После святок, на основе уже имеющихся сведений, а также и собственных предположений, Невельской продолжал свою программу исследований. Вновь бы­ли снаряжены четыре экспедиции, которые и трону­лись в путь одна за другой начиная с 10 января.

Во главе их стояли Орлов, Бошняк, Чихачев и Березин, с которым ехал топограф Попов. Экспедиции охватывали огромные районы Приамурья. Они долж­ны были положить начало систематическому изуче­нью края и установлению в нем русского влияния. Экспедиция Чихачева в числе многих других задач должна была установить, точно ли названный Лаперузом залив Де-Кастри и залив Нангмар одно и то же, и исследовать его. Мичман также должен был узнать у местных жителей, не известны ли им к югу еще какие-либо заливы.

Невельской стремился найти гавань, годную для основания удобного, большого порта.

Экспедиция Бошняка направлялась к Северному Сахалину.

Березин и Орлов также получили обширные зада­ния.

Таким образом, Невельской опять превысил рамки инструкции, запрещавшей касаться Амура, и снова по­ставил на карту свою судьбу.

Пятнадцатого февраля привезли очередную почту из Аяна с приказаниями из Иркутска и Петербурга.

Невельской с нетерпением развернул конверт, ожи­дая, чем порадует его начальство. Может быть, уже дано распоряжение об отправке ему парового судна и приказано усилить экспедицию офицерами и надеж­ными матросами?

Екатерина Ивановна, нервно кутаясь в шаль, сле­дила за выражением его лица. Геннадий Иванович покраснел и сурово нахмурился.

– Что там? – спросила Екатерина Ивановна, ука­зывая на голубоватый листок, исписанный лихим пи­сарским почерком и с внушительной подписью.

Невельской посмотрел на жену из-под густых бро­вей и горько сказал:

– И читать не хочется... Слушай: «...никак не рас­пространять исследований далее земли гиляков, оби­тающих по Амурскому лиману и в окрестностях Николаевска, и через гиляков стараться вступать в тор­говые сношения со старшинами соседних с ними инородцев...» А Муравьев в бумаге от пятнадцатого сентября подтверждает это нелепое приказание из Петербурга.

Вспыльчивый Геннадий Иванович долго не мог успокоиться, но, наконец взяв себя в руки, написал письмо Муравьеву.

«Пограничный вопрос ныне разъясняется... По све­дениям от туземцев разъясняется также и самый глав­ный здесь вопрос, морской. Существование на Татар­ском берегу закрытых бухт, связанных с реками Аму­ром и Уссури внутренним путем, почти неоспоримо.

Такие бухты важны для нас в политическом и эко­номическом отношениях, потому что льды и туманы, царствующие в Охотском море, а также климатические и географические условия его берегов, равно как и берегов Камчатского полуострова, не представляют возможности основать в этих местах надлежащего и полезного для нас порта[40].

...При настоящем состоянии Приамурского и Приуссурийского краев нельзя оставлять их без бдитель­ного надзора и правительственного влияния, а потому при действиях наших здесь нельзя ограничиваться теми только лишь паллиативными мерами, которые мне предлагаются к руководству, так как при таких мерах мы легко можем потерять навеки для России этот важный край!»

Дальше Невельской просил разрешения занять се­ление Кизи и залив Де-Кастри, послать экспедицию для исследования Уссури и т. д.

К этому донесению он приложил частное письмо Муравьеву, в котором писал:

«Долгом моим считаю предварить Вас, что, со­знавая тяжкую лежащую на мне нравственную ответ­ственность за всякое с моей стороны упущение к от­странению могущей произойти потери для России это­го края, я во всяком случае решился действовать сообразно обстоятельствам и тем сведениям, которые ожидаю получить от Чихачева и Бошняка...»

XVI. ПУТЕШЕСТВИЕ БОШНЯКА НА ОСТРОВ САХАЛИН

Много замечательных по смелости и настойчиво­сти путешествий совершили сподвижники Невельско­го. Сотни километров исхожены были ими среди дикой и суровой природы, по стране, обитатели которой, под­стрекаемые интригами иностранцев, недоверчиво и ча­сто враждебно встречали мужественных исследовате­лей. Плодотворные результаты этих путешествий при­несли великие блага отечеству, и скромные люди, совершавшие их, достойны занять место среди при­знанных героев русской истории.

