— А вдруг опростоволосимся? — вслух подумал Жаксыбеков.

— Ты рискуешь, голубчик, тебе и отвечать!

Кали Нариманович смолк. Наступила решающая минута в беседе. Директор не из пугливых, рисковать в интересах производства приходится постоянно. Но то был свой риск. Подменяя геологов, Жаксыбеков как бы влезал в чужое для него хозяйство, деньги на это чужое требовались свои, и немалые. Как быть?

— А что, если мы в соавторстве с вами напишем записку в Госплан? Ваш авторитет сыграет…

Снурников не любил слова «соавторство».

— Стоит ли в Госплан? — лукаво произнес он, отводя глаза. — Оттуда позвонят Кудайбергенову. А у него ответ готов: «Был на Совиной — пусто». Слишком хорошо я знаю этого человека, упрям что осел… А в Совмин или в ЦК ты не обращался?

Жаксыбеков уловил подначку в словах старика. Смутился. Никак не ждал, что Снурников будет хитрить в разговоре. Это уже что-то новое. Трусит?

— Не понимаю вас, Сергей Архипович!

— Тебя, горняк, я тоже не понимаю! — сердито повел бровью ученый. — Зачем в такую даль забрался? Совет выслушать насчет руды или заполучить соавтора для кляузы?

— Подметное письмо на соседа и забота о жизни города — вещи разные, Архипыч, — обиделся Жаксыбеков. — Нас ведь и горком партии поддержит. За нами все честные люди.

— Вот-вот, — продолжал академик. — Тяни за собой всех, будоражь профком, местный Совет, Общество охраны природы, кого еще… С виду коллегиально, а приглядишься: куча мала!

Жаксыбеков удрученно молчал. Ему всегда казалось: то, что на виду у людей, всегда свято.

— Впрочем, — повеселел Снурников, — если надумаешь все-таки писать, можешь ссылаться на мою записку двадцатилетней давности, адресованную уважаемому тобою Госплану. В свое время верил и я в силу исписанного моими каракулями листа. Цель была — не выходя из-за стола, с помощью ручки с чернилами поставить на колени Кудайбергенова. Не вышло, однако. Не те средства убеждения! Противники сильнее оказались! С тех пор докладные не пишу. Если потянет к сочинительству, отвести душу захочется — сразу отправляю свои записки в фонды. Авось кто-нибудь, вроде твоего оруженосца Алтынбаева, и в лучшие времена доберется до них, обратит в дело… Да что говорить! Много ли у нас с вами осталось годочков, чтобы просиживать за столом? А поле кто будет пахать? Земные радости все здесь! С людьми! И работать-то мы, кажется, научились… Скажи, не так?

Жаксыбеков, наконец-то уловив смысл поучений академика, сказал с облегчением:

— Значит, разведкой заняться? Да ведь я-то хоть сейчас! А что, если мы с Алтынбаевым в землю полезем, а вы за нами присмотрите пока?

Лицо Снурникова посветлело в улыбке. Он даже вздохнул, будто отвалил камень.

— Уф!.. Наконец-то слышу здравую мысль и вижу прежнего Жаксыбекова! Чего уж проще: иди в наш институт, подпиши там договор на сотрудничество. Вам выделят группу моих специалистов в помощь. Да, моих… Люди, между прочим, готовы. Они могут выехать через несколько дней. Недостанет у них зрения — сам загляну, проявлю интерес.

— Вот это дело! — воскликнул Жаксыбеков, потирая руки. — Спасибо! Будем считать, что не зря ездили. Правда, Сардар?

В день отъезда сидели допоздна. О многом говорили. Вспоминали дни молодости. Старались под конец встречи избегать разговоров о геологии, о поисках вообще, но слова прорывались и об этом. Ради чего, собственно, жили?.. Жаксыбекову было обидно за академика: большой знаток руд, непререкаемый авторитет в оценках залежей… А вот задвинут кем-то в тень, вроде бы совсем лишним человеком стал… Кто это сделал, кому выгодно? Почему сам Сергей Архипович смирился со своим положением?

