У панны Марыси было живое воображение, и она ярко представляла себе все пережитое мичманом. Но отношение Гвоздева к своим матросам ее удивляло. Всем воспитанием своим она приучена была свысока относиться к подлому народу[117], и ей казалось, что матросы с «Принцессы Анны» были, наверное, какими-то особенными людьми. Ей очень хотелось посмот­реть на них, и она просила Гвоздева разыскать Ер­макова и других, когда они будут в Кронштадте.

– А что же, Машенька, – улыбаясь, спросил Гвоздев (он называл свою жену русским именем), – может, и князя Борода-Капустина тебе сыскать? Может, сия персона тебе тоже любопытна?

– Нет, – сердито отвечала панна Марыся, – ни за что не хочу видеть этого вора и труса!

Панна Марыся, обычно признававшая авторитет мужа, в этом случае упорно стояла на том, что нель­зя было отпускать князя безнаказанным. И Гвоздев иногда нарочно поддразнивал жену. Ее непреклон­ность забавляла его.

Гвоздев и сам хотел повидаться со своими товари­щами по несчастью и узнать, как провели они зиму на острове. Придя в адмиралтейств-коллегию спра­виться, не состоялось ли его назначение на какое-ни­будь судно, лейтенант попросил знакомого повытчи­ка[118] помочь ему отыскать матросов, служивших на «Принцессе Анне».

– Полагать должно, – сказал Гвоздев, – что это легче всего сделать, если сыскать, когда доставлено было в Кронштадт или Ревель имущество бригантины, которое оставалось на острове Гоольс.

Повытчик, тучный, краснолицый человек, посмот­рел на Гвоздева, сдвинул набок парик, осыпанный мукою вместо пудры, и недоуменно почесал себе висок.

– Чего, чего? – сказал он. – Это какое же та­кое имущество?

Повытчик был в своем деле большой дока, и воз­вращение в казну спасенного груза не могло бы остаться ему неизвестным. Гвоздев пояснил, когда и при каких обстоятельствах были оставлены на остро­ве Гоольс несколько десятков пушек и другой ценный и важный груз, и добавил, что все это, вероятно, дол­жно было вернуться обратно в магазины Кронштадта лет пять-шесть тому назад

– Чего-то ты, сударь мой, не то говоришь, – пока­чав головою, сказал повытчик. – О крушении бриган­тины знаю, о суде над вами знаю, а об имуществе, ей-ей, ничего не знаю. Сие меня немало удивляет... Пове­дай, сударь, подробнее.

Повытчик чрезвычайно заинтересовался всеми об­стоятельствами дела: он быстро смекнул, что если груз, и вправду, позабыт на далеком и уединенном острове, то, разыскав концы и напомнив об этом на­чальству, можно получить поощрение и выдвинуться по службе.

Ничего не сообщив Гвоздеву о возникших у него соображениях, повытчик сказал, что его просьбу он выполнит и матросов разыщет, а также соберет все сведения о спасенном имуществе и сообщит ему дня через три-четыре.

Когда в назначенное время Гвоздев явился, повыт­чик встретил его с необычайной приветливостью.

– Ну вот, сударь мой, – сказал он улыбаясь, – вот тебе и назначение! Будешь доволен. Получай под свою команду гукор «Кроншлот» и отправляйся на нем на остров Гоольс за своими матросишками.

– Шутить изволите, Иван Кузьмич, – недоверчи­во улыбнулся Гвоздев. – Как это так на остров Гоольс?

– А вот так-с! – весело отвечал повытчик и сдви­нул парик на затылок, как шапку. – Так вот, голуб­чик: позабыли твоих матросов вместе с пушками, да и не вспоминали поболе семи лет. Вот и плыви за ни­ми, коли они еще не разбежались и пушек не продали.

– Да как могло это статься, – продолжал удив­ляться Гвоздев, – чтобы семь человек да имущество на несколько тысяч рублей позабыть?..

– А война? Война была, батюшка, с туркою. Вой­на, то да се... А может, еще какая причина... Только вот тебе истинный крест: все дела перерыл, и нигде никакого упоминания. Получай, сударь, ордер да выставляй мне угощение!

11. СНОВА ОСТРОВ ГООЛЬС

Гукор «Кроншлот», командиром которого назначен был Гвоздев, стоял в Кронштадте. Это было хорошее, довольно большое судно о двух мачтах, с двадцатью двумя шестифунтовыми пушками.

Как только формальности приема и сдачи гукора были окончены, Гвоздев приготовил его к выходу в море. Перед тем на судне побывала панна Марыся, которую Гвоздев познакомил с двумя своими помощ­никами, унтер-лейтенантами Бахметьевым и Петровым.

