— Были, были, — тихо проговорил Казыбек, потупясь.

— Вот видите, вы даже о своих ошибках не забываете! Итак, по коням!

Два геолога, повидавшие виды, перетерпевшие на веку всякого лиха и не утратившие способности мыслить трезво, внимательно посмотрели друг другу в глаза и разошлись надолго.

5

Елемес выполнил обещание — возвратил Меруерт к семейному очагу. Подавленная, с остатками обиды в лице, хозяйка дома на другой день стояла у порога покинутого ею жилища.

— Эй, путешественник! Бродяжка несчастный, подойди ближе! — кричал от дверей неугомонный дружок, словно продавал редкостный товар на рынке. — Подойди и взгляни, до чего ты довел бедную жену своим упрямством! На сей раз она простила. Но, чур, не повторять скандалов из-за мелочей. У вас кроме шкафов и стульев кое-что в доме имеется… А ну-ка, сойдитесь и подайте друг другу руку… Можете поцеловаться, если не забыли, как это делается. Я отвернусь, не любопытный.

Меруерт порывалась пройти в детскую, но провожатый крепко удерживал ее за руку возле порога. Когда Казыбек наконец выглянул из своей комнаты, Елемес соединил их руки, продолжая сыпать словами:

— Если доверились на мой суд, слушайте приговор: ты, мужчина, перестанешь упрекать свою половину за ее попытку создать в доме уют — это священное право женщины. Пусть эти размалеванные восточными кустарями доски остаются под крышей, коль их занесла сюда судьба. Получше расставить всякую рухлядь я вам помогу. И не лезь, пожалуйста, в бабьи дела, если ничего в том не смыслишь. «Тачку» свою, уже обреченную на продажу, уступи тем прохвостам. Сдерите с них побольше, если они целыми гарнитурами бросаются, или оформите через магазин по установленной цене. А мы с Меруерт узнаем в мебельном магазине стоимость этих роскошных кресел и столиков. Останутся деньги — сдайте в Фонд мира, и вся недолга… А тебе, красотка, надлежит впредь в серьезных делах испрашивать совета законного супруга, не действовать наобум. Кому не по душе мое решение, говорите сейчас же, готов принять петицию на обжалование.

Казыбек, не выпуская руки жены, пытался что-то возразить, но Елемес остановил его жестом, — оказывается, не все сказано.

— Не кипятись, друг мой. Я, как видишь, все продумал, чтобы сберечь твое имя в чистоте. Знаю, ты можешь уплатить всю сумму без участия дельцов, но рассуди по-мужски: зачем нам отдавать вполне исправную машину почти за полцены прохвостам? Изымем нетрудовые доходы и передадим в Фонд мира или в сиротский приют… Я высказался как на духу, а теперь вы между собою объясняйтесь.

Елемес шагнул было в глубь прихожей, но хозяин квартиры остановил его фразой:

— Погоди! А что ты обещал министру?

Елемес взмолился, ухватившись за голову:

— Ну и люди! За одну минуту реши им все, додумай за них, вынь да положь в законченном виде! Пощадите, люди добрые! Хороший хозяин хоть и не платит за работу ишаку, зато покормить не забывает!

Меруерт, догадавшись, на что намекает добровольный их помощник, метнулась на кухню, загремела посудой. Казыбек пошел вслед за женой спросить, где будут накрывать на стол. А Елемес не скоро еще унялся в своих упреках, шутливых поношениях, адресуя их то хозяину, то хозяйке, вставляя между язвительными словами то прибаутку, то ловко сочиненную на ходу подсказку о том, как оберегать дарованное людям семейное счастье и не разменивать его на мелочи ссор, на пустопорожние перепалки. Заботясь о госте, супруги все смелее вступали в общий разговор, и прежний лад в семье незаметно для них вошел в привычную норму.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Члены комиссии долго не могли нащупать удобного всем пути к пониманию друг друга. Горячего желания прийти к согласию оказалось мало. Недоставало объединяющей мысли: с чего начать? С проверки ошибок в геологоразведке или с подсчета оставшихся запасов при комбинатах? Всяк тянул в свою сторону и упрекал в недосмотре мнимых противников.

