Казалось, он был поражен тем, что я не спешу изъявить согласие, — и повторил свое предложение, словно желая дать мне время собраться с мыслями для ответа.

— Союз с вашей семьей был бы для меня величайшей честью, на которую я никогда не осмелюсь притязать: я знаю, что это неслыханная удача для юноши, у которого нет еще за душой ни титулов, ни положения в свете; а между тем самые выдающиеся люди были бы счастливы оказаться на моем месте; однако я могу лишь упорствовать в своем отказе, и коль скоро я волен выбирать между дуэлью и женитьбой, предпочитаю дуэль. Возможно, у меня странный вкус, и немногие бы со мной согласились, но о вкусах не спорят.

Тут Розетта разразилась самыми безутешными рыданиями, выставила голову из-под подушки, но видя, что я храню непреклонность и невозмутимость, тотчас втянула ее обратно, как улитка, которую щелкнули по рожкам.

— Я не то чтобы не любил госпожу Розетту: я люблю ее безгранично, но по некоторым причинам не могу жениться, и если бы я мог назвать вам эти причины, вы сами признали бы их бесспорность. Впрочем, дело зашло вовсе не так далеко, как можно подумать, исходя из очевидности; если не считать нескольких поцелуев, которые вполне объяснимы и извинимы дружбой, возможно, несколько пылкой, между нами не произошло ничего такого, в чем нельзя было бы признаться, и добродетель вашей сестры осталась в безупречной целости и сохранности. — Засвидетельствовать это я почитала своим долгом. — А теперь, господин Алкивиад, в каком часу вам угодно драться и в каком месте?

— Здесь и немедленно, — вне себя от гнева взревел Алкивиад.

— Да что вы! При Розетте?

— Обнажи шпагу, негодяй, а не то я убью тебя на месте! — отвечал он, потрясая шпагой над головой.

— Давайте хотя бы уйдем из комнаты.

— В позицию, если не хочешь, чтобы я пригвоздил тебя к стене, как летучую мышь, мой прекрасный Селадон, и тогда уж, сколько не хлопай крыльями, так и знай: тебе не упорхнуть. — И он ринулся на меня с занесенной шпагой.

Я выхватила свою рапиру, поскольку ничего другого мне не оставалось, и поначалу довольствовалась тем, что парировала его выпады.

Розетта, сделав нечеловеческое усилие, попыталась броситься между нами, поскольку оба соперника были ей одинаково дороги, но силы ей изменили, и она без сознания рухнула на постель.

Два-три раза Алкивиад чуть не задел меня, и не будь я превосходной фехтовальщицей, моя жизнь подверглась бы крайней опасности, потому что он был наделен удивительной ловкостью и сказочной силой. Он испробовал все хитрости и финты, известные в искусстве клинка, пытаясь меня поразить. Придя в ярость от того, что ему это не удавалось, он несколько раз раскрылся; я не желала этим злоупотреблять, но он все нападал и нападал на меня с таким свирепым и жестоким озлоблением, что мне пришлось воспользоваться лазейкой, которую он мне ненароком оставил; и потом, лязганье стали и завивающиеся вихрем блики на клинках опьяняли и ослепляли меня. О смерти я не думала, мне ничуть не было страшно; тонкое смертоносное острие, ежесекундно возникавшее у меня перед глазами, производило на меня не большее впечатление, чем если бы мы фехтовали на рапирах с шишечками на концах; я лишь негодовала на жестокость Алкивиада, и негодование мое подогревалось тем, что я не чувствовала за собой никакой вины. Я хотела просто кольнуть его в руку или в плечо, чтобы он выпустил шпагу, потому что выбить ее мне не удавалось. Запястье у него было железное, и сам черт не заставил бы его разжать пальцы.

Наконец он сделал столь мощный и глубокий выпад, что мне лишь наполовину удалось его парировать; шпага проткнула мне рукав, и я ощутила рукой холодок стали; правда, ранена я не была. Тут меня охватил гнев, и вместо того, чтобы защищаться, я перешла в наступление; я уже не думала о том, что передо мной брат Розетты, и набросилась на него, как на заклятого врага. Воспользовавшись неправильным положением его шпаги, я ловким ударом проткнула ему бок; он хрипло вскрикнул и повалился навзничь.

