Ударь сейчас кто-нибудь Родриго молотом по голове, он не был бы так ошарашен. Карло подвинул стул к столу, скрип ножек по полу резко прозвучал в тишине.

— Но как…

— Ты никогда мне не нравился, Валенти, хотя в глубине души я знал, что ты не поощрял Марию. Я делаю это для Моны Джульетты. Не хочу, чтобы она стала вдовой.

Он выпил вино и вытер рот окровавленным рукавом. Родриго не торопил его, чувствуя, что Марко не закончил.

— До самого твоего возвращения из Франции я был ее информатором.

Карло закашлялся.

— Многого я ей сообщить не мог, но ее вопросы всегда касались тебя. Она хорошо платила, золотом, и я полагаю, собиралась устроить так, чтобы тебя убили. Я или кто-то другой. Наверное, после такого унижения ее планы не изменились, скорее, наоборот.

— Как же ты дошел до такого? — сквозь зубы процедил Карло.

Марко ответил, не сводя глаз с Родриго.

— Валенти — не наш. Все это знают. Да и принц не взял бы под свое крыло никудышного цыгана, не отдал бы ему свою дочь! И Мария не отстала бы от тебя. Даже когда ты был во Франции, она говорила только о тебе. Я хотел получить золото и убедить Марию, что могу обеспечить ее, как ты или любой другой. Может, взял бы деньги и уехал с ней из Тоскании.

— Но почему ты думаешь, что она Корсини? — нахмурившись спросил Родриго.

— А она не напоминает тебе Марио ди Корсини? Волосы и глаза другого цвета, насколько я помню — видел его раз или два, — но в чертах лица есть сходство. И ее самомнение… никакая contadina не держит себя так, а ведь Марио был таким же самонадеянным. Потом, ее необычный интерес к тебе… Почему это не может быть правдой?

Карло отодвинул стул и встал.

— Все аристократы самонадеянны, — пробормотал он и добавил: — Их предок — ты не помнишь, Риго, как его звали? — был очень высокомерен. И большой любитель женщин. Ходили слухи, что половина ублюдков Тоскании — его.

— Сальваторе, — тихо произнес Родриго, припоминая, что Данте как-то упоминал о нем. — Сальваторе ди Корсини.

Он встал и, подойдя к окну, выглянул на улицу. Никого, только две играющие собачонки.

Теперь Родриго понял причину враждебности аббатисы. Если подозрения Марко верны, то она — его враг. Кровь застыла при мысли, что Джульетта была в ее власти.

— Мать Марио, кажется, Габриэла — была блондинкой. А вот у отца волосы каштановые, — вслух размышлял Родриго.

— У Лукреции каштановые брови и ресницы, — вставил Марко, — и, бьюсь об заклад, волосы такого же цвета.

Родриго повернулся к Марко.

— Ценю твое сообщение — какая бы причина на это ни была. Я собирался посетить Сан-Марко, узнать, не сбежала ли Лукреция к Савонароле. И Данте, и я хотим, чтобы ее наказали, — он погладил чисто выбритый подбородок. — Теперь нам придется схватиться с ней, если только мы ее найдем.

Любуясь монастырем, Родриго думал, что сказал бы Козимо де Медичи, узнай, кто стоит во главе Сан-Марко, щедро переданном им городу в первой половине века. Его сын, Лоренцо де Медичи, терпимо относился к доминиканцам и даже спросил у приора благословения на смертном одре. Вспыльчивый Козимо, несомненно, бросил бы приора в Арно задолго до того, как тот набрал бы такую силу и влияние.

Родриго спешился и постучал в одну из дверей. Через несколько мгновений перед ним предстал монах в черном одеянии. Валенти попросил об аудиенции у приора и был впущен. Они шли по длинному коридору и на пересечении с другим проходом гость заметил фреску отца Анжелико.

Пройдя несколько дверей, Родриго оказался в приемной. Обстановка спартанская: через расположенные под потолком окна пробивался зимний свет, а из мебели только несколько табуретов.

Перед тем как уйти, монах сказал:

— Отдайте мне свое оружие, сеньор. Таковы правила Сан-Марко.

Родриго неохотно снял пояс со шпагой и передал священнику.

