— Вам очень повезло в этот вечер, — сказал тот, усмехаясь, поглядев на кучу денег. — Что, если и я с вами сыграю разок-другой?

— Да, разумеется! — ответил Балдуин и начал тасовать карты. Еще такой шутки не было — играть в карты с самим собой! Однако Другой полез в карман и выложил горсточку золотых.

Они сыграли. Вначале ставка была низкой, потом Балдуин повысил ее: он вновь выиграл. «Дурацкое счастье», подумал он, ставя большую сумму на девятку козырей.

Другой принял. Карты легли — у Другого была козырная десятка... Проигрыш, наконец-то. Пока несущественный. Они играли талью за тальей. Балдуин пил, горячился, проигрывал, но не всегда, — вот повезло, тут же опять проигрыш, опять, опять... Огромная куча золота быстро таяла.

— Да, сатана приложил здесь руку! — воскликнул он, как чуть раньше — его друзья. Другой пожал плечами.

— Возможно, — глухо обронил он.

Балдуин не собирался прекращать игру. Ему хотелось одолеть двойника, подчинить его своей воле... А тот сидел, не двигаясь, спокойно и пронзительно глядел ему в лицо затененными ресницами глазами, равнодушно принимая каждый ход. И выигрывал уже постоянно. Наконец, перед Балдуином осталась лишь жалкая пригоршня дукатов. Остальное перешло к двойнику. Но тут Балдуин как раз выиграл, жадно сгреб монеты, вновь обретя веру в свою звезду.

— Все — на короля! — крикнул он, бросая деньги на середину стола. Он прикупил две карты — о, счастье, крестовый король!

Балдуин торжествующе раскрыл карты. Другой молча бросил единственную свою. Это был козырь — туз пик... Балдуин бешено рвал свою карту, пока двойник неспешно ссыпал золото в мешок. Затем он попрощался с вежливым поклоном.

— Возможно, сударь, в другой раз вам повезет больше, — заметил он. — Если вам угодно взять реванш, — я к вашим услугам в любое время.

Балдуин видел, как он выходит в дверь. Казалось, плечи двойника подрагивают от еле сдерживаемого смеха. Он исчез...

И тут Балдуин потерял сознание.

* * *

Очнувшись, Балдуин выбрался из салона как в тумане. С трудом, тяжело шатаясь, поднялся в спальню и одетый рухнул на кровать, сразу погрузившись в мертвецкий сон.

Когда он проснулся, стояла глубокая ночь. Он зажег огонь и поглядел на часы: почти полночь! Еще в полудреме он вспомнил, что лег ранним утром, и изумленно подсчитал: восемь-двенадцать... — да, я проспал шестнадцать часов! Или, может быть, и это — сон? Не приснилось ли ему пробуждение в своей комнате? Острое беспокойство овладело им. Тут же его обожгла другая мысль: он не один в спальне, здесь кто-то есть... Но не слышно ни звука. Он отодвинул полог кровати и пытливым взором обследовал залитую холодным светом луны комнату.

А, так и есть! Его вечный преследователь снова был здесь. Он стоял перед занавешенным зеркалом. Балдуин удивился только, что ему уже не страшно... Это — потому, что я сплю, решил он. Все казалось вполне естественным, будто и не могло быть иначе. Двойник безмолвно глядел на него, его смертельно-печальные глаза светились в полутьме как два опала.

Балдуин пытался что-то сказать, но голос изменил ему. В нем, однако, вспыхнуло внезапное любопытство. А гость поманил его рукой и прошагал своими беззвучными шагами к двери. Что за сила повлекла хозяина дома за ним, что за необоримое влечение побудило его безропотно последовать за собственной тенью? Балдуин быстро накинул плащ, нахлобучил шляпу. Другой шел впереди. Медленно, в такт его шагам, спустился Балдуин по лестнице к выходу из дома...

Примечательно, что он не испытывал ужаса. Такое может происходить только во сне, сказал он себе. Это доставляло ему почти болезненное удовольствие — следовать за Неведомым... Он нагнал Двойника, шел теперь вплотную за ним по залитым лунным сиянием улицам. Казалось почему-то вполне естественным, что Балдуин идет за ним, как собака за хозяином.

По кривым улочкам, по бесконечно длинным пологим лестницам вдоль проезжей части, через утопающие в зеленоватом свете площади, мимо монотонно журчащих фонтанов и стройных колонн особняков двигались они. Местность неожиданно стала незнакомой, но ничто не удивляло Балдуина. «Куда он меня ведет?» — думал Балдуин без малейшей тревоги. Наконец он понял, куда они забрались.