Вскоре после отправки письма Муравьеву в зи­мовье вернулся Орлов из тяжелого 39-дневного путе­шествия. На этот раз он прошел не менее 700 верст, то на собаках, то на оленях, то на лыжах, часто но­чуя в снегу и питаясь главным образом юколой и сухарями.

Орлов первый астрономически определил направ­ление Хинганского хребта между истоками рек Уды и Амгунь; он установил, что в Тугурском и Удском кра­ях, а также по южному склону Хинганского хребта никаких пограничных столбов или знаков, как пред­ставлял академик Миддендорф, нет и никогда не су­ществовало.

Короткие сроки, суровость времени года и недоста­ток материальных средств не позволили Орлову про­извести обстоятельных исследований. Но тем не менее результат его экспедиции был очень важен.

Итак, Приамурский край, оставленный неразграниченным со времен Нерчинского трактата, несомнен­но не был в сфере китайского влияния, как полагали в Петербурге. Четыре гольда, приехавшие в Петров­ское зимовье незадолго до возвращения Орлова, под­твердили, что на побережье Татарского пролива есть несколько закрытых бухт, к которым ведут перевалы через прибрежный хребет (Сихотэ-Алинь) в долину Уссури; что по берегам рек, текущих с гор в пролив, есть огромные леса и по этим рекам, особенно же по Самальге, могут ходить лодки. Они обещали, если будет нужно, проводить русских с Амура и Уссури в заливы и бухты на Татарском берегу. Гольды сидели важные, меднолицые, в расшитых кожаных одеждах и в шапочках с хвостом соболя на черных волосах, за­плетенных в косички. Они заявили, что по Уссури нет китайских караулов, жители никому не подчиняются и ясак не платят.

Невельскому становилось ясно, что не только Амур, но и Уссури и лежащий к востоку от нее край не за­висят от Китая.

Невельскому удалось выполнить значительную часть из задуман­ного им большого плана исследовательских работ.

Фрагмент карты, составленной топографом Поповым в начале 1851 года (Подлинник хранится в рукописном отделе Библиотеки имени Ленина).

В один из ясных дней конца марта после обеда Невельской и Екатерина Ивановна, выйдя погулять, заметили двух человек, бредущих к Петровскому со стороны Николаевска. Это были Бошняк и его спутник, обессилевшие и больные. Они вернулись из экспе­диции на Сахалин.

Поручив гиляка Позвейна заботам доктора, Ека­терина Ивановна и Невельской устроили Бошняку постель у горящей печки в зале. Екатерина Ивановна присмотрела за тем, чтобы прибывших сытно накор­мили и напоили горячим чаем. Отдохнув после дороги, Бошняк представил отчет о своем путешествии.

Он отправился в экспедицию 11 февраля 1852 года в сопровождении гиляка Позвейна, который служил ему и переводчиком. Все, чем смог снабдить Невель­ской эту трудную и опасную экспедицию, было, как писал Бошняк, только «нарта с собаками, на 35 дней сухарей, чаю да сахару, маленький ручной компас, а главное, крест капитана Невельского и ободрение, что если есть сухарь утолить голод и кружка воды, то с божьей помощью работать еще можно».

Но и с такими скудными средствами лейтенант достойно выполнил поставленную перед ним задачу.

Из Петровского зимовья по торосам Амурского лимана Бошняк и Позвейн добрались до мыса Лаза­рева и перешли по льду Татарский пролив.

На ночевку остановились в одной из гиляцких юрт селения Погоби.

Юрта походила на большой сарай, по стенам были сделаны теплые глинобитные нары. Эти нары, по сути дела, представляли собою дымоходы для очага, устро­енного около входа. Дым, проходя трубами внутри этих нар, обогревал их. Посредине юрты находился помост между четырьмя столбами. К ним привязыва­лись собаки. Под потолком юрты на жердях висела всякая рухлядь и звериные шкуры. В очаг у входа был вмазан котел. В нем варилась какая-то пища. «Жирники» – жировые коптилки – тускло освещали не­большое пространство вокруг. Причудливые тени ша­тались в юрте от каждого колебания оранжевого языч­ка пламени.