Никаких других показаний или материалов об этом в деле нет.

В основу обвинения в проведении вредительской и диверсионной работы в Кузбассе, кроме показаний осужденных, положены заключение экспертизы и материалы так называемого кемеровского процесса.

Он был проведен в Кемерово в ноябре 1936 года, то есть незадолго до суда по настоящему делу. По этому процессу якобы за связь с германской разведкой и вредительско-диверсионную деятельность в Кузбассе, в том числе за организацию взрыва на шахте “Центральная”, повлекшего гибель 10 и тяжелые ранения 14 рабочих, были осуждены к расстрелу 9 инженерно-технических работников.

По этому делу первоначально привлекались также Дробнис, Шестов и Строилов, но материалы в отношении их перед окончанием следствия были выделены в отдельное производство, и на кемеровском процессе они выступали в качестве свидетелей. Впоследствии Дробнис, Шестов и Строилов были включены в число обвиняемых по делу параллельного центра, и вся “преступная деятельность” осужденных по кемеровскому процессу вменена в вину Пятакову и другим.

Позднее было установлено, что экспертиза по диверсионно-вредительской деятельности в Кузбассе была проведена с грубейшими нарушениями закона.

В течение двух недель члены комиссии не выходили из здания Кемеровского горотдела НКВД ни с кем из обвиняемых и должностными лицами предприятий не встречались. Материалы для экспертизы отбирались тенденциозно и только обвинительного характера. Выводы о вредительстве экспертам навязывались, заключение их неоднократно перерабатывалось по указанию работников НКВД.

В феврале 1958 года кемеровское дело было прекращено как сфальсифицированное, за отсутствием в действиях всех осужденных состава преступления.

Показания Серебрякова, Богуславского, Лившица, Князева и Турока об организации ими крушений на железнодорожном транспорте опровергаются приобщенными к делу материалами ведомственных расследований.

Данные проверки дают основание утверждать, что ни-. какой вредительской и диверсионной работы в химической, угольной промышленности и на железнодорожном транспорте обвиняемыми по данному делу не проводилось.

Особый акцент в обвинениях, предъявлявшихся Пятакову, Радеку, Сокольникову, Серебрякову, Муралову, Лившицу, Дробнису и другим, делался на шпионаже в пользу Германии и Японии. Сущность обвинения в шпионаже состояла в том, что Ратайчак, Путин, Граше, Шестов, Строй-лов, Лившиц, Князев и Турок по указанию руководящего ядра параллельного центра поддерживали преступную связь с агентами германской и японской разведок.

В обвинительном заключении и приговоре утверждалось также, что Сокольников и Радек установили контакт и вступили в переговоры с отдельными представителями Германии и Японии с целью получения от этих государств помощи троцкистско-зиновьевскому блоку в борьбе за власть.

Однако имеющиеся в деле материалы о разговорах Сокольникова и Радека с иностранцами не могут служить основанием для такого обвинения. Так, к делу приобщена копия записи беседы Сокольникова, бывшего в то время заместителем наркома иностранных дел, с японским послом Ота от 13 апреля 1934 года по вопросу о японских нефтяной, рыболовной и каменноугольной концессиях на Сахалине.

На предварительном следствии и в суде Сокольников, подтверждая сам факт этой беседы, заявил, что после беседы у него якобы состоялся короткий разговор с Ота по поводу предложений Троцкого японскому правительству. Содержание разговора, как это вытекало из протокола допроса Сокольникова 12 декабря 1936 года, свелось к следующему:

“Сокольников: “Когда Ота и секретарь посольства собрались уходить, Ота несколько задержался. В это время оба переводчика уже вышли из кабинета. Воспользовавшись этим, Ота, в то время как я провожал к выходу, обменялся со мной несколькими фразами”.

Вопрос: Приведите по возможности дословно Ваш разговор с Ота.

