- Оно мне нравится, правда. – я отвечаю поспешно, не находя в себе больше сил лгать. Нам с ним нужно объясниться, или хотя бы оставить на какое-то время тему Перехода.

Посторонние уходят, и дом снова наполняется нашим с отцом одиночеством. Он идет в кухню, выливает в стакан остаток виски и, не садясь на стул, задумчиво смотрит в широкое окно. Теперь он делает так гораздо чаще; покидая комнату, мыслями уносится куда-то далеко. Я хотела бы думать, что он вспоминает маму, хотя бы ее, точно не Дио. После гибели брата, мы заговаривали о нем всего несколько раз, и это всегда заканчивалось слезами отца, после чего папа становился, будто старше на несколько лет. Единственный, горячо любимый сын – тема, способная выбить моего отца из колеи.

Мама - другое дело. Когда вечерами он не был занят на работе допоздна и когда не напивался в одиночку, сидя напротив окна открывающего панораму Византии, рассказывал мне разные истории из их юности. Почти никогда о взрослых годах их совместной жизни. Коротенькие, забавные воспоминания о двух влюбленных людях, живших в достатке и бравших от огромного города все возможное. Мне всегда было легко после этих историй, они не были поучительными или способными пробудить во мне печаль. Обычные воспоминания, о людях, будто бы и не знакомых мне.

Что бы я ни узнала о проблемах между мамой и отцом в последние годы ее жизни, я никогда не усомнюсь в том, что он любил ее и любит до сих пор. Эта горечь, заметная невооруженным глазом, выражаемая в его долгой задумчивости и уходе от себя – говорит мне о любви. Он до сих пор ужасно по ней тоскует, так, как только умеют тосковать взрослые люди. И невысказанность правды, делает его печаль еще сильнее.

В этом я могу ему помочь.

- Почему она оставила меня с тобой, а сама отправилась к революционерам? – льется мой голос, когда я оказываюсь за спиной отца.

Папа оборачивается, не полностью, так чтобы зацепить меня краем глаза и снова отворачивается к окну. Я дам ему какое-то время. Мне больше не нужно от него никакой истины, правдивой детальной истории о случившемся, я всего лишь хочу поговорить с отцом, как говорят с родным человеком, разделяя его скорбь.

Молчание затягивается, но сделав последний глоток алкоголя, отец заговаривает далеким еле слышным голосом:

- Она всегда была лучше, чем я думал. Твоя мама. Знаешь, кого она мне напоминает, какой была, когда я ее встретил? Как твоя подруга, Афина! Красивая, слегка высокомерная, с хорошим воспитанием и светлым, обеспеченным будущим. Я и представить не мог, что однажды мы поженимся, да еще и детей заведем! Я полюбил ее за красоту, что тут скрывать, со всеми мужчинами так. Но она оказалась куда сложнее, добрее, я не знал, насколько она прекрасна внутренне. Твоя мама научила меня видеть то, к чему я всегда был слеп. – отец берет паузу, сглатывает ком подступивший к горлу и продолжает, уйдя глубоко в себя. – Теперь я вижу, что ты как она, с годами, вы почти неразличимы. Мы не были идеальными, Аврора, больше всех был не идеален я. Я жил только своей работой, отдавал все ценные минуты жизни с вами этому треклятому городу, позволяя самому настоящему злу твориться вокруг меня. В тот день, когда твоя мама собралась уйти от меня, забрать тебя и Дио… я разозлился! Она просила, требовала, умоляла забрать вас с собой, но я не позволил вам и шагу ступить из дома! Ночью она собрала вещи, забрала брата из его комнаты, и пошла за тобой, хотела сбежать тайком, но ты в ту ночь забралась ко мне, и уснула на моих руках… Она хотела увезти вас обоих, но не посмела тогда войти в спальню и выкрасть дочь из отцовских рук. Вот так! Вот и вся великая тайна, вся история…

Я не плачу, хотя с первых его слов думала что разрыдаюсь. Внутри меня опустошение; когда ничего нет, тогда и нечему болеть. Отец же выглядит поверженным; тяжело опускается на стул, расстегивая еще одну пуговицу рубашки.

