Дольше всего оставалась неопределенной судьба пары тоненьких брошюрок о приключениях Пинкертона, но в конце концов и они оказались приняты: видимо, с учетом того, что грамотности некоторых констеблей хватит лишь на такое чтение. Так что в итоге, кроме Шекспира, отбраковке подверглась лишь еще одна книга.
– Гм… – Старший инспектор нерешительно прочистил горло. – Я…
– Уже? – спокойно поинтересовался библиотекарь. Он все это время стоял в дальнем конце зала, спиной к происходящему, лицом же к открытому окну.
– Да. Должен сказать, что вы оказались правы. Во всяком случае, более правы, чем мне представлялось при первом осмотре… Осмотре места преступления, гм, да. – Ледоу спрятал улыбку в усах.
– Понятно. Что ж, насчет «Отелло» у нас уже был разговор. А вот чем вам не подошли «Приключения Шерлока Холмса», друг мой?
Инспектор бросил быстрый взгляд сперва на стол, потом на обстановку библиотечного зала. Нет, никаких зеркал тут не было. Его друг не увидел вторую из отвергнутых книг, он угадал ее.
Вообще-то профессиональная проницательность – удел детективов, библиотекарям заповедан небом совсем другой комплекс достоинств. Но Чарльз Ледоу отлично знал, что и на детективной ниве его друг в высшей степени не прост. В Грегори вообще простого было мало, если не считать, конечно, его фамилии. Да и то: Смитов в Англии едва ли не четверть, Браунов лишь немногим меньше, а вот фамилия Браун-Смит по редкости соизмерима с герцогской. Грегори Браун-Смит. Человек, который отнюдь не всю свою жизнь провел в тиши библиотечных стен, вдыхая запах старинных фолиантов. О нет.
– Ни на единый миг не подвергая сомнению их литературные достоинства… – осторожно начал инспектор. Но осторожность тут же покинула его: – Ох, ну право же слово, Грег! Я отлично знаю, что все мы, от суперинтенданта до последнего бобби[54], глупцы, неучи, слепые и глухие бездари, а заодно и потенциальные преступники, конечно. Потому что бросить за решетку невинного – преступление, упустить из рук настоящего злодея – тоже. А именно этим мы, как всем известно, и занимаемся. Но ведь известно-то это всем именно из таких вот… де-тек-ти-вов.
Последнее слово Ледоу произнес с нескрываемым раздражением.
– Точно ли из-за них? – Библиотекарь все еще не поворачивался. Рука его скользнула к небольшой коробочке, он придвинул ее к себе по подоконнику – и слегка наклонился вниз, будто высматривая что-то за раскрытым окном в окутанном ранними сумерками дворе.
– А из-за чего же еще? – Раздражения в голосе старшего инспектора никоим образом не убавилось. – О, конечно же, крупный полицейский чин проявит черную неблагодарность, если не согласится вот так запросто передать влюбленному доктору сундучок с сокровищем на полмиллиона тогдашних фунтов, чтобы юная леди оказалась первой, кто их увидит… И он действительно передает, и даже выделяет констебля в сопровождение, вот только тот без возражений соглашается обождать в кэбе, пока доктор относит сундук к избраннице своего сердца и там, без свидетелей, вскрывает его кочергой. А потом, не слишком скоро, они выходят к терпеливо ждущему на улице констеблю и сообщают, что никакого сокровища нет и в помине. Между тем оно вообще-то представляло собой спорную собственность, на него две семьи претендуют… и две сотни семей могли бы очень прилично жить только на проценты от тогдашнего полумиллиона… Ну и в каком виде предстают все участники этой сцены? То-то потом доктор с новоиспеченной супругой почти сразу поселяется в собственном доме; а ведь совсем недавно оба были крайне стеснены в средствах, доктор даже скромную квартиру был вынужден на пару с Холмсом снимать…
– Там еще, помнится, констебль без награды остался, – негромко произнес Браун-Смит. Коробочку он теперь держал в левой руке, а в правой у него был пинцет.