На первом же заседании Кудайбергенов и Жаксыбеков предпочли показать свою эрудицию. Каждый из них внушал другому, что он не лыком шит… О намерении поступиться сложившимися убеждениями не было и намека в их бесконечных пререканиях.

Еще до первого заседания комиссии Кали Нариманович, используя свое право председателя, направил в объединение разведчиков запрос. На бумаге у него получилось двенадцать пунктов, по каждому требовалось разъяснение… Кудайбергенов сунул эту бумагу Шибынтаеву, тот, узрев нечеткость в резолюции генерального, не спешил раскрывать перед «противником» все карты, тянул с ответом… Наконец после звонка с напоминанием выслал копии кое-каких старых отчетов, смысл которых сводился к отговорке:

«Полные данные имеются в министерстве… Если желаете их получить — запросите через соответствующие каналы…»

Жаксыбеков сначала опешил от такой наглости. Затем вернул записку главного геолога ему же и в категорической форме потребовал ответить на все вопросы без утайки. Пришлось даже пригрозить обращением в высшие органы.

Проверка положения дел с запасами сырья, еще не начавшись, зашла в тупик. Кали Нариманович посоветовался с заведующим промышленным отделом. Решили подождать специалистов из Алма-Аты, чтобы не обострять и без того неважные отношения с разведчиками.

Оказавшись в некоей осаде, руководство геологического объединения получило несколько дней передышки. И прежде не избегавшие встреч друг с другом, Шибынтаев и Кудайбергенов теперь почти не расставались. В своих планах защиты от нежданного вторжения в их хозяйство оба они походили скорее на заговорщиков, чем на искателей причины отставания.

— Состав комиссии для нас невыгодный, — толковал своему шефу Таир Шибынтаев. — Жаксыбеков никогда не был к нам доброжелательным; Матвеев пойдет за теми, на чьей стороне окажется перевес; Табаров ни перед чем не остановится ради своей симметричной теории, а мы ее отвергли… Выходит, уже трое явно против нас. Остается надежда на специалистов из Алма-Аты. Министр до поры — наш союзник. Но из столичной компании один наверняка да отколется от нас, так бывало и раньше. Значит, верных «штыков» — трое. Да и то, если заглянуть в душу секретаря нашего парткома Крылова, ответа, как он поведет себя, не найдешь. Говорил вам: надо избавиться от Крылова. Отправили бы на повышение, что ли? Придешь посоветоваться, мямлит: «Поговорим в райкоме, нужно ли спешить?..» Все в этом духе. Темная это лошадка! Того и гляди, повернет и Крылов нос по ветру.

Кудайбергенов гладил виски, слушая главного. Ему не нравились его рассуждения. Шибынтаев в последнее время стал чересчур словоохотливым. Боявшийся прежде даже взгляда своего шефа, теперь, забываясь, то и дело сбивается на поучения.

— Есть у меня мыслишка, — продолжал Таир, будто заводной. — Пора зайти с козырного туза в этой игре. Объявить о Шокпаре. Хватит держать его за пазухой. Месторождение что надо. Особенно по содержанию свинца. Пропустить бы его скоренько через ЦКЗ…^[57] Есть знакомый корреспондент ТАСС, живем на одной лестничной площадке… Арсений Изотович сделает по нашим материалам броскую информацию. Ее покажут по программе «Время». На нас взглянут совсем по-иному. Может, и комиссию за ненадобностью распустят, будь она неладна! Шокпар — это наше спасение, Илеке… Уверяю! Нас объявят победителями, а все эти Табаровы и прочая книжная тля исчезнут с глаз, будто их и не бывало. Сырье есть, бери сколько хочешь, заводы живы, а остальное трын-трава.

Кудайбергенов помнил о Шокпаре и без подсказки коллеги. В той «мыслишке» заместителя было не столько ума, сколько авантюризма. Ничего не придумал, кроме «козырного».

— Но ведь Шокпар не доведен до состояния, чтобы мы могли бросаться им! — тяжело упрекнул главного Кудайбергенов. — Я ведь о том и раньше толковал: ускорьте оконтуривание площадки!

— Там остались пустячные недоделки, — заверял шефа Таир Унисьянович. — К концу года округлились бы. Уверяю! Но сейчас…