– Мне жаль, – положила ручку на запястье Джека, Тонечка.

– Джеки, – покачал головой Володя Соловьев, – ты такой молодой, а уже состарился душой!

– Ничего, – прошептала, сдерживая рыдания, тетушка Лизавета, – бог милостив, все образуется!

– Но дом? – настаивала Тонечка.

– Мы переехали и живем сейчас в Нью-Йорке, снимаем квартиру, – сообщил Джек.

– Маленькую квартиру, – подтвердила Джилл.

Тетушка Анфиса смахнула слезу и подложила Джеку блинков, а тетушка Лизавета активно полила их сметаной.

– Тетушки, – втиснулся тут в проем двери, ведущей в сени, толстый священник, – мы решили, где поставить часовню. Деньги на богоугодное дело даст вот он.

И батюшка посторонился, пропуская в избу барина.

– А это кто такие? – сощурился на художников, барин.

Ему объяснили. Когда все уселись, подвинувшись и дав место новоприбывшим, в дом проскользнул чиновник, которого с трудом, но все же заметил Володя Соловьев и передавая ему тарелку с блинами, позаботился и о сметане, и о чае.

Чиновник сухо поблагодарил.

Барин взбодрил себя двумя стопками малиновой настойки, из запасов тетушек.

Художники быстро вошли в суть дела и горячо принялись развивать мысль своего участия в деле становления церковной часовни на деревне.

Джек выпив пару, другую стопочек малиновой настойки быстро опьянел так сильно, что уже не мог понять приснилась ему или нет тощая особа с копной соломенно-желтых волос, багровым носом пьяницы и настолько визгливым голосом, что выдержать ее могли только хмельные люди.

– Что это за женщина? – спрашивал Джек у Володи Соловьева и морщился, зажимая уши.

– Где? – удивлялся Соловьев.

– Вот! – тыкал пальцем в тощую особу, Джек.

– Это кикимора болотная! – произнесла Тонечка и легонько дунула, после чего, визгливая баба исчезла, без следа.

Джек изумленно взглянул на девочку.

– Она появляется там, где пьют! – пояснила Тонечка. – Любит затевать скандалы и подначивает драчунов.

– Пьяная Россия! – изумленно произнес Джек и обессилено сполз на стуле.

– Пойдем! – дернула его за рукав, Тонечка. – Все равно вы у нас ночевать останетесь!

Она привела Джека в свою комнату. Усадила американца на стул, и сноровисто перестелив собственную постель, предложила опьяневшему и уставшему от впечатлений дня, гостю лечь спать. Джек с удовольствием повиновался, разоблачившись до нижнего белья, улегся и убаюкиваемый колыбельной песенкой, что принялась напевать над ним, Тонечка, быстро погрузился в спасительный сон без сновидений.

– Тонечка, – заглянула в комнату дочери, тетушка Анфиса, – нам бы еще Джилл уложить спать?

Тонечка с готовностью вытащила из-за шкафа раскладушку, скоро постелька была готова и для сестры Джека.

Девушка с благодарностью посмотрела на девочку.

– А ты?

– И я! – кивнула Тонечка, раскатывая небольшой матрац набитый сеном, на полу. – Мне надо охранять твоего брата! Он уязвим для духов нашей деревни!

Джилл не возражала, а улеглась, скоро погрузившись в крепкий сон.

– Что думаешь? – спрашивал в это время, Володя Соловьев у Дениса Курицына.

Денис, уютно устроившись на сеновале, поправил пуховую подушку и, уставившись на видные из-под крыши сенника, звезды, вздохнул:

– Чего только не бывает в России!

– Неизвестно что бывает! – подтвердил Борис Юрьевич Беляев, подоткнув со всех сторон клетчатое шерстяное одеяло.

– Магия, – вздохнул Санечка Михайлов.

– Фантастика, – с восторгом произнес Васенька Кокорин.

– Я книжку напишу! – решил Володя Соловьев.

– А мы ее иллюстрируем, – подхватил Денис Курицын.

– И историю американца опиши, – посоветовал Борис Юрьевич.

– Мы тут вам не помешаем? – вклинился в разговор художников толстый священник и полез на свободное место на сеновале.

– Всем места хватит! – залезая на самый верх и таща за собой набитые сеном, матрацы, сказал барин.

