4. Часы не употребляются в котором быть, но кто в котором хочет, лишь бы не ранее и не позже положенного времени. Также тут быть сколько кто хочет, и отъехать волен когда хочет.
5. Во время бытия в Асамблее вольно сидеть, ходить, играть, и в том никто другому не прешкодит, или унимать, также церемонии делать вставанием, провожанием и прочим, отнюдь да не дерзает, под штрафом великого Орла[40], но только при приезде и при отъезде поклоном почтить должно.
6. Определяется, каким чинам на оные Асамблеи ходить, а именно, с вышних чинов до обер-офицеров и дворян, также знатным купцам и начальным мастеровым людям, также и знатным приказным, тоже разумеется и о женском полу, их жен и детей.
7. Лакеям или служителям в те апартаменты не входить, но быть в сенях, или где хозяин определит, также, когда в Австерии [трактире], и в прочих местах будут балы или банкет, также не вольно вышеописанным служителям в те апартаменты входить, кроме вышеозначенных мест».
Хотя эти правила не требовали от хозяина подавать гостям что-либо, кроме чая или холодной воды, ему вовсе не возбранялось предлагать им сытный ужин и выставлять на стол множество напитков. В отличие от пирушек, которые устраивал Петр в мужской компании, на ассамблеях никого не понуждали пить и на перепивших смотрели с осуждением. Петр держал у себя список домовладельцев и сам отмечал в нем, чья очередь устраивать ассамблею. И хотя царь по-прежнему не любил официальных приемов у себя во дворце, он охотно соглашался выступить в роли хозяина ассамблеи, когда подходила его очередь.
На эти приемы собиралось все петербургское общество. В одной комнате танцевали, в другой играли в карты, в третьей мужчины чинно покуривали длинные глиняные трубки и потягивали пиво из глиняных кружек, а в четвертой кавалеры и дамы оживленно беседовали, смеялись и развлекали друг друга – что было совершенно немыслимо в старой России. Петр старался не пропускать этих собраний: оживленный и разговорчивый, он переходил из комнаты в комнату или, присев за стол, дымил своей длинной голландской трубкой и попивал венгерское вино, обдумывая очередной ход в партии в шахматы или шашки. Правда, не всегда ассамблеи проходили гладко. Как-то раз князь Григорий Долгорукий подрался за столом со своим давним недругом, молодым князем Ромодановским, из-за затянувшегося дела о разводе. Был случай, когда один из гостей, перебрав, влез на стол и принялся маршировать по нему, спотыкаясь о пироги. Но в целом посетители ассамблей вели себя вполне пристойно, что не могло не радовать венценосного ментора, чудесным образом пересадившего европейские обычаи на российскую почву.
Что касается дам из высшего петербургского общества, то большинству из них достаточно было всего раз побывать на ассамблее, чтобы принять это новшество с распростертыми объятьями. Прежде они были обречены на затворничество в теремах, теперь же перед ними открылась новая куда более интересная жизнь. Молодые незамужние девушки получили возможность встречаться с неженатыми кавалерами. Им нравилось наряжаться, танцевать и кокетничать. В обиход вошли изысканные, шитые по последней моде платья, а уж румян, по сообщению Берхгольца, петербурженки использовали никак не меньше, чем парижанки. «Правда, – добавлял он, – они по-прежнему не желают тратить долгие часы на сооружение замысловатых причесок, какие носят дамы при западных дворах. Русские не любят прикладывать больших усилий и превыше всего ценят покой, отказаться от которого для них слишком большая жертва».
Матери стремились нарядить своих дочерей по последнему слову немецкой или французской моды и привить им западные манеры. «Надо отдать должное здешним родителям, – писал Берхгольц, – они ничего не жалеют, лишь бы только дать своим детям хорошее образование, так что можно с удивлением отметить большие перемены, произошедшие в этом народе за столь короткое время. Нет более и следа тех грубых и неприятных манер, какие были присущи ему совсем недавно». Некоторым из этих юных особ помогла переменчивая судьба, нежданно обратившая несчастье в преимущество. Генерал Иван Трубецкой, долгое время содержавшийся в шведском плену в Стокгольме вместе с женой и дочерьми, в 1718 году был обменен на фельдмаршала Реншильда. По возвращении в Россию три его дочери, с детских лет жившие с отцом в Стокгольме и получившие в Швеции отменное воспитание, выгодно отличались от всех прочих девиц их круга.