На мачте управления порта поднялся сигнал на выход, и, поставив паруса, «Кроншлот» покинул га­вань.

Гвоздев рассчитал плавание так, чтобы прибыть на остров Гоольс примерно к утреннему подъему флага. Погода благоприятствовала этому его намерению и действительно в десятом часу утра, обогнув мыс Люзе, бросавший сумрачно-зеленую тень на бледно-го­лубые воды, «Кроншлот» бросил якорь приблизитель­но в том месте, где семь лет тому назад Капитон Ива­нов с кормы погибающей бригантины обрушил в волны стоп-анкер. Солнце начало пригревать. Голубое мо­ре и белый песок зыбко струились в легком мареве. Расплывчато зеленели над белою подковой пляжа по­росшие дроком дюны.

Весь экипаж гукора был на палубе. Гвоздев при­казал спускать шлюпку, а сам с бьющимся сердцем оглядывал в подзорную трубу окрестности. Вон ак­куратно сложенные деревянные обломки судна. Вон в тени искореженных ветром сосен четыре креста и на них венки... Гвоздеву показалось, что они из свежей весенней хвои и полевых цветов. «Значит, тут... Значит, живы мои ребята, раз украшены заново могилы и крестов под соснами не прибавилось...»

Боцман доложил, что шлюпки готовы, и Гвоздев торопливо спустился в свою капитанскую восьмерку[119]. Унтер-лейтенант Бахметьев сел за руль второй шлюпки.

Гвоздев с нетерпением оглядывал разворачиваю­щуюся перед ним картину. Небольшая долина между внутренним склоном мыса Люзе и дюнами была об­работана – частью вспахана, частью разбита на гря­ды, и кое-где уже зеленели всходы.

– Молодцы! – похвалил Гвоздев. – Не сидели сложа руки... Вишь ты, десятин пять обработали! Когда я отсюда уезжал, здесь только трава росла по пояс... Да где же сами наши земледельцы?

– Небось дрыхнут, сударь, – насмешливо сказал загребной. – Чего им? Начальства при них нету.

Гвоздев промолчал. В следующее мгновение ему открылся вид на «редут». Вал был покрыт зеленым дерном. Русский флаг развевался на сигнальной мач­те, мосток через ров был поднят, и за плетеными ту­рами бруствера виднелись пушки.

– Смотри ты, какую фортецию соорудили! – вос­хищенно сказал Гвоздев, а гребцы от удивления сби­лись с такта. – Нажимай веселей, ребята! – нетерпе­ливо добавил лейтенант и с тревожным недоумением приставил к глазу зрительную трубу.

– Да куда же девались люди? – пробормотал он.

В трубу Гвоздев заметил, что за бруствером кто-то, несомненно, есть, он мог различить то шапку, то ру­ку с фитилем. Судя по всему, люди притаились за бруствером у заряженных пушек.

Высадившись на берег, Гвоздев, Бахметев и чело­век пятнадцать матросов направились вверх по зе­леному склону к «редуту».

Звонкий собачий лай приветствовал их приближе­ние. По зеленому валу, перепрыгивая через амбразу­ры, носилась небольшая черная собачонка, яростно лаявшая на приближающихся людей. Но за брустве­ром по-прежнему не было никакого движения. Гвозде­ву стало не по себе.

«Черт его знает, что там такое? – подумал он. – Вот как шарахнут по нас картечью – и царствие нам небесное...»

Но тут в амбразуре, над дулом пушки, появился человек и прокричал в рупор:

– Стань все на месте, а то картечью! Что за лю­ди и зачем к нам идете?

Гвоздев узнал Ермакова, но на всякий случай при­казал своим остановиться.

– Иваныч, здравствуй! – крикнул он. – Хорошо же ты встречаешь своего командира, нечего сказать!

Ермаков некоторое время молчал оторопело.

– Батюшка, Аникита Тимофеевич! Вы ли это, су­дарь? – закричал он, бросая рупор в сторону.

– Я, как видишь, – отвечал Гвоздев. – Может, ради старого знакомства не станешь в меня палить?

Все семь моряков показались над бруствером и на разные лады приветствовали Гвоздева. Ермаков про­валился за вал, мостик опустился, бывший рулевой перебежал ров и кинулся навстречу Гвоздеву. Одна­ко мостик тотчас поднялся, и все шесть остальных матросов не покинули своих боевых постов: видимо, Ермакова не оставляла подозрительность. Черная собачка, бегавшая до того по брустверу, не отставала от Ермакова, следуя за ним по пятам.