— Моя матка, — сказала Луна, не поднимая глаз. — Моя матка. Ты несносный хероносец.

— Болотное железо, — вкрадчиво произнёс Ахмед.

Все посмотрели на него.

Ахмед продолжил:

— У нас есть окись железа, образующаяся в топях и болотах. Когда богатая железом грунтовая вода контактирует с воздухом, ну, в общем, она как ржавеет. Верно, Бокоход? Викинги в своё время использовали эту штуковину. Почему бы это не сделать нам?

Пока шло препирательство происходило, взгляд Сноуи притягивали ближайшие леса, их тенистая зелень. Бокоход прав, думал он. Мы здесь случайные гости, всего лишь своего рода эхо. Мы просто собираемся поссориться и раствориться в зелени, как все эти разрушенные здания, и просто исчезнуть, добавив свои кости к миллиардам уже валяющихся в земле. И это не будет иметь значения, чёрт подери. И если он не знал этого прежде, ощущал это лишь бессознательно, то теперь, столкнувшись с девочкой-обезьяной, он был убеждён в этом. Она — это будущее, думал он; она, с ясным и сильным взором льва, с маленьким обнажённым телом, со своей ловкостью и силой — и пребывающая в своей бессловесной тишине.

Когда они разбрелись, Снежок отвёл Бокохода в сторонку и рассказал ему о дикой женщине.

— Ты её попользовал? — сразу же спросил Бокоход.

Снежок скорчился с отвращением:

— Нет. Я кое-что ощутил — у меня стоял просто адски — но, когда я увидел, кем она была в действительности, просто не смог продолжить.

Бокоход похлопал его по плечу.

— Ни слова против твоих мужских достоинств, приятель. Уина — вероятно, просто не тот вид, и всё.

— Уина?

— Это воспоминание из старой литературы. Не бери в голову. Слушай. Независимо от того, что там говорит наш эль-Президенто, мы должны побольше узнать об этих существах. Это, чёрт подери, гораздо важнее, чем копать торф. Мы должны понять, как они здесь выживают. Потому что мы оказываемся перед необходимостью вести как раз такой образ жизни. Иди, разыщи свою подружку, Снежок. И спроси её, захочет ли она пойти на двойное свидание.

Через пару дней после этого, до того, как Ахмед сумел осуществить свои планы по возрождению цивилизации, он заболел. Ему пришлось оставаться у себя под навесом, в полной зависимости от еды и воды, которые ему носили остальные.

Бокоход подумал, что это было ртутное отравление из-за отвалов неподалёку от лагеря. Ртуть веками использовалась при изготовлении разных вещей — от шляп до зеркал, от препаратов для истребления насекомых до лекарств от сифилиса. Вероятно, её было очень много в почве, собственно говоря, и даже сейчас, спустя тысячу лет, она по-прежнему медленно просачивалась различными путями в озеро, где проходила свой путь по цепи питания и достигала максимальной концентрации в телах рыб и во рту людей, которые их съели.

Бокоходу это всё казалось забавным: тот самый Ахмед, великий строитель планов — который дольше и крепче любого из них цеплялся за экспансионистские мечты о давно минувшем двадцать первом веке — стал жертвой дозы яда, затяжного наследия той разрушительной эпохи.

Снежок обращал на него не слишком много внимания. Ведь в мире были и гораздо более интересные вещи, чем что-то, сказанное или сделанное Ахмедом.

Например, Уина и её мохнатый лесной народ.

Снежок и Бокоход построили нечто вроде засидки — навес, щедро заваленный травой и зелёными листьями неподалёку от того места, где Снежок впервые столкнулся с девочкой-обезьяной, которую Бокоход окрестил Уиной.

Снежок взглянул на Бокохода, лёжа в тени засидки. В ужасной жаре этого неанглийского лета они оба решили ходить без одежды, оставив себе исключительно шорты, пояс с инструментами и ботинки. Кожа Бокохода, коричневого цвета и щедро намазанная грязью, была столь же хорошим камуфляжем, как нечто, специально созданное руками человека. Прошло лишь пять или шесть недель после выхода из Ямы, и он уже был неузнаваем.

— Там, — прошипел Бокоход.

