перерыв. Генерал сошел с помоста, сделал несколько

гимнастических движений и подошел к незаконченной

композиции "Девичьи грезы", на которую только сейчас

обратил внимание. Другие работы, стоящие в мастерской, он

как частый гость скульптора видел раньше. Эта привлекла его

внимание какой-то необъяснимой притягательной силой,

таившейся, вероятно, в изяществе обнаженной женской

фигуры, в трогательной гармонии всех ее частей. Все было

45

сработано до того живо, осязаемо, что даже отсутствие лица

никак не умаляло общего впечатления. Генерал был приятно

удивлен: ведь еще четыре дня тому назад, когда он в

последний раз позировал в мастерской, не было этой

очаровательной композиции.

- Ну и Алеша, что за Алексей! Когда ж он успел

сотворить такое чудо! - вслух восторгался Дмитрий Михеевич.

Он вообще был страстным поклонником Иванова и высоко

ценил его талант. - Кто она - эта Венера, где ты ее отыскал и

почему у нее нет лица? Я хочу видеть ее глаза! - говорил он,

обращаясь к подошедшему ваятелю.

- Лицо пока не найдено, а в нем вся суть должна быть, -

ответил Алексей Петрович и сообщил: - Занимай свой трон, на

котором тебе осталось царствовать минут тридцать - сорок. И

поставим точку. Сейчас звонил епископ, через час он будет

здесь. Я познакомлю вас, и он освятит твой бессмертный

образ пока еще представленный в глине.

- Я это предвидел и предусмотрительно прихватил

бутылочку трехзвездного, заграничного, то есть молдавского.

Может, это будет последняя бутылка, поскольку российских

коньяков я не знаю и не представляю, как мы теперь будем

жить без грузо-армяно-молдавских коньяков. Пропадем

даром?

- Была бы "Столичная", да "Перцовка", да еще "Старка"

и "Славянская" и плюс "Кубанская".

- И пиво! - наигранным басом добавил генерал.

2

- Дмитрий Михеевич, позволь тебе представить моего

друга, о котором я тебе говорил, его преосвященство епископа

Хрисанфа, - несколько церемонно объявил Иванов, входя в

залу, где в это время на диване сидел генерал.

Якубенко встал. Перед ним в своем пастырском одеянии

с панагией на груди с обнаженной седой головой стоял

высокий стройный мужчина с резкими чертами лица, на

котором выделялись орлиный нос, большие серые глаза и

длинная, пепельная, приглаженная борода. Епископ протянул

массивную жилистую руку Якубенко и высоким приятным

баритоном сказал:

- Рад познакомиться. Алексей Петрович мне много о вас

доброго сказал.

Не выпуская руки епископа, генерал спросил:

- Хрисанф - это имя, а как вас по батюшке?

46

- Николай Семенович, - вежливо улыбнулся епископ и

пояснил: - Хрисанф - это мое монашеское имя.

- Вроде псевдонима или подпольной клички, -

бесхитростно пошутил Дмитрий Михеевич и щелкнул

каблуками, представился: - генерал-лейтенант Якубенко,

Дмитрий Михеевич.

- Владыка, мы сегодня закончили работу над портретом

Дмитрия Михеевича, - обратился Иванов к епископу. - Не

желаете ли посмотреть критическим оком?

- С превеликим удовольствием. Хотя заранее знаю, что

портрет хорош. Алексей Петрович мастер психологического

портрета. Равных ему я не знаю в нашей скульптуре.

- Полно вам, владыка, - смущаясь, сказал Иванов. -

Вашему сану лесть противопоказана.

- Искренне, милейший Алексей Петрович. Не лесть, а

истина, - пророкотал епископ, а Якубенко вслух размышлял:

- Владыка... Владыка чего? Когда-то мы пели: владыкой

мира будет труд.

- Так положено обращаться к их преосвященству, -

сказал Иванов. - Не "отец", как обращаются к рядовому

священнику, а "владыка" - это уже к архиерею.

