— Я пришла попрощаться с тобой, Майкл, — повторила она. — Но прежде мне хочется сказать тебе несколько слов.

Робсон откинулся на спинку стула и попытался придать своему лицу непринужденное выражение. Однако в каждом его жесте сквозили напряжение и неуверенность.

— Правда может быть жестокой, Майкл, — задумчиво проговорила женщина, — но она в любом случае лучше лжи. Знай, последние два года я за твоей спиной прибирала к своим рукам все нити управления твоей империей. Я вербовала себе сторонников из лучших людей. Создавала тайные денежные фонды, из которых одаряла людей, ставших верными мне. Копила деньги и драгоценности, которые могли бы пригодиться мне на случай побега.

Лукреция полюбовалась на свои безупречно наманикюренные и покрашенные нежно-розовым лаком ногти и продолжала:

— Но мне не хотелось собирать свое богатство по крохам. Поэтому, когда у тебя зародилась мысль о ядерном шантаже Соединенных Штатов, я развила ее. Намекнула, что лучше всего разместить ядерные устройства в Гренландии, — чтобы выкуп платили не только США, но и другие страны. Те, которые пострадали бы в результате поднятия уровня Мирового океана. Стала любовницей твоего лучшего друга Симона Тейлора, и он помог тебе осуществить начальную фазу операции «Нуук».

— Как?.. — задохнулся Робсон. — Ты спала с этим подонком?

— Я спала с подонком — с тобой! — прошипела Лукреция. Она подалась вперед на стуле: — Думаешь, я любила тебя хотя бы минуту?! Я постоянно испытывала к тебе самую жгучую ненависть!

— Но почему?! — Даже в эту минуту Робсон не мог скрыть удивления. — Ведь я поднял тебя из грязи, из нищеты, сделал королевой… ты ни в чем не знала отказа!

— Именно поэтому я тебя и ненавидела! — отрезала Лукреция. — Я была на всю жизнь унижена твоими благодеяниями. А унижение переросло в ненависть.

Она замолчала. Робсон нервно постукивал по столу пальцами. Лукреция усмехнулась:

— Чего теперь говорить! Ты отстранен от проведения операции «Нуук». Завершать операцию буду я!

Робсон сбросил на пол газету, прикрывавшую револьвер, и навел ствол на Лукрецию:

— Сейчас ты умрешь, грязная потаскушка!

Он опасался, что у женщины в сумочке может оказаться маленький дамский пистолетик, и поспешил нажать на спусковой крючок.

Однако выстрела почему-то не последовало. Робсон, который начинал как гангстер-бессеребренник, грабивший прохожих за пачку сигарет, мгновенно передернул затвор. Негодный патрон вылетел из пистолета, на его место встал новый, и доминиканец вновь нажал на спусковой крючок.

— Можешь стрелять в меня сколько угодно, — раздался спокойный голос Лукреции. — Только имей в виду: все патроны в твоем пистолете — без капсюля. Просто пули в пустых гильзах.

Не веря ей, Робсон дергал затвор до тех пор, пока из магазина не выскочили все девять патронов.

Лукреция говорила правду. Этими патронами было невозможно убить даже комара!

— Я же сказала тебе, что все твои люди переметнулись на мою сторону, — заметила Лукреция. Она вновь замолчала. Затем, не скрывая торжества в голосе, проговорила: — Знаешь, почему я убедила их в конце концов? Я сказала им, что ты — известный в мире преступник. Тебя хорошо знают ФБР, ЦРУ и Интерпол. Даже если тебе посчастливится взять выкуп, тебя отыщут с ним на дне моря. Золото отнимут, а тебя и всех тех, кто пойдет за тобой, — посадят. Хорошо, если в тюрьму, а не на электрический стул. А я — темная лошадка! Никому и в голову не придет считать меня повелительницей сотен мафиози, которые поднимут для меня золото со дна Гудзона! Поэтому-то твои люди, трезво взвесив мои шансы, предпочли меня…

Звериный вопль вырвался из груди Робсона. Не помня себя от ярости, доминиканец подскочил к стене. Там, на барсовой шкуре, висел тяжелый кинжал. Италия — эпоха кондотьеров. Больше всего на свете — даже больше американского золота — Робсон хотел всадить широкое лезвие по самую крестообразную рукоять в грудь вероломной Лукреции.