Впрочем, по части любви к нарядам и украшениям мужчины в Петербурге не уступали дамам. Если в прежние времена русские дворяне надевали парадное платье по особо торжественным случаям и передавали его от отца к сыну, то теперь вошло в обычай заказывать множество новых, расшитых золотом нарядов. Один иностранец, увидев зашедшую в дом в морозный вечер компанию русских дворян, так описывал свои впечатления: «При входе в любой дом слуги немедля бросаются навстречу гостям, чтобы помочь им освободиться от тяжелых шуб и меховых сапог. И не удивляйтесь, если из-под громоздких зимних одеяний, словно разноцветные бабочки, выпорхнувшие на свободу из своих коконов, появятся нарядные кавалеры, разукрашенные серебром, золотом, пурпуром и драгоценными камнями».
Великолепию нарядов соответствовала не меньшая пышность всех сторон жизни. Русские вельможи содержали полчища слуг и обряжали их в богатые ливреи. Они заказывали роскошную мебель, элегантные экипажи и редкостные заморские вина. Банкеты, балы и другие развлечения должны были демонстрировать их богатство, хотя зачастую само это богатство таяло без следа, поскольку безудержные траты незаметно поглощали все состояние. В правительственных приемных нередко можно было видеть офицеров и чиновников высокого ранга, которые, разорившись и наделав долгов, надеялись поправить свои дела, выхлопотав себе доходное местечко.
Одним из результатов освобождения женщин от векового затворничества стал известный упадок общественной морали, впоследствии названный князем Михаилом Щербатовым «повреждением нравов в России»[41]. Сведения об интимной стороне жизни самого Петра довольно туманны. В разное время его любовницами были Анна Монс и Екатерина. Ходили слухи о том, что его благосклонностью пользовались фрейлины царицы Мария Гамильтон и Мария Кантемир – некоторые писатели XVIII века живо описывали, как Екатерина разъезжала по Европе в сопровождении придворных дам, каждая из которых качала на руках ребенка, прижитого от Петра. Скорее всего, Петр и впрямь не отличался целомудрием, и рассказы о его связях с некой дамой в Париже и с одной лондонской актрисой вполне могли оказаться правдой. Однако не вызывает сомнения и то, что если эти интрижки действительно имели место, то Петр не придавал им особого значения. Екатерина хорошо это понимала и в своих письмах постоянно поддразнивала мужа. В ответ Петр добродушно, а может и виновато, отшучивался, уверяя, что такой «старик», как он, не может заинтересовать ни одну женщину.
Но если Екатерина могла поддразнивать Петра, то никому другому он этого не позволял. В 1716 году, во время пребывания царя в Копенгагене, король Фредерик IV с улыбкой обернулся к нему и, многозначительно приподняв бровь, сказал: «Ах, брат мой, я слышал, что у вас тоже есть любовница». Лицо Петра неожиданно помрачнело. «Брат мой, – отрезал он, – мне потаскухи обходятся недорого, а вот ваши стоят вам тысячи фунтов, коим можно было бы найти лучшее применение». На отношения между мужчинами и женщинами Петр смотрел прежде всего с точки зрения утилитарной морали. Он был снисходителен к нескромности и легкомысленному поведению до тех пор, покуда они не вредили обществу. Вебер писал, что проститутки в России имели возможность свободно заниматься своим ремеслом. Но когда одна распутница «заразила несколько сот преображенцев, так что они не смогли выступить со своим полком в поход и вынуждены были остаться в Петербурге для лечения», она была бита кнутом за нанесение ущерба государственным интересам. Однако в целом царь не собирался стоять на страже целомудрия и преследовать подданных за внебрачные связи. Когда ему рассказали, как некогда Карл V запретил адюльтер под страхом смерти, Петр с удивлением спросил: «Как это может быть? От столь великого государя стоило ожидать большей рассудительности. Должно быть, он решил, что у него слишком много подданных. За непорядок и преступления надлежит карать, но государям подобает елико возможно беречь жизни своих людей». Если незамужняя женщина оказывалась беременной, ее поощряли к вынашиванию ребенка. Однажды, заметив, что ревнители морали ограждают незамужних девиц от общения с одной молодой женщиной, имевшей незаконнорожденного сына, Петр не только запретил лишать ее общества других женщин, но и взял мальчика под свое особое покровительство.