Так это старое гетто? Странно, знакомо и в то же время чуждо, выглядели покосившиеся стены, дома, черные пасти открытых подвалов. Теперь подобный тени провожатый стал подниматься по каменной лестнице к скрывавшейся среди лабиринта построек площади. Впереди вырисовались контуры капеллы. Увенчанная причудливым невысоким куполом, опирающимся на странные колонны, она показалась совсем незнакомой Балдуину. Неужели она и была их целью? Балдуин видел, что тяжелые железные ворота заперты, но тут же увидел, что его спутник прошел сквозь них, как сквозь воздух и исчез внутри.

Зачарованный, приблизился Балдуин к воротам. У створки висел дверной молоток; он взял его, намереваясь постучать, и почувствовал в руке мягкую еловую лапу. Как во сне или в сказке, он провел ею по створке и ворота бесшумно отворились перед ним...

Душный пахучий туман почти затмил ему глаза. Он очутился в большом, тускло освещенном помещении; капелла была так мала снаружи и вдруг — такой простор внутри. Взвизгивания, шепот и шаркающие шаги в полумраке. Прямо перед ним у низкой черной колонны курились в двух металлических чашах благовония. За колонной широкие ступени терялись в желтоватой мгле. Там, где можно было ожидать увидеть алтарь, светилось какое-то подобие высокого церковного окна; сквозь туман сочился кроваво-красный свет. Спирало дыхание. Духота — как в могиле. У Балдуина закружилась голова. Он вынужден был опереться на выступ жертвенной колонны. Тут он понял, что все помещение заполнено людьми, которых едва можно было разглядеть. Его растерянность росла, он едва сообразил, что Другой — его проводник — затерялся где-то в этой толпе.

Постепенно он привыкал к полутьме и туману, держась за колонной, чтобы оставаться незамеченным. Мужчины и женщины пестрой толпой толклись прямо перед ним. Глаза у всех блестели, как от наркотиков. Перед кроваво-красным «окном» действительно стоял покрытый черным алтарь, вокруг него — странные знаки, а в середине — символ Святого Духа, живой серебристо-белый голубь.

Глухой удар в гонг. Гул затих. Слева отворилась красная дверь и сквозь нее хлынул огненный свет.

Раздался звонкий голос трубы. Мальчики-хористы в черных столах открыли праздничный ход, размахивая маленькими медными кадилами. Цепочки кадил качались мерно, как маятники, в их белых кукольных ручонках. Они прошли вокруг алтаря, мальчики с не по возрасту зрелыми, знающими лицами, накрашенными губами и значительно мигающими глазами. Их голоса — сопрано — тянули песню, непонятную Балдуину, что-то на чужом языке... он напряженно вслушивался — и тут с высоты мощно загремел орган. И множество глоток подхватило припев — по-итальянски: «Salute, o Satana!»

И опять раскат труб. Два мускулистых юноши взметнули их в воздухе — коричневые тела укутаны от плеч до бедер в шкуры пантер, масляно-черные волосы увенчаны мощными бычьими рогами... На середину, приплясывая, вышли флейтистки. Их распущенные волосы ниспадали на обнаженные гладкие спины, вокруг бедер кружились черные и желтые разрезные юбки. Под гудение органа и пение хора они плясали в проходе, усыпанном цветами. Это был адский вакхический танец под звуки богопротивного гимна Сатане, продолжавшего греметь под сводами капеллы.

И тонкий звон колокольчиков. Косматый рогатый черный козел был введен вкруг, за ним — шесть бесформенных фигур в черных меховых балахонах. Все с отвислыми животами и коварно скалящимися физиономиями сатиров, обрамленными кудрявыми черными бородами. Чудища приветствовали загудевшую толпу. Из-под мохнатых одежд выглядывали голые руки и ступни розового цвета, как лапы кротов. На плечах толстяков был водружен роскошный паланкин, усеянный золотыми и кораллово-красными подвесками.

Глухо звенели гонги. Барабанный бой нарастал. Толпа опять смолкла. Хор мальчиков звучал теперь с бесконечной, безнадежной тоской, сопровождаемый печальным голосом флейт; флейтистки опустились на колени под серебристым голубем. И вдруг — перехватывающая дыхание пауза, во время которой хор, танцовщицы и сатиры-носильщики медленно отошли к краям помещения. Плавно раздвинулся занавес за алтарем. Неожиданно вся капелла содрогнулась от мощного толчка. Толпа повалилась на колени и с воем забилась лбами о каменные плиты.