Он твердил ей эти слова, все время зная, что в мае она станет его женой.

И ее глупый ответ: «Я невеста Господа».

Джульетту захлестнул стыд, открыл старые раны, отбросил благоразумие.

— Ты все распланировал с той самой первой встречи. Любой благородный человек отвел бы меня в Кас-телло Монтеверди, а не занимался тем, чем ты… А ты!

— Мы занимались этим вместе, — его голос прозвучал тихо, напряженно, и не будь Джульетта так погружена в свое горе, то услышала бы в нем почтительность и глубину чувств.

Но она не слышала.

— Благородный человек…

Родриго больше не мог это переносить. Если бы такие слова говорил кто-то другой, но Джульетта… опять. Он оборвал ее.

— А ты, как я припоминаю, настоящая дама.

Его резкий тон хлестнул, как кнут. К подобному сарказму Джульетта не привыкла.

А следовало бы.

Но ответ Родриго только подстегнул ее, добавил масла в огонь. Джульетта поднялась, встала к мужу лицом, все чувства отступили перед подобным унижением.

Она обвиняюще подняла дрожащий палец.

— Да ты всего лишь приспособленец! Незаконнорожденный цыган, которому повезло втереться в доверие к моему отцу!

Джульетта испытала злобное удовлетворение от своих слов, будто нанеся точный удар. А в голове уже была другая мысль.

— Теперь я знаю, ты женился на мне по тому, что боялся потерять, да, но дело вовсе не в любви! Ты запаниковал. Рассчитывал на приличное приданое, престиж — а тут все уходит из-под носа.

Родриго подумал, что все время боялся этого, надеясь, что нынешние отношения отодвинут былое непонимание.

Но такого гнева не предвидел. Конечно, он знал, что Данте никогда не позволит дочери стать монахиней. И если девушка считала иначе, то заблуждалась. А теперь обвиняет его в собственной доверчивости.

Да, кажется, он сильно ошибся, полагая, что они могут быть счастливы, несмотря на все препятствия. Никогда ему не завоевать ее любви, она всегда будет возводить между ними стены, потому что считает его недостойным себя.

В последней отчаянной попытке Родриго тихо спросил:

— А если я попрошу у тебя прощения за обман? — он мысленно воззвал к Богу, надеясь, что жена примет извинение.

— Это включает и попытку преподать мне урок смирения?

Валенти покачал головой, помрачнел, чувствуя, что проиграл.

— Ты, разумеется, права. Во всем. Утром я уезжаю во Флоренцию, а ты можешь обратиться к отцу… аннулировать наш брак, если хочешь именно этого. Отец Антуан может сказать, что мы обвенчались по его настоянию. Это все решит.. Мы поженились… под принуждением, — голос дрогнул. — Не хочу жить с женой, постоянно упрекающей меня низким происхождением.

Родриго повернулся и вышел, за ним бежал Бо.

Когда дверь за ними закрылась, гнев Джульетты стал уступать место недоумению. Никогда он так не сердился, никогда не обращался с ней так официально, даже раньше, когда она говорила ему прямо в лицо недобрые слова.

Она бросилась на кровать, зарылась лицом в подушку и дала волю слезам. Как он мог так ее обмануть? Она рыдала, разжигая в себе гнев как защиту от неожиданных действий мужа. Какой наглец! Посоветовал обратиться к отцу за аннулированием брака! Как будто ни этот брак, ни она сама никогда для него ничего не значили. Женился под принуждением!

Что ж, пусть себе веселится, занимается своими condottieri. У него есть деньги — об этом говорил и он сам, и отец. Пусть создает себе престиж, только ведь это ничего не изменит, все равно он останется наполовину цыганом.

Ты знаешь, что кровь здесь ни при чем. Он такой же человек, как и все остальные. Принципы, заложенные воспитанием и окрепшие за время, проведенное в Санта-Лючии, противостояли упрямству и уязвленной женской гордости.

Но она упорно отказывалась признавать эти принципы.

Джульетта долго смотрела в камин. Внезапно ей показалось, что в коридоре послышались чьи-то шаги. Может, это возвращается Родриго? Сердце заколотилось, девушка села с опухшими, красными глазами…

И была горько разочарована. Всю ночь она металась и ворочалась, уже привыкнув спать с ним рядом, ощущая его близость и любовь. Он не пришел, и горе перешло в отчаяние, хотя Джульетта и не признавалась себе в этом. Сон сморил ее только на рассвете.

