Когда дверь наконец распахнулась, Джо направил в глубь контейнера приготовленный заблаговременно электрический фонарь.

Контейнер был вызывающе, насмешливо пуст.

Робсон подскочил к Джо и железной хваткой стиснул ему горло.

— Где картины, сучий сын? Отвечай, а не то я скручу тебе шею!

В эту секунду из контейнера, пошатываясь, вышел… мужчина. Он недоуменно переводил взгляд с посиневшего Джо на Робсона и Лукрецию, обшарил глазами помещение, в котором очутился.

Это был Мануэль Эскобар.

Убедившись, что полицейскими, во всяком случае, здесь не пахнет, он подскочил к Бобу и стиснул его в объятиях, решив, что он здесь — самый главный.

Ошарашенный появлением незнакомца, Робсон разжал пальцы, Джо, хрипя, повалился на пол. Даже не взглянув на него, доминиканец подошел к Эскобару и в полном недоумении спросил:

— Кто вы?

Колумбиец с не меньшим недоумением уставился на Робсона. О чем он болтает, этот мулат? Разве ему не шепнули при погрузке на борт военного самолета США, летевшего спецрейсом Меделин — Майами, что его люди обязательно попытаются спасти его? Тогда какого черта этот мулат разыгрывает из себя незнайку?

— Как вас зовут? — посуровев, спросил Робсон.

У него не было времени разбираться с этим неизвестным, почему-то оказавшимся в контейнере вместо луврских полотен. Если он хочет молчать — это его личное дело. Проблему с молчунами доминиканец решал быстро и бесповоротно — стрелял их, как бешеных собак, из револьвера.

По выражению его лица незнакомец догадался, что изумление Робсона неподдельно и что, кажется, миндальничать с ним не собираются. Исполненный достоинства, колумбиец произнес:

— Я Пабло Эскобар! Глава одной из ветвей меделинского картеля…

— Пабло Эскобара ЦРУ несколько дней назад похитило прямо из закрытого публичного дома для суперпривилегированных и богатых в Меделине, — шепнула на ухо Робсону, сверкая глазами, Лукреция.

— К сожалению, это правда, — вздохнул Эскобар. — Погрузив в Меделине на свой истребитель, американцы отвезли меня в Майами. Там посадили в этот железный ящик. А сейчас, надо полагать, я нахожусь где-то вблизи от Вашингтона? — пытливо посмотрел он на Робсона.

Доминиканец проигнорировал вопрос Эскобара. Вытащив из кармана радиотелефон, приказал секретарю доставить ему письмо Дика Кобурга. — Мне кажется, вы не ожидали, что в этом контейнере окажусь я, — облизнув губы, догадался колумбиец. — Как бы то ни было, я в любом случае щедро вознагражу вас, моих спасителей…

И снова его реплику Робсон оставил без внимания. Он подошел к Джо, по-прежнему лежавшему на полу. Тот не хотел подниматься, боясь, что, как только он сделает это, хозяин опять примется душить его.

Робсон задумчиво ткнул Джо в бок носком лакированного ботинка:

— Ты даешь голову на отсечение, что не прикасался к картинам?

Джо рванул воротник рубашки и рубанул себя по шее ребром ладони:

— Клянусь!

В этот момент секретарь, преодолев сложную систему запоров и решеток, обеспечивавших недоступность Робсона, вручил доминиканцу конверт с письмом от Кобурга. Гангстер нетерпеливо надорвал его и впился глазами в текст.

Дочитав до конца, он неожиданно рассмеялся.

Лукреция переводила недоуменный взгляд с письма на лицо Робсона, ничего не понимая. А доминиканец просто корчился от смеха, как будто кто-то изнутри щекотал ему внутренности.

Наконец он прекратил смеяться, отдышался и объяснил:

— Кобург пишет, что произошла случайность. В аэропорт Даллеса одновременно приехали за грузом люди из Департамента транспорта и из ЦРУ. Транспортникам требовались картины из Лувра, а цэрэушникам — этот гражданин Колумбии, — он кивнул в сторону Эскобара. — Очевидно, парни из Лэнгли предчувствовали, что его попытаются отбить. Поэтому они предложили агентам Департамента транспорта поменяться трейлерами. Так Эскобар оказался в нашем трейлере — с надписью «Марокканские апельсины», а луврские картины — в трейлере, подготовленном для перевозки Эскобара в Лэнгли. На нем была надпись «Эквадорские бананы». Ехал он маршрутом, копию которого продал нам Дик, но, естественно, наши люди не обратили на него внимания.

