От толчка солдат, спотыкаясь, вылетел из лазарета, качая головой от удивления – как такая невысокая белокурая женщина почти в два раза меньше него так легко смогла запугать его. Тем не менее, он ушел выполнять ее приказание, как если бы оно исходило от самого Завоевателя.

Да и в конце концов, не гоже говорить лекарю «проваливай» - однажды он сам будет нуждаться в ней.

Повернувшись к другому раненному, она схватила бурдюк из его рук, который он только-только поднес к губам, и, подставив под чистую воду свои грязные, окровавленные руки стала мыть их. Затем она пролила остатки на рану, смывая как можно тщательнее грязь и запекшуюся кровь.

Схватив несколько бинтов у проходившего мимо лекаря, она вытерла капли воды и крови, пытаясь получше разглядеть рану. Но, было очень темно.

«Эй, ты», - она позвала еще одного солдата, который только что отошел от своего раненного товарища, «Возьми факел и посвети. Мне надо как-то рассмотреть рану».

Солдат сделал все, как было сказано, не спеша, подошел с факелом, всматриваясь в добрые зеленые глаза женщины, что так легко управляла им.

При лучшем освещении она смогла рассмотреть всю рану. Ее худшие опасения оправдались: пронзив ногу, копье сильно сжала артерию, и если его вытащить и быстро не зажать артерию, солдат потеряет огромное количество крови.

Габриель осмотрела рану с другой стороны ноги, внизу, там, где из тела на 12 см торчал черенок с наконечником. Верхняя часть копья торчала из ноги почти на 30 см. оба конца копья были покрыты грязью и кровью, поэтому и вытаскивание копья или его проталкивание привели бы к заражению раны.

Вздохнув, она вытерла тыльной стороной ладони капельки пота, оставляя при этом грязно-кровавый след. «Так, хорошо. Пожалуй, стоит вытаскивать копье, это наилучший вариант». Дотянувшись, она выхватила факел из рук солдата. «Ты, будешь помогать мне. Когда я подниму его ногу, ты должен будешь отломать наконечник копья. Потом, я хочу, чтобы ты вытащил копье из ноги. Очень медленно».

Солдат посмотрел на нее, вытаращив глаза. «Ты сошла с ума, женщина?».

«Пока еще нет. Так ты поможешь мне или нет?».

После того, как солдат увидел абсолютную решимость, которая словно аура обволакивала Габриель, он не мог не согласиться, проглотив раздражительность, застрявшую комом в горле. «Хорошо», проворчал он. «Так что я должен делать?».

«Просто отломить наконечник как можно ближе к ране». Она повернулась к раненому. «Загрос, глубоко вдохни. Все закончится раньше, чем ты почувствуешь».

«Вв… ввсе…так гг…говорят. Почувствую, когда все уже закончится».

Улыбнувшись, Габриель похлопала раненого свободной рукой по плечу, затем приподняла его ногу настолько осторожно и высоко, насколько смогла. Она кивнула солдату, который крепко держал окровавленное копье. Тот с большим усилием отломал наконечник, чем вызвал крик раненного товарища.

«Все хорошо. Все хорошо, Заргос», успокаивала его Габриель, передавая факел. Она взяла еще чистых бинтов из корзины, чудесным образом оказавшейся возле нее. «Сейчас он вытащит из твоей ноги копье, а потом мы зашьем твою рану, и ты будешь как новенький, хорошо?».

«Дд…даввайте поскорее закончим сс…с этим, лл…ладно?»

«Ладно». Она снова кивнула, ожидающий сигнала солдат взялся за верхнюю часть копья и начал медленно его вытаскивать из ноги Заргоса.

Раненный солдат потерял сознание раньше, чем копье полностью покинуло его тело, тем самым позволив Габриель и ее помощнику, ну и еще тому парню, что держал факел, немного расслабиться.

Как только копье полностью вытащили, Габриель мгновенно закрыла рану с обеих сторон бинтами, сжимая ее со всей силы. В одно мгновенье белая материя окрасилась в красный и кровь начала просачиваться сквозь ее сжатые пальцы. «Еще бинтов», приказала бард, удовлетворенная тем, что ее требование выполнилось без возражений.

Вдруг у нее в желудке возникло странное покалывание - она узнала руки, неожиданно сменившие ее, удерживая необходимое давление на артерию.