Родриго действительно проходил мимо спальни Джульетты. Он намеревался еще раз извиниться за то, что скрыл от нее правду. Но здравый смысл подсказал — теперь это ни к чему.

Дело сделано, а Джульетта де Алессандро редко проявляла благоразумие и снисходительность в отношении него.

Не следовало все же упоминать об аннулировании брака. Можно было объяснить, что она избалована, что в Санта-Лючии ее научили кое-чему полезному.

Но Джульетта ухаживала за больной Марией! При этой мысли все раздражение рассеялось.

Странно, думал Родриго, лежа в комнате отца Антуана, он до сих пор думает о жене, как о Джульетте де Алессандро, а не Валенти. Вероятно, рассудок восприимчивее романтичного цыганского сердца. Перешло от матери или даже от прабабушки, матери Маддалены. Не она ли когда-то любила голубоглазого gorgio?

Ладно, на несколько дней он уедет, а там видно будет. Вернется, извинится, и всю эту чепуху предаст забвению. Навсегда. По крайней мере, сейчас нужно надеяться на это.

Слушая посапывание священника, он позавидовал его спокойствию.

Родриго уже готовился к отъезду. Когда Джульетта не вышла к завтраку, он отправился к ней в комнату.

Перед этим на вопрос Данте ему пришлось ответить: «Я… мы немного разошлись во мнениях.» И, видя удивление принца, он пояснил: «Джетта злится и оскорблена тем, что я позволил ей думать, будто она станет монахиней».

— Глупый ребенок, — сказал Данте. — Но ничему другому она бы не поверила. У тебя не было выбора.

Родриго тихонько постучал и, не получив ответа, забеспокоился. Постучал еще раз, сильнее — тишина — и открыл дверь. Лизы не было видно. Пройдя в спальню, он увидел Джульетту. Она лежала на кровати, укрывшись с головой, лишь прядь медно-золотистых волос выбилась из-под одеяла. Бо поднял голову, помахал хвостом, но остался на месте.

Дьявол, а он-то волновался, где щенок провел ночь. Должно быть, пробрался в спальню и свернулся у ног хозяйки.

Подойдя поближе, Родриго понял, что жена крепко спит. Щеки порозовели, глаза опухли от слез. В нем что-то шевельнулось, может быть, раскаяние. Разве можно оставлять жену вот так? И это в первый месяц брака. Ясно, что ей было так же плохо, как и ему.

Родриго наклонился и коснулся губами щеки Джульетты, надеясь, что она проснется. Но она даже не пошевелилась.

Он выпрямился, заметив слезинку в уголке ее глаза.

— Ti amo, — прошептал Родриго. — Я люблю тебя. Per sempre… Навеки.

Родриго и Марко сидели за столом в доме, снятом на время во Флоренции. Интересно, что еще поведает этот молчаливый парень, ведь о смерти Палмьери он уже рассказал.

— Я уезжаю из Флоренции, — словно угадав мысли собеседника, сказал Марко. — Здесь мне нечего делать. Город не для меня. Я Zingaro.

Родриго кивнул.

— Так лучше, а то ведь кто-то из дружков Палмьери может узнать тебя. Если у него были такие же приятели, как он сам, они не замедлят отомстить.

Цыган пожал плечами, словно сомневался, что у такого человека вообще могут быть приятели. Он сидел не поднимая глаз и еще не прикасался к вину. Выглядел Марко плохо — усталый, грязный. Но, помимо явной скорби, Родриго заметил в нем то, чего не было раньше — какую-то умиротворенность. На рукаве рубашки виднелись следы крови, наверное, крови Палмьери. Видимо, цыган гордился ими.

— Да, свидетели были. Но я скоро уезжаю, хочу только сказать тебе одну вещь, — он умолк и посмотрел на Родриго, затем отвел глаза.

Карло, сидевший в стороне и молча потягивающий вино, не вмешивался в разговор.

— Я думаю, что аббатиса Лукреция из семьи Корсини, незаконнорожденная.