Но женщина даже не шелохнулась, когда Робсон схватился за рукоятку кинжала, готовясь выдернуть его из ножен. Она сохраняла ледяное спокойствие.

Казалось, кинжал был заговоренный. Робсон дергал, дергал за его рукоять, но он упорно не хотел вылезать из ножен. Странное дело! Застряло не только лезвие, но и сами ножны не отдирались от стены!

— Не трудись понапрасну! — с презрением бросила Лукреция. — Нож из ножен не вытащит даже Геракл. Да ты и не отдерешь кинжал от стены. Я все предусмотрела…

И, не обращая уже больше никакого внимания на Робсона, она бросила взгляд на часы.

Олег уже хотел ломать крышу лифта и выбираться из шахты по тросу, который опускал и поднимал кабину, когда в кабине внезапно зажегся в полную силу свет и она, как ни в чем не бывало, поехала вверх.

Охранник перевел дух. Все это время, пока они висели между седьмым и восьмым этажами замка, дуло пистолета Олега было плотно прижато к его спине. Каждое мгновение охранник опасался, что пальцы Смирнова, дрогнув, оборвут его жизнь до срока.

Лифт остановился на десятом этаже. Створки разошлись. Смирнов толкнул боевика ладонью в плечо:

— Показывай, где Робсон!

Охранник покорно поплелся по коридору.

— Быстрей! — прикрикнул Смирнов.

Боевик ускорил шаг и привел Олега к большой железной двери. Олег несколько раз сильно ударил в нее. Железо отозвалось глухим металлическим гулом. Но никто не открывал дверь с той стороны.

Смирнов придирчиво исследовал правую сторону двери. Четыре замка, по их конфигурации ясно, что у всех — мощные засовы.

— Отойди на пятнадцать метров и ложись на пол лицом вниз! — приказал Олег охраннику.

Тот безропотно повиновался. Кинув две гранаты под дверь, Олег бросился прочь.

Ему чуть не разорвало барабанные перепонки. Но дело было сделано. Искореженная дверь повисла на одних петлях.

— Лежать! — приказал Смирнов охраннику.

Впрочем, тот был так изранен осколками, что едва мог шевелиться.

Сжимая пистолет, Олег ворвался в комнату Робсона и бросился на пол. Если бы доминиканец встретил его градом пуль, они поразили бы пустое пространство.

Но в Олега никто не стрелял. Приподнявшись, он удивленно смотрел на Робсона. Доминиканец развалился в кресле с сигаретой в тонких нервных пальцах. Глаза его были полузакрыты. Он что-то монотонно напевал себе под нос.

Олег принюхался. Воздух пропах марихуаной. Так, значит, Робсон — наркоман?

«Вполне правдоподобное объяснение, — подумал Олег, бесстрашно подходя к доминиканцу и властно приподнимая его подбородок. — Только наркоману могла прийти в голову бредовая, в сущности, мысль шантажировать Америку и другие государства израильскими ядерными боеголовками…»

Веки доминиканца были полузакрыты, а Олегу хотелось заглянуть Робсону в глаза. Но когда он взялся за края век, почувствовал что-то неладное. Смирнов дернул посильнее, и в руках у него осталась пластиковая маска. А под ней — типично восточное лицо.

«Наверное, это и есть Ли — хозяин судоверфи „Модерн шипбилдинг“, похищенный людьми Робсона у американцев», — догадался Смирнов.

Кореец либо с самого начала был наркоманом, либо его превратили в полуживотное по приказанию Робсона. Более вероятным был второй вариант.

Смирнов стиснул зубы. Он напрасно потерял столько времени и сил. Как элегантно обвели его вокруг пальца, направив по ложному следу!

Несомненно, встреченный им у лифта внизу охранник был специально поставлен там и надлежащим образом проинструктирован. Либо Робсон ждал, что к нему в замок нагрянут люди из ЦРУ, либо за Смирновым следили с того самого момента, когда на луг перед домом доминиканца опустился «куст жасмина».

Смирнов выскочил из комнаты и бросился к охраннику.

Но на том месте, где он оставил истекающего кровью человека, никого не было. Идя по кровавому следу, Олег дошел до лифтов. Ему ничего не оставалось, как только беспомощно развести руками. Боевик ушел. А найти его в хитросплетениях ходов и переходов средневекового замка нечего было и думать.