Я решила, что он убит, но на самом деле он был только ранен, а упал просто потому, что споткнулся, когда пытался отступить, чтобы парировать. Я не в силах, Грациоза, выразить тебе свои тогдашние ощущения; само собой, нетрудно было догадаться, что, если поразить человеческую плоть тонким и острым клинком, то проделаешь в ней дыру, из которой брызнет кровь. Однако я окаменела, видя, как по камзолу Алкивиада текут алые струйки. Я, конечно, не думала, что из него посыплется труха, как из распоротого живота куклы, но верно и то, что ни разу в жизни я не испытывала такого великого изумления, и мне почудилось, что со мной произошло нечто неслыханное.

Неслыханно было, насколько мне показалось, не то, что из раны течет кровь, а то, что эту рану нанесла я и что девушка моего возраста (я настолько вжилась в роль, что чуть не написала — юноша…) уложила на месте такого могучего вояку, искушенного в фехтовании, как сеньор Алкивиад: и всей-то моей вины было обольщение да вдобавок еще отказ жениться на богатой и очаровательной женщине!

Воистину, я угодила в жестокую передрягу: сестра в обмороке, брат мертв (так я считала), а сама я вот-вот лишусь чувств или отдам Богу душу, как первая или второй. Я вцепилась в шнурок звонка и подняла такой трезвон, — который разбудил бы и мертвого; затем, предоставив бесчувственной Розетте и бездыханному Алкивиаду объяснять все происшедшее слугам и старой тетке, я отправилась прямым ходом в конюшню. Воздух привел меня в сознание; я вывела своего коня, сама оседлала и взнуздала его, проверила, хорошо ли натянуты пахви, в порядке ли узда; отпустила стремена на одинаковую длину, на одну дырочку туже подтянула подпругу, короче, снарядила животное с таким тщанием, какого трудно было ожидать в такую минуту, и со спокойствием воистину непостижимым после недавнего поединка.

Я вскочила в седло и по известной мне тропинке выехала из парка. Ветви деревьев, усыпанные росой, хлестали меня по лицу, и оно вскоре стало мокрым; казалось, старые деревья простирают руки, чтобы удержать меня и вернуть к влюбленной владелице замка. Будь я в другом расположении духа или склонна к суевериям, мне ничего не стоило бы вообразить, что это привидения, которые хотят меня схватить и грозят мне кулаками.

Но на самом деле на уме у меня не было ни одной мысли — ни этой, ни какой-либо другой; мозг мой был охвачен свинцовым оцепенением, таким тяжким, что я едва сознавала происходящее; он давил на меня, как слишком тесная шапка, мне только помнилось, что здесь я убила кого-то и потому уезжаю. Вдобавок, мне чудовищно хотелось спать, быть может, потому что час уже был поздний, быть может, напряжение чувств, которое я перенесла вечером, повлекло за собой телесный упадок и утомило меня физически.

Я добралась до маленькой дверцы, выходившей в поля и запиравшейся на потайной замок, который показала мне Розетта во время наших прогулок. Я спешилась, нажала ручку и толкнула дверцу; затем вывела коня, вновь вскочила в седло и помчалась галопом, пока не достигла большой дороги, которая вела в С***; в это время уже начинало светать.

Вот наиправдивейшая и наиподробнейшая история моего первого любовного приключения и моей первой дуэли.

Глава пятнадцатая

Когда я въехала в город, было пять часов утра. Дома уже начинали глазеть на улицы; достойные туземцы выставляли в окошки свои добродушные физиономии, увенчанные пирамидальными ночными колпаками. На цокот копыт моего коня, чьи подковы гулко стучали по неровному булыжнику мостовой, из-за каждой занавески выглядывали круглые, необыкновенно красные лица и по-утреннему бесстыдно обнаженные груди местных Венер, которые изощрялись в замечаниях по поводу столь необычного явления путешественника в городе С*** в такое время и в таком виде, ибо костюм мой был весьма скуден, и выглядела я, по меньшей мере, подозрительно. Я осведомилась, где постоялый двор, обратясь к маленькому сорванцу, у которого волосы падали на самые глаза, так что ему приходилось задирать свою рожицу, похожую на мордочку спаниеля, чтобы удобнее было меня рассмотреть; за муки я дала ему несколько су и добрый удар хлыста, от которого он бросился прочь, вереща, как ощипанная живьем сойка. Я упала на постель и заснула глубоким сном. Когда я проснулась, было три часа пополудни, и всего этого времени мне насилу хватило, чтобы как следует отдохнуть. И впрямь, не так уж это было много после бессонной ночи, любовного приключения, дуэли и весьма поспешного, хоть и вполне удавшегося бегства.