Самым большим удовольствием для Петра были прогулки по воде. Когда же ему приходилось оставаться на берегу, он любовался корабельными учениями. По заведенному царем порядку, стоило сигнальной пушке Петропавловской крепости выстрелить трижды, как все суда, стоявшие на Неве между крепостью и Зимним дворцом, приступали к учениям. Корабли поднимали паруса, снимались с якоря и начинали маневрировать по фарватеру, меняя галсы. Государь с радостью наблюдал за маневрами из окошка Зимнего дворца. Ему также нравилось собирать чуть не весь город на лодочные прогулки по Неве. На улицах столицы вывешивались особые флаги, оповещавшие всех имевших суда горожан о том, что в назначенный час им надлежит собраться на реке, напротив крепости. По сигналу, поданному Петром, флотилия направлялась вниз по Неве. Возглавлял ее сам царь, стоявший у румпеля собственной лодки. Многие дворяне брали с собой музыкантов, и над водой разносились звуки труб и гобоев. Ближе к устью Невы лодки обычно сворачивали в небольшой канал, который вел к Екатерингофу, загородному дворцу Екатерины. Там гости сходили на берег и, усевшись за расставленными в саду столами, утоляли жажду бокалом токайского.
Петр был большой охотник плавать по заливу между Петербургом и Кронштадтом. В хорошую погоду, когда над простиравшейся вокруг водной гладью голубело небо, светило яркое солнце, а волны с мягким шелестом ударялись о борт корабля, царь, взявшись за руль, забывал обо всех тревогах. Когда он проплывал вдоль береговой линии, взору его открывался прекрасный вид – от воды поднимались поросшие лесом холмы, на вершинах которых уже вырастали стены дворцов. Когда же, пересекая залив, он возвращался в Петербург, то сперва перед ним открывалось окруженное лесом устье Невы, затем над верхушками деревьев показывались купола церквей, крытые оловом, медью, а порой и золоченые, и, наконец, дома и дворцы вдоль набережных. Проведя день таким образом, Петр ступал на берег с облегченным сердцем и с новыми силами возвращался к повседневным трудам.
Если Петр во всем любил простоту, то Екатерина, напротив, обожала великолепие. В последние годы царствования Петр окружил жену блеском, являвшим разительный контраст скромности его собственного двора. Царица любила наряды и украшения, возможно надеясь, что роскошь затмит воспоминания о ее низком происхождении. В свите Екатерины состояли пажи, разодетые в зеленые с красными отворотами и золотыми шнурами мундиры. В особые зеленые мундиры были наряжены и музыканты ее личного оркестра. Как ни странно, любимой компаньонкой царицы была Матрена Балк, родная сестра Анны Монс – фаворитки Петра до его встречи с Екатериной. При дворе государыни состояли также дочь пастора Глюка, приютившего некогда осиротевшую Екатерину, сестра жены Меншикова Дарьи – Варвара Арсеньева, с давних пор сблизившаяся с Екатериной, Анисья Толстая, знавшая Екатерину с ее первой встречи с Петром, молдавская княжна Кантемир, графиня Остерман, графиня Анна Головкина, дочь канцлера, ставшая впоследствии второй женой Ягужинского, дочь генерал-полицеймейстера Петербурга Антона Девиера и, наконец, Мария Гамильтон, состоявшая в родстве с женой Андрея Матвеева, в жилах которой текла шотландская кровь.
Из всех придворных дам особым прямодушием отличалась княгиня Настасья Голицына, неразлучная спутница Екатерины, сопровождавшая ее в поездках в Копенгаген и Амстердам. Княгиня оказалась замешанной в дело царевича Алексея и была даже подвергнута публичной порке, но впоследствии восстановила свое положение при дворе. Одно из писем, посланных ею из Ревеля в 1714 году на имя государя, дает возможность заглянуть в личные апартаменты Екатерины: «Всемилостивейший государь, дорогой мой батюшка! Желаем пришествия твоего к себе вскоре: и ежели Ваше Величество изволишь умедлить, воистину, государь проживание мое стало трудно. Царица-государыня всегда не изволит опочивать заполночь три часа, а я при ее Величестве безоступно сижу, а Кирилловна у кровати стоя дремлет. Царица-государыня изволит говорить: „Дремлешь?“ Она говорит: „Нет, не дремлю, я на туфли гляжу“, – а Марья по палате с постелью ходит, и среди палаты стелет, а Матрена по палатям ходит и со всеми бранится, а Крестьяновна за стулом стоит да на царицу-государыню глядит. Пришествием твоим себе от спальни получу свободу».
