– Вы полагаете… самоубийство? – бесстрастно поинтересовался Грегори Браун-Смит. Его это предположение явно не повергло в шок.

– Во всяком случае, это первоочередная версия. Убийства никто не видел, а вот признание в самоубийстве слышали двое. Предсмертным же свидетельствам положено верить, если они не опровергаются совсем уж убедительными фактами или другими свидетельствами… Причина, по которой Отелло мог взять вину на себя, у вас вопросы вызывает?

– Нет, – коротко ответил библиотекарь. Потом он сделал нечто странное: надвинул рукав пиджака на тыльную сторону левой кисти. Впрочем, странность эта тут же прояснилась, когда Браун-Смит протянул руку сычику – и Сангума без колебаний вскочил на нее, как на древесный сук. Крохотные, но острые коготки заскребли по плотной ткани.

– А у следствия, пожалуй, вызовет – потому что тут возможно несколько вариантов. – Инспектор в задумчивости перелистнул страницу. – Начнем со второго и действительно маловероятного: стремления кого-то прикрыть. Но за давностью лет это уже совершенно недоказуемо. А вот версия первая и наиболее вероятная – совершенно реальное чувство вины. Пусть тринадцать или даже шестнадцать лет для тогдашних юниц и брачный возраст, все равно, если девочка тычет себя кинжалом, в этом виноваты… взрослые. Вне всякой зависимости от того, виновата ли сама девочка хоть в чем-нибудь. Кстати, она действительно ни в чем ни виновата?

Этот вопрос Чарльз Ледоу задал совершенно равнодушным голосом, словно бы между делом. И подтолкнул книгу по гладкой поверхности стола своему собеседнику.

– Не знаю, право, – тот принял подачу, – в том, в чем ее обвинял супруг, – явно невиновна: с Кассио у нее никаких тайных отношений нет. Но в одном-двух случаях мы вправе предположить… пожалуй, определенную неосторожность, вряд ли более. Сейчас найду… Сэр, вы позволите? – Этот вопрос был адресован Сангуме. Беззвучно затрепетав крыльями, сычик перепорхнул с запястья библиотекаря на край столешницы. – Ну вот тут, к примеру: акт четвертый, сцена третья.

Он постучал пальцем по середине страницы – и точным движением перепасовал раскрытую книгу через стол обратно.

– Это что? А-а, вижу: девочка хвалит некого Лодовико… м-да, «красив, умен, красноречив»… А Эмилия тут же подхватывает: «Я знаю венецианку, которая босиком прошла бы до самой Палестины за одно прикосновение его губ». И продолжает приводить доводы в пользу супружеской неверности – но, кажется, тщетно. А происходит этот разговор… так… сразу после очень тяжелой размолвки с Отелло. Нет, это не довод: ни для суда, ни для нас с вами, полагаю. Через какое-то время, возможно, плод и созрел бы – но ведь девочка погибает в ту же ночь. Кто вообще этот Лодовико, не помню его?

– Второстепенный персонаж. Знатный венецианец, друг Кассио и дальний родич Дездемоны. Точнее, ее отца, сенатора Брабанцио.

– Вот как? Не такой уж и второстепенный. Где он, кстати говоря, находился в момент преступления?

– Ну, друг мой, вы все-таки слегка перегибаете палку. Уж точно он находился не в покоях Отелло и Дездемоны. Там вообще никого постороннего не было: Отелло приказал жене отослать служанку…

– Задержанный, не пытайтесь водить полицию за нос. Отосланная служанка – не основание утверждать, что «никого постороннего не было»: это во дворце-то, в резиденции наместника? Да там наверняка и слуг полно, и кто-нибудь из свиты там же ночует, и стража где-то есть… Буду очень удивлен, если во внутренние покои не окажется запасного хода. Не обязательно даже потайного: какой-нибудь доступ с террасы, возможность проникнуть со второго этажа или через службы… Вам был задан конкретный вопрос, задержанный, – потрудитесь на него ответить. Если не полагаетесь на свою память, то вот вам старина Вильям в помощь!

