Готовя себе кофе, Чарли заметила небольшой бумажный пакетик с печатью аптеки, который, как она видела, принесла с собой их няня. От нечего делать она открыла его. С удивлением и тревогой она увидела, что в нем находились две упаковки презервативов, по три в каждой. Особо прочных.
До сих пор она не замечала, чтобы девушка вела активную сексуальную жизнь. Элен Брикхилл была чрезвычайно скрытной; одевалась очень просто, почти не пользовалась косметикой и всегда возвращалась домой вовремя. За шесть месяцев, которые она у них проработала, не было даже намека на то, что в ее жизни есть мужчина, и Чарли ни разу не слышала, чтобы она говорила с ним по телефону. Но шесть презервативов?! Очевидно, внешность обманчива. Не удивительно, что Элен надулась из-за того, что ей пришлось пропустить вечеринку.
Возвращаясь в детскую с Мирандой на руках, Чарли услышала, что зазвонил ее рабочий телефон, и машинально взяла трубку.
Тридцати секунд было достаточно, чтобы испортить ей уик-энд. Нью-Йорк требовал, чтобы она организовала дополнительную смену в субботу. Как она сможет уговорить Элен отказаться еще и от субботы? Она не станет даже пытаться.
Несколько раз поцеловав Миранду на ночь и уложив ее в кроватку, Чарли набрала номер своей матери, чтобы попросить ее приехать на следующий день. Когда это было возможно, Сьюзан Миллс была готова все бросить, чтобы помочь дочери и провести несколько часов со своей единственной внучкой. Но на этот раз Чарли не повезло. Мать самой Сьюзан так плохо себя чувствовала, что ее нельзя было оставить одну дома, а сиделку на уик-энд оказалось невозможным вызвать. Придется просить крестную Миранды, свою подругу Джейн. А пока Чарли должна была спешить.
В шкафу настолько вместительном, что в него можно было бы войти, Чарли хранила впечатляющее количество одежды, развешанной по цветам и тканям для разных сезонов и случаев — еще одна идея, которую она привезла из Америки, где такое распределение было обычным явлением. Все имело свое место. Платья, которые она носила во время беременности, хранились в холщовом мешке на молнии, рядом стояла огромная коробка, заполненная вещичками из приданого Миранды.
После трех лет замужества Чарли хотела еще одного ребенка, но подозревала, что ее муж настроен иначе. Во время беременности она чувствовала, что его беспокоит реакция первой семьи на рождение этого ребенка, хотя он никогда не обсуждал с ней этот вопрос. Но какие бы чувства он ни испытывал во время ее беременности, он не скрывал потом своей любви к Миранде, и это давало Чарли надежду, что его удастся убедить в том, что они должны иметь еще одного ребенка.
Для сегодняшнего события — встречи с сотрудниками мужа и его первой женой — она выбрала облегающее платье цвета аметиста. Оно было элегантное, сдержанное, и, как она надеялась, убьет всех наповал. Как говорили на Пятой авеню: «Нахальство — второе счастье».
Чарли взяла ожерелье с сетчатой стойки для драгоценностей. Муж, смеясь, говорил ей, что вся эта сложная конструкция — ее реакция на тесный шифоньер в маленькой квартирке, которую он снимал еще со своей первой женой. Они с Чарли потом временно жили в ней, пока не переехали в Пимлико[1]. Чарли ничего не поменяла в той квартире, за исключением матраса, сиденья на унитазе и телефона.
Подходящая по цвету пара туфель увеличила ее пять футов пять дюймов роста еще на четыре дюйма. Темные волосы Чарли, которые никакими средствами невозможно было сделать послушными до конца, уже высохли, а лицу почти не требовался макияж. У Чарли от природы была гладкая кожа, с оттенком легкого загара, а ее пухлые, яркие губы делали ее лицо выразительным и без помады.