– Я тут одеяла прихватил и подушки, – тихим голосом, сообщил чиновник.

– Устроились? – спросила тетушка Анфиса и внесла в сенник какое-то устройство, испускающее дым.

– Что это, никак, матушка, вы нас сжечь решили? – заинтересовался священник.

– От комаров это, батюшка, чтобы кровососы вас не закусали! – размахивая дымящим устройством, весьма похожим на сковородку с дырявой крышкой, сказала тетушка Анфиса и, подвинув табуретку, оставила сковородку дымиться.

– С нами крестная сила! – перекрестился священник и принялся читать молитвы.

Художники, молча, слушали, под монотонное бормотание молитв, они и заснули. И не слышали, как посреди ночи пошел тихий, моросящий дождь. Не видели, как белая ведьма, воспользовавшись сыростью, проложила себе дорогу к сеннику, где было столько ненавистных для нее мужчин, но заметив бесцветный взгляд проснувшегося чиновника, отчего-то смешалась и дала деру, когда он внезапно швырнул в нее горсть соли, что прихватил для защиты от местной нечисти, высыпав в карманы своего пиджака целую солонку с обеденного стола тетушек. Белая ведьма скрылась обратно в реке. Не слышали они, как стенали от голода в пустом доме, жуткие сущности. Не видали, как дрожали и переливались на границе кладбища несколько сот фигур, где старый дедушка Лука вглядывался совсем, как давеча тетушки, прикладывая ладонь козырьком ко лбу, недоверчиво всматриваясь в спящих пришельцев…

7

– Дитя мое, как же ты устала! – произнес над Тонечкой мужской грустный голос.

Тонечка моментально проснулась и улыбаясь. протянула руки. Но ангел покачал головой, взирая на нее с такой печалью, что по щекам девочки потекли слезы.

В комнате было тихо. Сонно тикали настенные часы и посапывали во сне американцы, Джек и Джилл.

И только ангел, сияющий ангел, будто огромная яркая огненно-рыжая птица светил так, что куда там электрическим лампочкам!

Тонечка закрыла глаза, сквозь сомкнутые веки наслаждаясь практически солнечными бликами, исходящими от ангела.

Ангел заглянул ей прямо в душу. Тонечка села на матрасе, подтянула ноги, обхватила руками колени:

– Чего ты хочешь?

Она видела в его глазах отражение своей любви, того же самого чувства, своих же надежд.

Ангел опустился перед ней на колени, посмотрел на нее с жалостью.

– Я могу забрать тебя домой, – нежно сказал он, – но лишь, когда ты сама пожелаешь. Твое рождение в этом мире было ошибкой!

– Я предназначена для другого мира? – глядя в ультрамариновые, понимающие глаза ангела, спросила Тонечка.

Ангел торжественно кивнул:

– Дитя мое, ты – наша!

– Но я нужна людям! – повела она рукой вокруг.

Ангел помрачнел, исподлобья взглянул на спящего Джека, но присмотревшись, широко улыбнулся:

– Он тоже – наш!

Мельком взглянул на спящую Джилл и выражение лица его изменилось на озадаченное:

– Странно, вроде родные по крови, а к истине идут разными путями.

– Как это? – Тонечка посмотрела на свои стиснутые руки и нахмурилась.

– У него развитая, сильная, самодостаточная душа, – показал рукой на Джека, ангел и повернулся к Джилл, – а у нее душа окутана туманом, будто у слабоумного человека, мозг отказывается верить и принимать очевидное.

Тонечка посмотрела на Джилл:

– Она погрузилась в плавно плывущие на чудесных лодочках детские сны.

– Уходит от проблем! – подтвердил ангел и перевел взгляд на Тонечку.

– Ты не сможешь вечно охранять покой ни этих людей, ни деревенских жителей, ни всей страны в целом. Ты не принадлежишь этому миру. Ты – наша!

Тонечка вскочила на ноги:

– Я знаю, но дай мне немного времени! – голос ее дрогнул и она широко раскрыла рот, стараясь дышать глубоко, боясь в любой момент разрыдаться.

– Люди боятся тебя, – напомнил ей ангел, – в любое мгновение они готовы от тебя отречься, вытолкнуть прочь из своих жизней, вычеркнуть твое имя из своих сердец!

– Да знаю я! – всхлипнула Тонечка. – Но мне их так жалко!