«Отелло» вновь переместился на противоположный край стола. Но библиотекарь ответил сразу, не заглядывая в книгу:

– Прошу простить, белый господин, больше не повторится! О местопребывании порученного моему надзору Лодовико сообщаю: в описываемый момент он находился на улице за пределами дворца. Как раз неподалеку от места, где произошло нападение на Кассио. Он же потом и оказывал вышеупомянутому Кассио первую помощь. Чему свидетелем было несколько человек: сам Кассио, девица легкого поведения по имени Бьянка, Яго – впрочем, ему веры нет – и Грациано, джентльмен безупречной репутации: брат сенатора Брабанцио, дядя Дездемоны…

– И этот тут как тут… – пробормотал инспектор, нахмурившись. – А ведь дело становится куда подозрительнее, чем я только что предположил. Нет, не передавайте мне книгу, Грегори, лучше посмотрите сами: от места покушения на Кассио до дворца далеко?

– Карта не прилагается. – Библиотекарь опять виновато развел руками. – Но вообще-то вряд ли далеко: большинство участников подоспели очень быстро, а вскоре и Кассио туда приносят – раненого, в портшезе.

– Значит, он был ранен не так уж тяжело, – заключил Ледоу. – Да, вот еще вопрос: почему Яго ограничивается тем, что наносит ему один-единственный удар в ногу? Ведь имел возможность убить, хотел убить – и, пожалуй, просто должен был убить, чтобы избежать разоблачения? Нет ли каких-то подозрительных моментов в том покушении?

– Еще как есть. – Браун-Смит уже нашел нужную страницу. – Акт пятый, сцена первая. Шалопай Родриго атакует из засады, и его выпад достигает цели – но Кассио в ответ произносит:

…а потом контратакует – и тяжело ранит Родриго.

– Кольчуга под одеждой, – без колебаний констатировал Ледоу.

– Несомненно. Кольчуга – или то, что соотечественники Яго называли «alas del escarabajo»[61]. Ожидал нападения.

– А на сцене…

– …это, как правило, выглядит иначе: чистое, беспримесное фехтование, в котором Кассио проявляет большее мастерство.

Произнеся эти слова, библиотекарь вдруг встал и продемонстрировал фехтовальный выпад, очень четко и правильно – но так, словно в руках его была не шпага, а скорее уж винтовка со штыком. Инспектор, таким же мягким и стремительным движением вскочивший на ноги по свою сторону стола, не менее грамотно изобразил отбив и ответный выпад.

Пустота в их руках скрестилась прямо над «Отелло» и почти ощутимо лязгнула, как винтовочные стволы или лезвия зулусских ассегаев. Сычик опасливо замер, ежесекундно готовый взлететь.

– И все-таки для суда не аргумент, – как ни в чем не бывало продолжил инспектор, снова опускаясь в кресло. – Может быть, Кассио всегда ожидал нападения: ведь в первый же свой день на Кипре устроил дебош, схватку с применением оружия… После такого у него вполне могли появиться враги, не связанные с интересующим нас случаем. Потом, время там фактически военное: турецкий десант не состоялся, но мало ли что.

– Все это верно, Чарльз. Но если покушение настоящее – то странно, что о такой возможности не подумал Яго, его организатор. Родриго-то вообще не слишком умеет задумываться, а вот Яго, чье имя сделалось синонимом коварства… Причем ведь только от Яго мы узнаем, что рана в ногу будто бы «тяжела»: он и ранит Кассио, и перевязывает его, и добивает нежелательного свидетеля Родриго… тоже не слишком удачно, но вот тут я готов поверить в случайность, один раз. А потом руководит случайно, о, вне всяких сомнений, оказавшимися на месте друзьями Кассио, они же родичи Брабанцио: кому оповещать генерала, кого арестовывать по подозрению, куда нести раненого. И едва успевает посетовать: «Эх, носилок нет!» – как сразу, ex machina[62], на ночной улице появляются носилки-портшез. А когда человека несут в портшезе, не очень-то поймешь, ранен он серьезно или едва оцарапан.

– Но зачем это ему? – Ледоу выглядел по-настоящему озадаченным. – Ведь в результате Яго изобличают, ловят, обрекают на пытки и казнь…