Она не смогла выкрасть дочь из отцовских рук. Воображение рисует мне картину: мама заглядывает в спальню, полная решимости увезти с собой детей, увидев меня, мирно посапывающую на плече у папы, мама внезапно понимает, что не сможет этого сделать. Как бы это не жестоко по отношению ко мне, но она не даст отцу остаться в полном одиночестве! Это не правильно, даже бесчеловечно, делить детей между родителями, но моя мама думаю, видела в этом единственный возможный выход. Она спасла мою жизнь! Если бы тогда мы отправились в Олимп втроем…

- Ты не виноват папа, что мы ее потеряли. Не ты убил ее. – я сжимаю его плечо, склонившись над ним и вдыхая присущий только его волосам, особенный запах. – Я рада, что мы поговорили.

Он нежно и благодарно хлопает меня по руке, и я знаю, что могу оставить его.

Одна, в своей комнате, я лежу на кровати, раскинув руки и ноги по сторонам. Я словно потерпела кораблекрушение, но выжила, и сейчас, устав сражаться за жизнь, мирно болтаюсь на поверхности. Я многое узнала за прошедшие несколько недель, еще больше пережила! Это не сделало меня сильнее, точно не счастливее, но сделало другой. Я была у подножия лестницы, а теперь ощущаю себя так, словно преодолела большую часть ступеней, и осталось всего несколько.

Я все оценила, рассмотрела свои чувства и подлинные желания. Нет ничего важнее любви к Лео! Ничего и нет кроме этой любви. Я дышу им. Я умираю без него. Я бы никогда не смогла выбрать на его место кого-то другого. Он - каждая моя мысль. Он - спектр боли и центр наслаждения. И если не я предназначена ему судьбой, то он предназначен мне точно! Я влюбилась в него навсегда.

Этой ночью я выкраду из сейфа отца свое яблоко, предназначенное для Церемонии Перехода и сбегу с Лео. Как можно дальше от Византии. Нужно спасти его от сомнений! Я чувствую, что стоит чему-то случиться, как Лео оборвет тонкую нить связывающую нас. Я спасу его для себя. Спасу для него самого. Мы станем Бессмертными!

Я задремала, прокручивая в голове план побега. Тянусь к многофункциональному браслету и вижу, что сейчас 1:30. За окном черное небо. Как неожиданно пришло время действовать. После тумана в голове оставленного сном, приходят сомнения. Я начинаю сомневаться, что у меня получится сбежать. Куда мне пойти? Как я смогу найти Лео на первом уровне, я ведь не знаю там ли он сейчас. А если проснется отец, когда я буду в его кабинете….

Стоп! Тупо лежать в кровати и прислушиваться к запредельно быстрому биению сердца, куда мучительней! Я должна подняться. Должна следовать тому, что посчитала правильным. Так и поступаю. Надеваю спортивный костюм из нежной белой ткани, сверху накидываю осеннюю куртку, достаю из дальнего угла шкафа рюкзак и, поспешно наполняю его книгами и своими письмами. Все до единого со мной.

Выхожу из комнаты и прислушиваюсь: тихо, отец уже давно должен спать. Волнительные минуты; я у двери в кабинет отца, если я не буду осторожной, и он застукает меня у сейфа, я навсегда останусь пленницей Византии, и Лео уже не сможет меня спасти. Папа заставит меня принять яд, и… под его действием я забуду о своих чувствах, так же, как Афина забыла Спартака.

Я этого не допущу. Давай же, смелей!

Сверкающий в ночи небоскреб, расположенный напротив нашего бросает свет, кабинет отца освещен. Внезапно меня бросает в жар, я замираю посередине комнаты: включил ли Лео сигнализацию, после того как мы прокатились до Неона? Не помню. Если нет, тогда отец мог заметить это и, может быть, он уже давно знает что я, что-то скрываю от него. А вдруг он все время следил за мной, следит и сейчас? Мне слышатся негромкие, но тяжелые шаги в коридоре…

Ты паникуешь!

Все это, просто последствия моего волнения; отец спит в своей кровати, и даже если я начну петь на весь дом, он не проснется, потому что чертовски пьян! От этой мысли мне становится немного легче, и я двигаюсь с места. Тянусь к сейфу, и даже зная, что он плотно закрыт, пытаюсь открыть металлическую дверцу. Блок. Еще бы! Не мог же папа оставить плод Дориана Блэка на рабочем столе.

В любой другой ситуации я бы и не пыталась проникнуть в тайник, я бы сбежала и без яблока, но я прекрасно знаю код, совсем не сложно. Дата рождения Дио. Как-то гадко себя чувствую, обворовывая собственного отца, используя память о погибшем брате. Все еще могу уйти без подлости по отношению к отцу, зная какую боль ему доставит мой поступок. Но Лео…