Осторожно прокладывая себе путь среди сокровищ, я добрался до их хозяина.

— В этот раз вы предупредили о своем визите, не то что раньше, — продолжал он. — Вы, наверное, еще каких-нибудь девушек выискиваете, лейтенант? Поди, думаете, что у меня тут целый гарем?

— Мы спрятали Луис Тил в горной хижине, — сказал я. — Чтобы ничто не помешало ей дать показания о своей сестре на предстоящем слушании. Сегодня днем я ездил туда с мисс Уэринг в ее машине, мы взяли Луис с собой на пикник.

— Великолепно, — вежливо произнес Гроссман. — Помню, когда я был ребенком, я…

— Но кто-то решил устроить вам сюрприз, — не останавливаясь говорил я. — В машину подложили взрывное устройство, и оно сработало. Два охранника убиты. Мисс Уэринг и мне повезло. Когда это случилось, нас не было рядом, мы ушли на прогулку. Луис Тил повезло меньше. Она тяжело ранена, но, очевидно, выживет. Она, видимо, изуродована на всю жизнь, однако давать показания завтра все-таки сможет.

Гроссман достал сигарету из своего золотого портсигара и, сунув ее в рот, аккуратно прикурил от спички.

— Мне очень горько слышать о том, что произошло с мисс Тил, — проговорил он без всякого выражения, — и с этими двоими людьми. — Он слегка откинул голову, чтобы впиться в меня взглядом своих блекло-голубых глаз. Казалось, кожа на его лице натянулась еще плотнее с тех пор, как я видел его в последний раз. — И вы пришли сюда в такое время специально, чтобы сообщить мне об этом? — спросил он.

— Именно, — подтвердил я. — Полагаю, вам следует знать, что произошло.

— И вы, должно быть, думаете, что я имею к этому какое-то отношение?

— И опять вы правы, — согласился я.

Улыбка тронула его губы.

— Моим оружием служат скорее закладные, чем бомбы, — сказал Гроссман. — Мне привычнее убивать печатным словом, чем огнестрельным оружием. Деньги — самое эффективное средство расправы из всех, какими я владею. И у меня их много. Мне жаль разочаровывать вас, лейтенант, но должен признаться, что я не виновен.

— Вам придется еще это доказывать, — заявил я. — Сейчас пока я ничего не могу поделать, у меня нет достаточных улик против вас. Но они будут!

Гроссман пожал своими массивными плечами:

— Я надеюсь, что вы найдете убийцу и соберете необходимые доказательства против него. — Минуту он разглядывал светящийся кончик своей сигареты, затем вновь посмотрел мне в глаза: — Вы преследуете меня, лейтенант, с того самого момента, как я узнал о вашем существовании. Хотелось бы знать почему.

— Потому что я много о вас слышал, — ответил я. — В каждом городе есть кучка бесчестных людей, но есть и великое множество людей порядочных. Конечно, их можно запугать с помощью той власти, которую такие, как вы, сосредоточили в своих руках, но, когда эта власть начинает разлагаться и смердеть, ее аромат вытесняет запах страха, и он напрочь выветривается.

Гроссман пару раз неторопливо хлопнул в ладоши.

— Браво! Вам надо было стать политическим деятелем — у вас есть талант произносить правильные, громкие фразы.

— Это нечто новое. — Я натянуто улыбнулся ему. — Вероятно, он пробудился во мне от сегодняшнего взрыва.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Мой ответ мало что значит. После того как завтра Большое жюри покончит с вами раз и навсегда и вас смоет отсюда, унесет навеки из города, какое вам дело будет до меня и моих громких фраз?

Моя речь не произвела на Гроссмана никакого впечатления.

— Посмотрите… — Он повел рукой, указывая на содержимое комнаты. — Как по-вашему, сколько это стоит?

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Начните с миллиона, — медленно проговорил он. — Это красиво и внушительно, к тому же абсолютно ирреально. Большинство людей не способно воспринять такие числа в денежном выражении; им понятна, самое большее, сумма, скажем, в сто тысяч, все, что сверх нее, не поддается их разумению. Поэтому, если вы начнете с миллиона, вы не будете ограничивать себя. Я же скажу, что стоимость всего хлама в этой комнате составляет примерно два миллиона. По самым низшим оценкам. Подумайте об этом, лейтенант.

