненного

мною для старого балета Горского «Дон-Кихот» — спектакля Большого

театра. «Цыганкой» оказалась Ядвига Сангович.

155

Постановка танца была закончена мною в течение двух небольших

репетиций.

Танец возник быстро, потому что и балетмейстер, и артистка

молниеносно поняли друг друга. И техническая, и эмоциональная стороны

творческой задачи были восприняты артисткой легко и верно. И

художественно ярко.

Благодаря взаимопониманию я мог предельно сконцентрировать

лекционную работу. Рассказ мой о замысле танца был краток. Мечта о

человеке, который может вновь никогда и не появится. Но он любим цыганкой.

И все напоминает образ любви и любимого. Слышится звон бубенцов.

Qh едет. Он близко. В руках у нее гитара. Она играет те песни, что пел

он... Танец отразил целую гамму воспоминаний — то порывистость, то

скованность чувств.

Потом было много исполнительниц этого номера. Все они находили

разные краски, разные оттенки в танце. Среди них была чудесной

сдержанная, страстная Нина Симонова.

Какая отличная пытливость мысли у Александра Лавренюка! Его

немногословие в разговорах с балетмейстером преображается в

«многословие» в выражении балетмейстерского замысла, в умении сохранять

точно и тонко линию и характер почерка балетмейстера, умении

прочитывать его мысль... В «Лирическом этюде» Скрябина совершенно

самостоятельно дошла до тончайшего понимания почти всех нюансов Ида

Васильева.

В работе над партией Лейли в балете «Лейли и Меджнун» поразила

меня Наташа Бессмертнова. Все угадывала сама как-то интуитивно.

Чувство гармонии в развитии музыки и движения у нее безгранично. У

Наташи Бессмертновой и Нины Тимофеевой философское богатство души, хотя

они совершенно различные как творческие индивидуальности.

Богатая, темпераментная фантазия, острая отзывчивость на каждое

указание балетмейстера, яркая одаренность натуры у талантливого

Михаила Лавровского. Он иногда еще несколько увлекается отдельными

техническими приемами, но в этом увлечении не столько желание удивить,

сколько доказать неисчерпаемость возможностей классической

хореографии... А Катя Максимова в «Мазурке» Скрябина с ее чарующей

женственностью отточенного рисунка всех движений! Я стремился заколдовать

ее скрябинской мелодичностью, раздумчивостью, капризами ритмов...

А поэзия Елены Рябинкиной в «Печальной птице» Равеля, чуткое

умение ее овладеть скульптурностью позы, постигнуть замысел...

156

Для Наталии Большаковой и Вадима Гуляева я сочинил композицию

«Размышление». Быстро, почти в одну репетицию. Печальная лирика

мелодий Массне как-то удивительно совпала с поэтическим, изящным

обликом Наташи Большаковой.

В танце этом каждое положение — это размышление. Смена

движений — как печальные думы о любви. Я вложил в эту композицию мысли,

настроения, размышления о недосказанном, пережитом и незабываемом...

И артисты замечательно, с большой чуткостью передали все это.

Творческую личность Владимира Васильева я воспринимаю

совершенно по-особенному.

Я видел Вацлава Нижинского и многих других талантливых

танцовщиков. Васильев превосходит всех. Творческий потенциал его

безграничен. Талант восприятия, самостоятельного

сотворчества—дорисовки, углубления чуть лишь подсказанного балетмейстером —

поразителен.

157

Владимир Васильев танцует «Нарцисса», сочиненного мною

специально для него. Вдохновили меня строки Овидия. Я рассказал замысел

Васильеву. И танец этот родился как-то сам собой, легко и радостно.

Нарцисс — Васильев появляется, как вихрь. Он молод, полон сил,

радости жизни, этот лесной бог. Он — сама природа, сама естественность.

Полуживотное-получеловек. Он мечтает о красоте. О любви женщины.

Прислушивается к таинственным шорохам леса. Видит свое отражение

в ручье. Впервые видит себя, свою красоту, даже не догадываясь, что это

он сам. И, пораженный восторгом, любопытством, весь уходит,

погружается в призрачную красоту отражения. Воды поглощают его.

Володя Васильев все это понял и воспринял с редкостной

проницательностью. Хотя долго был недоволен собой: много работал над кистями

рук, над законченностью, договоренностью каждого жеста, малейшего

поворота, изгиба тела.

В работе над «Нарциссом» я как-то особенно осознал необычайную

гибкость артистизма Васильева, его широчайший диапазон,

профессионализм, остроту градации всех чувств, его редчайшую музыкальность.

Забылось, кому принадлежит это высказывание: «... Темы мы берем

от народа и строим из них свои воздушные замки». Замечательная,

высокая в том истина! Так творили наши гениальные русские композиторы.

Таков был Пушкин.

«Воздушные замки» классического балетного искусства — в

необъятных, безграничных возможностях его поэтических обобщений, подобно

как и в музыкальном искусстве.

Но предшествовать художественному результату должна огромная

работа. Исследовательская, творческая. Поиск тем будущих произведений

всегда ведет к широким литературным источникам, изучению народной

хореографии, музыкального фольклора.

Работа над балетом «Лейли и Меджнун» явилась для меня экскурсом

в большую историю Востока. Корни этой трогательной, поэтичной

легенды теряются в веках. Самый сюжет имеет сотни вариантов. Существо

легенды каждый народ принимает и расцвечивает по-своему.

Я воспринял сюжет легенды в таджикском преломлении. Это было мне

особенно близко. Я знаю, люблю эту страну, люблю ее народ, природу,

обычаи, искусство.

Работа над балетом С. Баласаняна стала отправной точкой для

изучения самых глубоких источников искусства и истории культуры

Таджикистана.

158

«Согдиана, Бактрия и Хорезм», труд, над которым я работаю,

направил меня к римскому историку Квинту Курцию, к Александру

Македонскому. Это он ведь принес на Восток греческую культуру — культуру

эллинизма. Произошло интереснейшее соединение. И создался удивительный

художественный сплав, породивший гармонические особенности в самой

таджикской культуре.

В художественной культуре Таджикистана, в произведениях поэтов

Низами, Ибн-Хазма, в народной хореографии, сплетенной с классической

хореографией, искал я выражения легенды о Лейли и Кайсе, прозванном

Меджнуном, — обезумевшим от любви. И поэтичная, насыщенная духом

народности музыка С. Баласаняна была для меня большим источником

творческого вдохновения.

159

Мысль Родена, гласящая: «Искусство — величайшая миссия человека,

постоянное усилие понять «бытие» и осмыслить его для других», —

близка моим понятиям о смысле творчества и долге художника перед

народом.

ОЛЬГА ЛЕПЕШИНСКАЯ

Лепешинская — москвичка. Одна из самых выдающихся выпускниц

хореографического училища Большого театра. По окончании училища,

вопреки всем правилам, она была принята в театр сразу солисткой.

Необычайно живая, энергичная девушка, небольшого роста, с

выразительным лицом, блестящими синими глазами, придя в театр, стала

работать не только просто увлеченно и радостно, как вся окружающая ее

молодежь. В повседневной работе сразу стали проявляться ее

целеустремленность и сосредоточенность. В первых же выступлениях почувствовался

волевой и решительный характер. Прошло несколько лет, и Ольга

Лепешинская стала выдающейся балериной нашей страны, народной

артисткой Советского Союза, лауреатом Государственных премий.

На сцене Большого театра она перетанцевала огромное количество