В апреле 1719 года судьба нанесла Петру и Екатерине страшный удар. Смерть царевича Алексея с беспощадной ясностью обнажила проблему престолонаследия. В живых осталось двое потомков Петра мужского пола – Петр Петрович – сын государя от Екатерины и Петр Алексеевич – внук царя, сын царевича Алексея и принцессы Шарлотты. Дядюшка, Петр Петрович, значительно уступал здоровьем своему племяннику, который был к тому же старше его на четыре недели. Родители берегли ребенка как зеницу ока и неустанно заботились о его здоровье и воспитании. Время от времени мальчик появлялся на дворцовых церемониях верхом на крохотном пони, однако рос он болезненным и все больше и больше отставал в развитии от своего живого, шаловливого племянника, великого князя Петра Алексеевича.
В феврале 1718 года, когда Петру Петровичу минуло два года, Алексей был лишен наследства. Дворянство и духовенство России присягнуло малолетнему сыну Петра и Екатерины, как новому наследнику престола, но уже четырнадцать месяцев спустя этот ребенок, трех с половиной лет от роду, последовал в могилу за своим сводным братом Алексеем.
Смерть любимого сына, с которым Петр связывал все надежды на будущее династии, ошеломила царя. В приступе отчаяния государь бился головой о стену, а затем на трое суток заперся в своей спальне, куда никого не впускал и ни с кем не разговаривал даже через дверь. Все это время он неподвижно лежал, распростершись на постели, и ничего не ел. Государственные дела застопорились, письма и прошения оставались без ответа: казалось, царь забыл даже о том, что идет война со Швецией. И хотя Екатерина сама была вне себя от горя, отчаяние, охватившее мужа, испугало ее. Она стучала в дверь, звала Петра, но тщетно – ответа не было. Со слезами на глазах царица обратилась за помощью к князю Якову Долгорукову. Престарелый сенатор как мог успокоил расстроенную Екатерину и созвал Сенат в полном составе перед запертой дверью государевой опочивальни. Долгорукий постучал в дверь, но Петр не откликнулся. Постучав снова, князь возвысил голос и объявил, что пришел в сопровождении всего Сената, ибо стране нужен царь, и что ежели Петр немедля не откроет дверь, то он, Долгорукий, обязан будет сломать ее и хотя бы и силой вывести государя наружу – это единственный способ спасти корону.
Дверь отворилась, и на пороге появился бледный, измученный Петр. «В чем дело? – спросил он. – Зачем вы пришли сюда и почему тревожите меня?» «Потому, – отвечал Долгорукий, – что из-за твоей чрезмерной и бесполезной скорби по всей стране растет нестроение».
Петр повесил голову. «Ты прав, – промолвил он и, выйдя из комнаты, подошел к Екатерине, мягко обнял ее и сказал: – Мы горевали слишком долго. Не будем больше роптать против воли Божией».
После смерти маленького Петра Петровича у Петра и Екатерины осталось трое детей – все девочки. В 1721 году Анне и Елизавете было соответственно тринадцать и двенадцать лет, а Наталье – три. Старшие царевны уже привлекали к себе благосклонное внимание иностранных дипломатов, подыскивавших выгодные партии для своих монархов. «Принцесса Анна, – писал камер-юнкер Берхгольц, чей государь, герцог Голштинский, впоследствии женился на этой царевне, – брюнетка; она хороша, как ангел, цвет лица у нее чудесный, а фигурою и руками она весьма походит на отца. Ростом она довольно высока для девицы, слегка склонна к худобе и отличается меньшей живостью, нежели ее младшая сестра Елизавета, которая была одета так же, как и она. На обеих принцессах были платья из великолепной двухцветной материи, без золотого или серебряного шитья, а головы их по последней моде украшали жемчуга и драгоценные камни, так что их убор сделал бы честь лучшему французскому парикмахеру».