— Я вас слушаю, но не понимаю смысла, — честно признался я.

— Два миллиона долларов вложено в произведения искусства, в драгоценные камни, антикварные вещи. И они принадлежат мне, лейтенант, по одной простой причине — я могу позволить себе купить их. Так меня воспитывали с раннего детства. Простое, золотое правило — если тебе чего-нибудь хочется, купи это.

— И людей тоже?

Гроссман кивнул, легкая улыбка появилась на его лице.

— Разве есть разница? Четыре поколения моей семьи так считали, и я не исключение. Если я захочу иметь Рембрандта, я куплю его. Будь это автомобильный завод, здание муниципалитета, прокурор округа — правило одно. Все взаимосвязано, понимаете, лейтенант? Если у тебя есть деньги, ты покупаешь вещи, но, чтобы иметь и то и другое, ты должен делать больше денег. Поэтому иногда, чтобы сделать деньги, ты должен покупать вещи… и людей.

— В том числе и девушек? — поддел я его.

— Конечно, и девушек тоже, — подтвердил он, как нечто само собой разумеющееся. — Я не намерен портить себе жизнь, связывая себя с женщиной, которая будет иметь на меня какие-то законные права. Я покупаю женщин для собственного удовольствия, так же как я приобрел эту фарфоровую вазу. И они рады услужить тому, кто не скупится, а я всегда щедр. Девушка — это всего лишь еще одна денежная операция. Разве не понятно?

— Понятно, — согласился я.

— Вот и сообразите насчет Лили Тил и всех остальных, которые побывали в этом доме раньше, — холодно сказал Гроссман. — Вы же не можете всерьез думать, что я — Мартин Гроссман! — разволнуюсь из-за какой-то одной девицы настолько, что стану ее похищать и держать в своем доме против воли! Да не родилось еще девушки, которая стоила бы и десятой доли такого риска!

— Но дверь была заперта снаружи, когда я прошлой ночью нашел Лили, — упрямо сказал я.

— Была, — резко бросил он. — Но не затем, чтобы не выпускать ее, а для того, чтобы не впускать других. Я не доверяю своим охранникам, когда в доме девушка, и даже моему секретарю.

— Может, я упрям, но остаюсь при своем мнении: вы похитили Лили Тил, и сделали это против ее воли. Вы убили ее, когда я ее освободил, убили, чтобы она не могла рассказать о вашем преступлении. Точно так же вы пытались сегодня убить ее сестру.

— Вы ошибаетесь, — ровным голосом произнес Гроссман. — Но, я вижу, убеждать вас с помощью логики бесполезно. — Он бросил окурок сигареты в бронзовую пепельницу. — Может, вас убедят деньги, Уилер?

— Что?

— Деньги, — высокомерно повторил он. — Сколько нужно вам, чтобы удовлетворить ваше желание мести? Назовите цену — десять тысяч, двадцать?

— Звучит заманчиво, — сказал я, — за исключением одной детали. Если цена станет слишком высокой, я могу закончить тем же, чем вы: буду стоять в комнате, полной сокровищ, и убеждать себя, что нисколько не боюсь того, что должно случиться со мной завтра.

— Пятьдесят тысяч, — тихо проговорил он.

— Есть и еще кое-что, — продолжал я. — Хотя эти торги доставляют мне огромное удовольствие, не заходите за сто кусков, я не восприму этого, помните свои слова? Думаю, вы заплатили кому-то за убийство Луис Тил. Большое жюри затянет петлю на вашей шее. Меня же интересует тот парень, который изготовил бомбу и заложил ее в машину. Мне нужен именно он.

— И что вы с ним сделаете, когда найдете? — усмехнулся Гроссман.

— Убью его, — просто ответил я. — Когда взорвалась бомба, дело стало касаться лично меня.

— Дохожу до вашего потолка, — сказал он. — Сто тысяч.

— Игра не состоялась. Не подумайте, что это для меня несоблазнительно, но с эдакими деньгами я еще, чего доброго, начну покупать девушек, которые сейчас любят меня за так.

Гроссман закурил еще одну сигарету, и теперь его тонкая, как пергамент, кожа, обтягивающая лицо, приобрела кладбищенский, серый оттенок.

— Вы приняли очень серьезное решение, Уилер, — хрипло произнес он. — А ваше решение — это также и мое решение.