Со времени своей беременности Чарли привыкла придерживаться строгого режима, регулярно делала гимнастику и соблюдала умеренность в еде, потому что была уверена: ее американские боссы сочтут, что она переняла привычки местных жителей, если не сумеет сохранить десятый размер одежды после рождения ребенка. Ее работа требовала от нее ухоженности, безупречного умения одеваться и стройности. Но главным ее мотивом была забота о здоровье собственного мужа. Она пыталась, пока без особого успеха, подать ему пример и приучить его к строгой диете и ежедневным физическим упражнениям. Однако, ей и их семейному врачу до сих пор не удалось убедить его, что отварная рыба и содовая должны быть основой его диеты, только изредка нарушаемой такими вещами, как кларет и бифштекс. Пока же его предпочтения строились в обратном порядке.
Со стороны казалось, что у Чарли есть все: интересная работа в качестве старшего продюсера на американском телевизионном канале и преуспевающий муж. Их отношениям нисколько не вредило то, что по долгу службы ей приходилось встречаться с людьми из всех слоев лондонского общества. Единственным, что омрачало жизнь Чарли, было то, что его первая жена беспардонно вмешивалась в их с мужем отношения. В какое бы затруднительное положение ни попадала Ванесса — сломалась ли ее машина, забился ли сток на крыше или в сад забрался посторонний (который оказывался обычной лисой), — она звонила не в гараж или в службу по борьбе с вредителями, а своему бывшему мужу. Если у этой женщины и были друзья, она, видимо, никогда не обращалась к ним за помощью. Чувствуя за собой вину, Филип никогда не жаловался, даже если она звонила в самое неподходящее время — он просто не принимал такие проблемы близко к сердцу.
Чарли, которую ценили за ее умение вести беседу с самыми крупными государственными деятелями и за способность вызвать на откровенность самых закоренелых мошенников, по-прежнему побаивалась женщины, которая, по ее собственному признанию, предпочитала людям животных и растения. Иногда у Чарли возникала мысль, что первая жена Филипа становится ее навязчивой идеей. Но Чарли никак не удавалось обсудить это с Филипом. За всю их совместную жизнь вопрос о его первой жене ни разу не обсуждался ими откровенно. Чарли давно поняла, что она может говорить со своим мужем практически обо всем, кроме этой женщины. Она могла как угодно критически отзываться о своей предшественнице, но он не поддерживал ее. Постепенно такой односторонний разговор прекращался сам собой.
Филип готов был признать, что как только его вторая жена начинала говорить о его первой жене, он как бы закрывал уши невидимыми наушниками. Подобно многим разведенным мужьям, он задвинул конфликт между своими двумя женами в дальний уголок сознания: «Я ничего не могу изменить, я ничем не могу помочь, поэтому я не хочу об этом даже думать». Он считал, что держит под контролем свои отношения с первой женой, и чувствовал себя слишком виноватым, чтобы глубже вникать в них, рассуждая, что раз его жены никогда не примирятся друг с другом, то какой смысл говорить об этом с Чарли?
Чарли наконец отошла от зеркала, довольная своей внешностью. Она выглядела безупречно от макушки до элегантных туфель, умея одеваться так, что самый обычный наряд смотрелся на ней особенным, в то же время сохраняя впечатление, что на это не было затрачено никаких усилий. Привлекательная, задорная, общительная — казалось, она просто излучает энергию. В одном из последних интервью Филип рассказал, как он в нее влюбился. «Сила ее характера заставила меня поверить, что я способен на великие свершения, — сказал он тогда. — Она — страстная, своевольная, волнующая, жизнерадостная и очень умная».
Смущенная Чарли обвинила его в преувеличении, но он действительно считал ее человеком, который никогда не хнычет и обладает позитивным взглядом на жизнь. «Она всегда верит, что мы найдем выход, — сказал он журналисту. — И мы из любой ситуации действительно его находим».
Но ее напряженная жизнь — работающей женщины, матери, жены парламентария и мачехи — означала, что ей все труднее было оставаться той девушкой, в которую влюбился ее муж. Чарли сознавала, что выматывается, растрачивая свою энергию, постоянно беспокоясь из-за повышения расходов, которые становились все больше, потому что чувство вины перед оставленной женой к детьми приводило к выплате сверхщедрых алиментов.