Стройные серовато-бурые фигуры — две, три, четыре — вынырнули из тени у края леса. Они сделали несколько осторожных шагов на открытое место. Они были голыми, но стройными и прямоходящими, и они что-то несли в руках — вероятно, свои обычные грубые каменные молотки и ножи. Выстроившись неплотным кругом, спинами друг к другу, они оглядывались вокруг, поворачивая головы резкими движениями.

Бокоход продолжал оставаться самим собой: он излагал историю о том, откуда мог появиться этот невысокий мохнатый народец.

— Дети канализации, — сказал он. — Когда города пришли в упадок, кто протянет дольше всех? Исхудавшие маленькие дети, которые уже заселили дренажную систему и канализации, и жили за счёт отбросов. Пройдут долгие годы, прежде чем некоторые из них просто заметят, что что-то изменилось…

Теперь мохнатые бежали по заросшему травой лугу к лежащему предмету. Это был олень, крупный самец, которого Снежок и Бокоход завалили выстрелом из рогатки и выложили здесь, надеясь выманить мохнатых из их лесного укрытия. Мохнатые обступили тушу. Они начали рубить суставы в тех местах, где задние ноги прикреплялись к задней части туловища. И пока они работали, сохраняя сосредоточенную тишину, одна из них всегда была на ногах, глядя вокруг, оставаясь настороже.

— Вот так они и работают, — пробормотал Снежок. — Унести с собой ноги, видишь?

— Быстро и легко, — ответил Бокоход. — Практически самая лёгкая в осуществлении часть разделки туши. Отрубаешь ноги, затем тащишь их обратно в укрытие в лесу, пока кто-нибудь с зубами побольше, чем у тебя, не придёт, чтобы посоперничать за них. Они действуют скоординировано, пусть даже и не разговаривают. Видишь, как они сменяют друг друга, чтобы быть настороже? Они — стайные охотники. Или, во всяком случае, падальщики.

Снежок подумал, почему они стали такими осторожными, если Бокоход был прав, и вокруг не было никаких крупных хищников.

— Они выглядят по-человечески, но ведут себя не так, — прошептал Снежок. — Понимаешь, что я имею в виду? Они ведут себя не так, как нужно стоять на страже. Они оглядываются, словно кошки или птицы.

Бокоход хмыкнул.

— У тех детей канализации не должно было быть никакой культуры, никакой учёбы. Всем, что они могли бы знать, была канализация. Возможно, именно поэтому они и прекратили говорить. Возможно, в канализации покров тишины был важнее, чем язык.

— Они утратили язык?

— Почему бы и нет? Птицы постоянно утрачивают способность к полёту. Быть умным — это дорогое удовольствие. Даже мозг размером с твой, Снежок, обходится дорого: он жрёт изрядную часть энергии из всей, которую требует тело. Возможно, это не такой мир, где твой ум окупается в той же степени, как, скажем, умение быстро бегать или хорошо видеть. Вероятно, потребуется не очень много перестроек в нервной системе, чтобы полностью утратить способность пользоваться языком, и даже сознанием. И теперь мозги вольны усыхать. Дайте им сто тысяч лет, и они будут напоминать австралопитецин.

Снежок покачал головой.

— Я всегда думал, что у людей из будущего будут здоровенные вздутые головы, а члена не будет совсем.

Бокоход поглядел на него в полумраке засидки.

— То, что мы умные, не всегда приносит нам много пользы, верно? — кисло сказал он. Взглянув на мохнатых, он потёр своё лицо. — Вот смотришь на них, и думаешь: как же недолго всё это было. Был момент, когда были умы, предназначенные для того, чтобы понимать: как изменять вещи, как строить. Сейчас всё это пропало, испарилось, и вот, к чему мы вернулись: жить подобно животным, просто как ещё одно животное в экосистеме. Просто примитивное, существование непосредственно за счёт окружающих ресурсов.

Они ещё немного понаблюдали за тем, как мохнатый голый народец отрывал ноги убитого оленя и, то помогая друг другу, то ссорясь, тащил бёдра обратно под защиту леса.

После этого они вернулись в свой базовый лагерь.

И там они обнаружили, что Боннер рвал и метал, потому что Луна исчезла.