В "цехе" епископ внимательно всматривался в портрет

генерала и все переводил взгляд со скульптуры на оригинал,

сравнивая, приговаривая:

- Похож, очень похож. Но, как я понимаю, не в этом

главное. Характер выразил, в душу заглянул - вот в чем сила

таланта. Талант - это Божий дар.

- Это уж точно, согласился генерал: - Указом Горбачева

или Ельцина талант не родишь и гения не сделаешь.

- Почему же? - возразил Иванов. - Делали, делают и

будут делать, к сожалению. Сколько Хрущев, Брежнев

настругали талантов, раздавая лауреатские медали и звезды

героев труда всяким шарлатанам, проходимцам, карьеристам.

И себя, конечно, не забывали.

- Это все мишура, бумажные цветы, - сказал Якубенко. -

Генерала можно сделать приказом министра. И вашего брата -

епископа или митрополита может сделать патриарх. А вот

скульптора, композитора сделать никому не дано. Это

привилегия природы. Или, как вы говорите, от Бога.

Чтоб отвлечь епископа от своего портрета, генерал

подошел к композиции "Девичьи грезы" и обратился к

епископу:

47

- Ну а как, товарищ владыка, вы находите это творение

рук человеческих?

Епископ и Иванов улыбнулись по поводу "товарищ

владыко". Алексей Петрович поправил:

- Просто "владыка", без "товарища".

- И без господина? - шутя переспросил генерал. Он и

"товарища"-то вставил преднамеренно, ради шутки.

- И без господина, - примирительно улыбнулся Иванов.

- Зовите меня Николаем Семеновичем, - сказал епископ,

и острый вкрадчивый взгляд его быстро скользнул по

композиции. Развел руками: - Прекрасно, слов нет.

И отошел в сторону с деланным показным смущением. А

Иванов подмигнул генералу:

- Не искушай монаха.

В зале Иванов быстро накрыл стол для кофе, поставил

вазу с печеньем и сливочное масло - недавний еженедельный

заказ для ветеранов войны, Якубенко извлек из своего "кейса"

бутылку коньяка, епископ как-то стеснительно присоединил к

этой более чем скромной трапезе бутылку "Славянской" и

банку ветчины, и начался дружеский пир с тостами,

разговорами, острыми, откровенными вопросами. Его

преосвященство предпочитал "Славянскую", генерал и

скульптор баловались коньяком, оба очень сдержанно,

осторожно, объясняя, что они свою норму давно исчерпали и

теперь иногда позволяют себе "чуть-чуть" ради особого случая.

А случай произошел и в самом деле исключительный и давно

ожидаемый. К нему, можно сказать, так или иначе - каждый по-

своему - готовились все трое. Генерал и епископ знали дуг

друга со слов Иванова; обоих Алексей Петрович высоко ценил

и любил, по правде - "все уши прожужжал", подогревая их

любопытство и желание познакомиться. Да все не было

случая. Как вдруг позавчера позвонил Иванову владыка и

попросил разрешения встретиться и доставить Алексею

Петровичу обещанное. Владыка время от времени по-

приятельски снабжал Иванова кой-какой литературой

религиозного направления и на этот раз обещал принести ему

статью Льва Толстого, мало известную в народе: "Почему

христианские народы, и в особенности русский, находятся

теперь в бедственном положении?" У генерала же была

необходимость побеседовать с архиереем по некоторым

вопросам, связанным с теперешним положением в стране,

касающимся не столько религии, сколько конкретно церкви.

Генералу епископ понравился ("компанейский мужик и

48

независимо думающий"). Его преосвященство мысленно

оценил генерала: ("Не солдафон и патриот").

- Как вы, владыка, смотрите на все, что творится в

стране? - обратился генерал к епископу. - Россия гибнет,

ограбили, разворовали и разрушили то, что создавалось таким