– Да, в благодарность за свое ожидание снаружи. Десяти фунтов он, кажется, не получил: это, по тем ценам, его где-то двухмесячное жалование, если не больше. Зато мистер Холмс демонстрирует чудеса дедукции: находит на подоконнике след деревянной ноги (полиция, разумеется, на это не способна), по нему описывает внешность преступника, не забывая упомянуть его тропический загар (а тот в Лондоне уже три года)… После чего устраивает сперва засаду на несколько дней, а потом погоню на скоростном катере – и все это чтобы подозреваемые не смогли с удобством сесть на пароход, отправляющийся в Южную Америку. С ума сойти: если беглый каторжник не попадет на пароход, то ему, конечно, просто и деться больше некуда, о горе, о крах всех его планов! Интересно, он в Англию тоже прибыл пассажирским рейсом, в каюте первого класса, с черным дикарем в качестве слуги? А что во время этой погони оба катера пронеслись мимо сотни торговых судов – это, безусловно, ерунда, театральный задник: разве может беглому каторжнику прийти в голову договориться с капитаном какой-то из этих посудин? И разве может Великому Сыщику прийти в голову мысль, что каторжник о таком подумает заранее, до того и вместо того, чтобы на трансатлантический рейс стремиться? В том-то и дело, Грег: добро бы только мы, служители закона, в этих историях выглядели умственно отсталыми – так ведь нет, там какие-то состязания призовых идиотов. А ты еще спрашиваешь, почему я отложил эту книгу… Да для любого нормального сыщика она хуже Шекспира!
Библиотекарь только головой покачал.
Инспектор перевел дух. Ему стало неловко: познакомившись с Грегори Браун-Смитом еще в ранней юности, они за все время лишь несколько раз переходили на «ты» – и, как правило, было это в минуты крайней опасности, когда каждый миг может оказаться решающим[55].
– И это у мистера Холмса везде, – продолжил Чарльз Ледоу тоном ниже. – Если не след одноногого, так след хромого; если человек умирает от апоплепсии, то он обязательно падает таким образом, чтобы проломить себе затылок о сундук или о каминную решетку. О эта каминная решетка! Где я ее только уже не встречал как причину смерти… разве только в реальной практике ни разу не довелось. Зато если в этой самой практике требуется «раскрутить» собеседника на пари, то совсем не обязательно у него из кармана именно в нужный момент будет торчать пунцовый листок.
Он коротко хмыкнул. Дальше его речь текла уже совсем умиротворенно:
– Ну и когда в «Союзе рыжих» злоумышленники прикрывают свою контору в тот самый день, как закончили подкоп под банк, – это они прямо-таки вопиющее отсутствие выдержки проявили. Нет чтобы задержаться буквально на сутки: тогда Холмс просто-напросто ничего не узнал бы. Хотя… да, бывало такое в моей практике. Хитроумие и глупость часто по одним дорожкам ходят. Но вот компрометирующую записку очень вряд ли будут целые сутки держать в том самом кармане, куда ее сунули сразу после убийства. Особенно если убийца знает, что уголок этой записки, оставшийся в пальцах жертвы, уже привлек внимание следователя. Да… вряд ли… – Инспектор запнулся и добавил без всякой охоты: – Но и такое случается…
Грегори Браун-Смит никак не прокомментировал это признание. Однако Чарльз Ледоу сам ощутил, что его аргументация, недавно столь пылкая, начинает терять весомость. И счел необходимым продолжить:
– Зато переводчик, который тайком от своих преступных клиентов вставляет в разговор дополнительные фразы, вызывает у меня подлинное восхищение. Вернее, вызывал бы, не окажись среди этих вопросов и ответов числительные – три недели, города́ – Лондон и Афины, а также имя пленника… я-то его сейчас не помню, а вот преступники забыть не могли, да и слово «Лондон» мудрено с чем-то перепутать. Даже по-гречески. И алиби, базирующееся на соображении, что узкоплечий юноша не сможет проткнуть человека гарпуном, это, мол, и самому мистеру Холмсу не по силам, – просто курам на смех. Китобойный гарпун в моей практике ни разу не фигурировал, но крепкие парни слабого на вид сложения – часто. А человеческое тело столь непрочная конструкция, что ассегай, во всяком случае, его запросто пробивает насквозь, даже в руках подростка. Нам ли не знать…