Ответ: Ота сказал мне: “Известно ли Вам, что господин Троцкий сделал некоторые сообщения моему правительству?” Я ответил: “Да, я об этом осведомлен”. Ота спросил: “Как Вы расцениваете эти предложения?” Я ответил: “Я считаю эти предложения весьма серьезными”. Тогда Ота спросил: “Это только Ваше личное мнение?” Я ответил: “Нет, это также мнение и моих товарищей”. На этом наш разговор закончился.

Вопрос: Возвращался ли в дальнейшем Ота в переговорах с Вами к вопросу о контакте между блоком и японским правительством?

Ответ: Нет. Указанный разговор с Ота произошел к самому концу моих переговоров с ним. Вскоре после этого я ушел с работы в НКИД и больше с Ота не встречался”.

Других данных по этому вопросу в деле не имеется. Из показаний Радека видно, что он также никаких компрометирующих его переговоров с представителями Германии не вел, а в 1934 или 1935 годах на одном из дипломатических приемом имел лишь кратковременную беседу с германским военным атташе генералом Кестрингом и пресс-атташе Баумом, которые в осторожной форме якобы дали ему понять о связях Троцкого с их правительством.

Пятаков по этому вопросу на следствии дал весьма невразумительные показания, заявив, что, как ему помнится, Радек рассказывал о каких-то своих разговорах с немцами, а Сокольников говорил, что у него был разговор с японцами, кажется, с Ота…

Других доказательств того, что Сокольников и Радек вели какие-то якобы изменнические переговоры с представителями иностранных государств, в деле нет.

Показания обвиняемых Ратайчака, Пущина, Граше, Шестова, Строилова об их шпионской связи с германской разведкой и показания Лившица, Князева, Турока о связи с японской разведкой неконкретны, противоречивы и не подтверждаются другими данными.

Никаких подтверждений о связях Ратайчака, Путина, Граше, Шесгова и Строилова с германской, а Лившица, Князева и Турока с японской разведками в деле не имеется.

Даже из обвинительной речи Вышинского в суде видно, что вопрос о доказанности вины, например, Ратайчака в шпионаже остался неясным. Вышинский сказал: “Вот

Ратаучак, он сидит с правой стороны в задумчивой позе, не то германский, это так и осталось невыясненным до конца, не то польский разведчик, но что разведчик, в этом не может быть сомнения, как ему полагается, лгун, обманщик и плут…”.

Обосновывая виновность Строилова, Князева, Шестова и других, следствие и суд использовали в качестве доказательств изъятые у них при аресте служебную и личную переписку, записные книжки и въездные дела на некоторых иностранных специалистов, хотя в этих материалах нет никаких данных, указывающих на преступный характер связи осужденных с иностранцами. Анализ материалов дела и проверка показывают, что обвинение в шпионаже является полностью сфабрикованным и необоснованным.

Здесь уместно сказать о том, что фанатичная приверженность Сталина и его ближайшего окружения идее борьбы против всеобщего вредительства, шпионов и диверсантов умело использовалась ими в целях нагнетания обстановки недоверия и подозрительности, возводилась ими буквально в ранг государственной политики. Об этом красноречиво свидетельствует доклад “Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов”, с которым член Политбюро ЦК ВКП(б) и председатель Совнаркома СССР Молотов выступил на февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК ВКП(б).

Обильно используя материалы недавно прошедшего процесса по делу так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра, он говорил:

“В течение ряда лет, из месяца в месяц группы вредителей и диверсантов, сидевших на боевых участках нашей промышленности, делали свое преступное дело, все более наглея от своей безнаказанности. Мы не можем при этом забывать о том, что эти преступления были лишь подготовкой, лишь пробой сил в отношении более крупных и опасных для нашей страны ударов в дальнейшем.

По заданиям Троцкого-Пятакова вредители, диверсанты я шпионы из их компании готовили нанесение главных ударов к началу войны…

В Наркомтяжпроме сидел заместитель наркома Пятаков, оказавшийся вредителем-диверсантом. Но, как известно, и в НКПС вредитель Лившиц был на посту заместителя наркома.