— Но, стало быть, люди Эскобара захватили трейлер с картинами? — воскликнула Лукреция. — В таком случае мы можем совершить обмен! Отдадим их главаря, а взамен потребуем картины.

— К сожалению, это невозможно. — Сказал Робсон. — Как сообщает Кобург, люди, нападавшие на трейлер с картинами, перебиты все до одного. Картины из Лувра сейчас находятся в Национальной портретной галерее.

Италия (Флоренция)

— Великолепный обед, не правда ли, — непринужденно похлопал по плечу Демирчяна Олег. — Всегда слушайся старого Олега, особенно когда дело касается гастрономии.

Армянин нервно взглянул на часы. Два часа дня. А музей закрывается в четыре. Сегодня — пятница, и дорога уже сейчас загружена автомобилями заканчивающих рабочий день людей. До крови закусив губу, Гайзаг решительно бросил тяжелый «форд» в гущу «фиатов» и подвижных «альфа-ромео». Возмущенные водители отозвались пронзительными гудками клаксонов, но Демирчян не обращал на них внимания. Не набравшись наглости, лучше вообще не ездить по итальянским дорогам.

Наконец, они добрались до «Лузитании». Олег приказал Гайзагу взять спортивную сумку, в которую он сложил остатки оборудования, и отнести в их номер. Армянин недовольно покосился на него, протестующе раздув ноздри. Он вынужден подчиняться Олегу, ничего не поделаешь. Даже если Смирнов прикажет ему превратиться на время в своего слугу…

«Ну, русский, если ты задумал еще какой-нибудь фортель, я пристрелю тебя, как и обещал! — размышлял Демирчян, сверля широкую спину Олега ненавидящим взглядом. — Попробуй сделать хоть одну попытку к бегству! Тогда ты поймешь, что, когда надо, я могу быть решительным!»

Олег, казалось, не замечал чувств, красноречиво написанных на лице Гайзага. По привычке беззаботно насвистывая, он толкнул дверь номера и направился в ванную комнату, на ходу бросив Демирчяну:

— Распакуй все оборудование, пока я буду мыть руки!

Чертыхаясь про себя, Демирчян разложил на полу банки с эфиром, механический распылитель жидкости, побросал еще какие-то железки.

Благоухая мылом и одеколоном, Олег вышел из ванной. Он сел на корточки и принялся возиться с металлическими и пластмассовыми деталями, соединяя их в одно целое.

«Черт его знает, что он выкинет с помощью этих штук!» — боязливо подумал Гайзаг и вызвал по телефону Кеворка. Тот незамедлительно пришел в номер и, сев в глубокое кресло, стал пристально наблюдать за действиями Смирнова.

А Олег спокойно насвистывал себе под нос. Под его руками вырастала замысловатая конструкция. Он перелил эфир в пластмассовый резервуар, прикрепленный к раструбу распылителя, и вставил в розетку вилку с проводом.

Брезгливо рассматривая запачканные машинным маслом и смазкой, применяемой в Италии для консервирования металлических деталей, пальцы, Олег проговорил:

— Я пойду вымою руки. Но вы не трогайте здесь ничего! А то может взорваться…

Когда за Олегом захлопнулась дверь ванной и оттуда послышался шум воды, Гайзаг немедленно бросился на колени перед сооруженной Смирновым конструкцией и стал пытливо рассматривать ее. К нему присоединился и Кеворк.

— Не нравится мне все это, — прошептал Демирчян.

Кеворк не сказал ничего. Он слабо разбирался в технике и не мог вынести собственного суждения.

Гайзаг жалел, что не запасся лупой. Сейчас она бы ему здорово пригодилась.

Пустив воду, Олег подскочил к двери ванной, прижался к ней ухом и прислушался.

Выждав несколько секунд, он высвободил наручные часы из-под скрывавшего их рукава рубашки и нажал левую верхнюю кнопку.

Переданный им сигнал включил в номере механический распылитель. В считанные минуты помещение наполнилось эфиром.

Расчет Олега на то, что мучимые любопытством армяне окажутся у раструба распылителя, оказался верным. Поэтому не понадобилось много эфира, чтобы заставить стоявших на коленях Гайзага и Кеворка повалиться на пол без сознания.