Избрав удобный случай, спросил об этом. Смутил таким вопросом человека изрядно. Заговорил ученый нехотя, будто о давней болячке:

— Виноватых в моей истории много… Понимаю, это не ответ. Но лучшего объяснения не припас. И самый изощренный разбор того, что случилось, ни прежде, ни сейчас ничего не дал бы нам обоим, коллега. Сложным для всех нас, и хороших, и плохих, оказалось время. У каждого века были свои герои. Для других лет те герои небось и не годились бы, а своему часу пришлись в самый раз. Трудно взглядом окинуть наш путь: одно поколение людей обязано было шагнуть от лаптя и конного плуга до полета в космос! Такое вообразить немыслимо! А проделать надо. Отставание означало смерть! Нас окружали, нам грозили… Замешкайся чуть, и набросили бы оковы, превратили в рабов. Богатство растащили бы и жизни наши превратили в ничто… Полагалось во всем спешить. Вот и старались, не щадили себя, голубчик. Напряжение первых пятилеток — закладывали основы… Четыре года войны… Восстановление… А призыв один: «Давай, давай!»

Уму непостижимо, как удавалось людям? Нужны были горы сырья — миллионы тонн угля, руды, металла. Чтобы поспеть за остальным миром, наверстать упущенные века, работали на износ, никто о себе не думал. Уцелеет дом — будем жить, сожгут его пришельцы — пойдем в батраки к соседям… Железному веку, как его назвали, требовалось много металла, а значит, и руды. Хватали, где поближе, брали с поверхности, шарили чуть не вслепую подчас.

Сотни геологических отрядов уходили каждый год на поиск новых месторождений… Именно — новых! Разведчики добились почти невозможного: «накормили» растущие, словно грибы после дождя, заводы, а те обеспечили страну металлом. Удачливые искатели руд стали героями, их носили на руках, осыпали знаками отличия. В то время с нами, спецами, не разговаривали долго: нашел руду, значит, хороший человек, не повезло — пеняй на себя. Могли приписать саботаж и вредительство. Деньги потратил, а отдачи ноль?.. Вот ведь как рассуждали! Чего скрывать, я сам в те годы мыслил подобным образом!

Многих из нас выручал щедрый от века рудный край. Дарил и славу и спасение. Но и тогда я часто спрашивал у самого себя: не жадно ли выхватываем у земли припасенное матушкой за сотни тысяч лет? Задумывался о том, что ждет нас, действующих безоглядно, через полвека? Об Актасе вспоминал чаще, чем о других землях, дальних… Так появилась идея поэтапной разведки не на одном, а на нескольких горизонтах. Нашел залежи — гони бур дальше, измеряй глубины… Коллеги интересовались моей «трехэтажной», но не больше. После и сам убедился: теория эта смахивала на преждевременно появившегося на свет ребенка. К ее рождению ни сам я, ни другие не были готовы. Рассуди, друг мой: кому захочется лезть в какие-то там нижние пласты, если руды навалом и она чуть не на поверхности?

Каждая сотня метров углубления прибавит к стоимости тонны сырья десяток рублей! Где их набраться, этих рубликов? Конечно, решились бы на такие расходы, если бы ничего другого не оставалось. Короче говоря, мои увещевания идти вглубь остались гласом вопиющего в пустыне. Модным тогда был лозунг: «Искать гиганты месторождения на поверхности земли!» Дошло?

— Возможно, вы правы в ссылке на время, — вставил слово Жаксыбеков. — Но хотя бы в порядке опыта копнули. Разве возбранялось? И уж в конечном счете ругать-то вас имелись ли причины? Ну, помечтал человек, ваши мечты — это тоже дело…

— Не Кудайбергеновы меня одолели, коллега, а время, возвысившее их!.. — подытожил рассказ о себе академик. — В конце концов я понял: со своей теорией оторвался от других, слишком широко мыслил, требовал к своей персоне избыточного внимания… Пока уразумел все это, много силушки угрохал и здоровье пошло на убыль… А понял — перестал ходить по инстанциям. И все же от задуманного не отрешился! Подбадривал себя злорадной мыслишкой: «Погодите, люди, иссякнет кошелек, что в ближнем кармане. Вспомните о чудаке Снурникове!..» Двадцать лет ждал. И вот ты приехал… Спасибо, начинайте с богом!. Обрадуйте старика добрыми вестями с глубин. Не откажусь разделить с вами радость удачи. Сочту за честь поздравить смельчака… А как же?

И он протянул руку Жаксыбекову, будто здравил победителя авансом.

4

После перерыва председательствующий попросил Табарова ответить на вопрос директора комбината.