— И кинжал.

Пришлось уступить и, хотя в башмаке у него был спрятан еще один кинжал, поменьше, Валенти почувствовал раздражение. Даже в монастыре он испытывал беспокойство без атрибутов своей профессии.

Монах вышел, а Родриго успел уловить приглушенный гул голосов где-то внутри здания. Оставалось надеяться, что ждать приора придется не слишком долго. Конечно, если Савонарола проявит неуважение, то можно самому провести небольшое расследование под предлогом, что ему интересна жизнь обители, и что в прошлом он сам собирался посвятить свою жизнь служению Богу.

Неубедительный, конечно, предлог, чтобы совать нос в чужие дела, мысленно улыбнулся Родриго и почему-то вспомнил Джульетту. Не ту Джульетту, которая презрительно отвергла его, а Джульетту-послушницу, доившую коров в Санта-Лючии.

Примет ли она его когда-нибудь таким, какой он есть? Его охватило горькое разочарование. Как же неглубоки оказались ее чувства, если небольшой обман она превратила в высокую прочную стену непонимания, разделявшую их. Конечно, проблема лежит глубже. Может быть, она никогда и не обладала теми чертами характера, которые, как он предполагал, должна была унаследовать от родителей. Одна из этих черт — способность судить о человеке по более важным качествам, чем происхождение.

Следовательно, они никогда не смогут оправдать ожидания друг друга. Конечно, нет, идиот. Твои ожидания порождены воспоминаниями, усилены расстоянием и мечтами. Ты любишь призрак.

В дверь кто-то вошел, и Родриго машинально поднялся, не из уважения (ведь, помимо всего прочего, Савонарола был отлучен от церкви), а, скорее, готовясь к неприятной встрече.

— Валенти? — резким скрипучим голосом произнес приор.

Родриго кивнул, заметив напряженный взгляд зеленых глаз под темными густыми бровями. Невысокий, худой, некрасивый. Осторожно подбирая слова, гость сказал:

— Я ищу монахиню, аббатису Санта-Лючии.

Савонарола остановился.

— Здесь мужской монастырь, — с оттенком презрения сказал он. — Вы не туда обратились.

— То, что вы скрываете в монастыре преступницу, не укрепляет вашу репутацию, — возразил Родриго. — Не будь сестра Лукреция преступницей, она находилась бы в Санта-Лючии среди тех, кто нуждается в ее духовном руководстве.

Некоторое время Савонарола молчал. Валенти решил этим воспользоваться.

— Простите за резкость, отец Джироламо, но ваше влияние во Флоренции падает, вы сами были свидетелем тому во время последней службы. Как отлученный от церкви, вы, несомненно, считаете себя выше законов людей и Бога, — он сделал паузу. — Но, возможно, угроза принца Монтеверди обратиться в Signoria за разрешением на применение силы убедит вас в необходимости сотрудничества.

— В этот монастырь никто не может ни войти силой, ни забрать кого-либо отсюда! — зеленые глаза заблестели, все его тело задрожало от праведного гнева. — Ни Дюранте де Алессандро, ни Signoria не вправе сделать это!

— А как насчет самих жителей Флоренции? Если вы скрываете под этой крышей вашу любовницу, они имеют право гневаться. Разве вы не предупреждали их о последствиях путей греха? И однако…

— Она не моя любовница! — прошипел монах. — Даже она не может нарушить мой целибат! Я — сосуд Бога, чистый и незапятнанный!

Не желая спорить, так как он хотел всего лишь получить информацию, Родриго решил подойти с другой стороны.

— Кем бы она для вас ни была, я хочу поговорить с ней. Только и всего.

Такое внезапное отступление, должно быть, обескуражило Савонаролу. Он изумленно замигал и, казалось, потерял дар речи.

— Вы осуждаете ее за то, что она не признает богатых и продажных Zingaro, вы, который обречен на вечное проклятие?

Родриго прищурился. Внешне он остался спокоен, опыт научил его, что это наилучший способ иметь дело с фанатиками.

— Юная больная цыганка, которая просила о помощи, вряд ли была богатой и продажной. И у меня больше шансов попасть в paradiso[57], чем у вас, приор. Его Святейшество, конечно, согласится со мной.