Спустя мгновение она заметила, что в лазарете воцарилась абсолютная тишина, она медленно повернула голову и встретилась с пронизывающими голубыми глазами, находящимися почти вплотную к ней. «Зена», -произнесла она, и ее пронзило чувство облегчения. Запах возлюбленной, такой же, что и параллельном мире, донесся до нее даже через зловоние битвы, и как ни что другое успокоил ее.

Она осмотрелась, заметив, что два ее помощника хотя и сохраняли спокойствие, казалось, готовы были упасть без сознания.

Завоеватель, по-видимому, не обращала на них внимание, ее пронзительные глаза смотрели мимо солдат в ее сторону. «Приготовь нитку для сшивания. Я пока зажму рану».

Габриель стояла, разминая затекшую руку и спину. Кивнув, она повернулась к парню с факелом, который стоял словно статуя, свет факела застыл над его головой. Габриель приблизилась к его уху и прошептала, прекрасно зная, что Зена услышит это. «Упадешь на нее в обморок, и она съест тебя на завтрак».

Неожиданно, застывший солдат моргнул, затем немного расслабился, и его лицо приобрело свой нормальный цвет.

«Хороший мальчик», улыбнулась Габриель, хлопнув солдата по плечу, и отправилась за ниткой.

***

Пришел рассвет, оповестив всех о начале нового дня. Габриель заканчивала перевязку последнего раненого в лазарете. Она одарила его самой солнечной своей улыбкой и легонечко похлопала по поврежденной руке. «Постарайся не беспокоить ее пару дней и не трогай швы, хорошо?».

Солдат, старый седой вояка, у которого шрамов на теле больше чем линий на карте, улыбнулся в ответ. «Спасибо. Это лучшая работа, что я когда-либо видел».

Габриель не смогла сдержать смех. «Разумеется, и скажи это своим друзьям. Неплохо для дела».

«Не нашего дела», ответил он, бросив взгляд туда, где, как она знала, сидела Зена, завершая свою работу.

Бард перестала смеяться. «Именно так».

Мгновение спустя солдат еще раз кивнул в знак благодарности и, шаркая ногами, вышел из лазарета.

Габриель зевнула и потянулась, почувствовав усталость после длинного дня и еще более длинной ночи. Она повернулась, глаза остановились на черных с блестящим отливом волосах Завоевателя, та заканчивала сшивать рану на ноге молодого лучника.

К всеобщему, за исключением барда, удивлению Зена оставалась в лазарете на протяжении всей ночи, применяя свои обширные познания во врачевании и представ перед своими людьми совершенно в другой роли своей многогранной натуры.

И, работая бок о бок, Габриель почти смогла – именно почти - забыть, что это была не ее Зена, а та, что готова на все ради достижения своей цели.

Зена , которую знала Габриель, лечила людей, потому что это было правильным. Эта Зена использовала свои навыки как будто бы она точила свое оружие. Потому что для нее, как казалось Габриель, эти люди и были лишь оружием. Это уход за оружием, а не спасение людей.

К счастью для барда, она решила не убивать Самоса. Если любой из ее людей был ранен и становился бесполезным для нее, Завоеватель не позволял себе оставлять эту обузу. Она обращалась с каждым с одинаковым холодным, отчужденным выражением, как будто выполняла ежедневную работу Правителя Греции.

Габриель с легкостью могла заметить, что Зена была воплощением сосредоточенности. Для ее Зены сосредоточенность – кредо, для этой же Зены сосредоточенность означала способ существования. И все, что нарушало эту сосредоточенность, будь то друг, возлюбленная…(Габриель до сих пор не хотела думать об этом. Она как можно скорее гнала прочь мысль о том, что Зена, в какой-либо реальности может проводить ночи с кем-либо кроме нее)…или враг, потом могли пожалеть о последствиях.

И еще. Этой ночью и в предрассветные часы, бывали моменты, когда они были рядом, разглядывая те или иные раны – склоненные головы, падающие на глаза волосы и руки, небрежно убирающие их. Это были моменты, когда Габриель уже начинала забывать, ну может только на мгновенье, не только то, что сама работа была другой, но и то, что когда все будет завершено, они не останутся по-прежнему вместе, чтобы отправиться в постель, удовлетворенные хорошо проделанной работой, благодарные за взаимную любовь.