– А у покойной тоже был выдающийся голос? – поинтересовался Бухин.

– У Оксаночки? О, у Оксаны тоже прекрасный голос… был.

– Что, Тома, всегда нужно следовать правилам хорошего тона? О покойниках либо хорошо, либо ничего? Ну, мы уже достаточно тут наговорили, чтобы не начинать врать! Это молодой человек не заметил бы никакой разницы между Кулиш и Ларисой… Простите?.. – Она повернулась к Бухину, но тот не возражал.

Тогда Елена Николаевна поджала губы и сделалась еще более похожей на черепаху. Она не спеша прикурила следующую сигарету, презрительно посмотрела на обгорелую спичку в пепельнице и продолжила:

– Раз уж ты сама завела этот разговор, то, по крайней мере, будь честной… Ты сама знаешь, что Оксана Ларисе в подметки не годилась. Ты же, как профессионал, прекрасно ощущала разницу.

– Лёля, я не то хотела сказать, – стушевалась концертмейстер. – Я просто говорила, что у Оксаны был яркий сценический талант.

– Ради бога, не делай из нее Лину Кавальери![2] И талант, и голос у нее были весьма средние, – едко заметила завтруппой.

Шел уже третий час так называемого чаепития, хотя чай употреблял только старлей, а обе его собеседницы предпочитали сигареты. После недолгого молчания, связанного с некоторыми разногласиями в оценке творчества Лины Кавальери, о которой Бухин имел весьма смутное представление, разговор снова повернул в нужное ему русло – к личности покойной певицы и отношениям в труппе. Кто, когда, с кем, как… Он был более чем уверен, что смерть оперной дивы напрямую связана с кем-то из труппы, скорее всего, с ее любовником – Савицким.

– И что же, – спросил он, – после своего прихода в театр она сразу получила первые роли?

– Партии, – поправила его завтруппой. – Ведущие партии.

– Конечно нет. – Тамара Павловна придвинула поближе к Саше вазочку с печеньем. Этим жестом она, наверное, хотела сказать, что они здесь просто пьют чай и мило беседуют, но уж никак не сплетничают или – упаси боже! – не доносят. – Сначала она стажировалась…

– Да, и очень удачно. Так удачно, что сразу залезла к Андрею Всеволодовичу в постель, – проскрипела завтруппой. – Естественно, это очень помогло… развитию ее голоса! И сценического дарования, разумеется. А уж после этого началось и самое интересное. Лариса болела, и Оксана подменила ее раз, потом другой, и – вуаля! – Андрей сделал ее примой! А ведь кроме нее в труппе на тот момент было еще два великолепных сопрано. Как раз возобновили «Травиату» – в новом составе, и специально для Кулиш. И это притом, что «Травиату» Кулиш не вытягивает. В речитативе перед арией делает такой незаметный переход – и поет на полтона ниже! Каково?! Вы думаете, что в зале сидят одни профаны? Пенсионеры? Люди, которым все равно? Это просто позор! Даже мне, которая не должна вмешиваться в музыкальную часть, было стыдно. А Савицкий совсем потерял голову от этой девчонки и шел у нее на поводу! Он во всеуслышание заявил, что Рената Тибальди[3] тоже так пела, он поговорил с дирижером, и тот Кулиш разрешает. Разрешает! Я представляю, чего ему это стоило! Цирковые номера просто!

Саша Бухин согласно кивал, не понимая и половины сказанного. Впрочем, самое главное он все же улавливал.

– А скажите, Елена Николаевна, вы во вторник Кулиш в театре видели?

– Конечно. – Завтруппой удивленно взглянула на него. – У нее во вторник был день рождения, и мы все ее видели. После репетиции мы собрались, накрыли стол…

– А что ели? Грибы, например, на столе были?

– Грибы… да, грибы были. Мы с Томой любим грибы. Тома сама собирает.

– Да, я принесла две баночки грибов, – волнуясь, сказала концертмейстер, – а что?

– Согласно заключению экспертизы, Оксана Кулиш умерла от пищевого отравления.

– Только не грибы, – убежденно заявила концертмейстер. – Грибы ели я, Лёля, Лариса… да все ели!

– А что еще было на столе?

– Куры гриль, колбаса, огурчики-помидорчики… сыр… хлеб. Ну и сладкое. Лариса заказала шикарный торт.

– А почему жена Савицкого заказала торт для его любовницы? – спросил озадаченный Бухин.

– Лара всегда заказывает торты на все праздники. У нее поклонница работает в кондитерском цехе.

– А торт какой? Не с белковым кремом?

– Нет. Оксана любит марципановый, и Ларочка именно его и заказала. Такой, знаете, огромный роскошный торт.

– А кто его резал?

– А никто не резал. Он был такой… каждый кусочек отдельно, в своей салфеточке. Все кусочки треугольные, а посередине один круглый. А на нем…

В дверь постучали.

– Тамара Павловна, а я вас ищу… – Вошедшая было девушка осеклась, увидев в кабинете целую компанию.

– Анечка, вы что-то хотели?

– Да, я с вами занималась и, кажется, оставила в кабинете партитуру. А он закрыт. А партитура библиотечная. – Пришедшая стушевалась. – Я думала… я позже зайду, простите. – И она тихонько прикрыла за собой дверь.

– Вот это настоящий талант! – воскликнула концертмейстер. – Голос совершенно потрясающий. Потрясающий! Поверьте мне! Я уж в этом разбираюсь. Ну и что? Дали ей здесь что-нибудь спеть? Когда мы с ней готовили Виолетту в «Травиате»[4], я просто была на седьмом небе. Такое наслаждение было с ней работать! Голос… такой изумительный голос рождается раз в сто лет, поверьте! А какие возможности! Кажется, что верхнего предела для нее вообще не существует! И эта роль просто была создана для нее. Виолетта – эфирное создание, больная чахоткой…

Искавшая потерянную партитуру симпатичная блондинка явно не была больна чахоткой, но эпитет «эфирное создание» к ней подходил чрезвычайно.

– Лара тоже прекрасно пела Виолетту, прекрасно… Я помню, сколько я получала удовольствия от работы с ней! Я ведь была ее концертмейстером. С Ларисой вообще работать очень приятно. Но одно дело – пропевать партию в классе у рояля, и совсем другое – на сцене. Нужно уметь двигаться. Я не режиссер, но я, например, прекрасно вижу, кто умеет двигаться, а кто нет. Да и вообще, движение в опере многие почему-то считают второстепенным, а это в корне неправильно! Я никак не могу согласиться с этим ошибочным мнением, никак! Ну, кроме всего прочего, Лариса всегда была малосценична, и у нее лишний вес, а в последнее время она уж слишком…

– Кроме всего прочего, Тома, ты ее почему-то недолюбливаешь, – перебила подругу Елена Николаевна. – А она ведь больной человек… Кроме того, голос у нее все-таки мирового масштаба, и ей необязательно скакать козлом на потеху залу!

– Лёля, я с тобой в этом вопросе просто категорически не согласна! Это абсолютно неверно! Почему в опере в большинстве своем никто не считает нужным играть? Это ведь прежде всего драматический спектакль. Ну, даже если и комический… тогда тем более нужно двигаться! А очень многие этого не понимают! Станут столбом и голосят. Однако опера – это не концерт. Да, конечно, я знаю, они не совсем виноваты – виновата система обучения. Балетным проще. У них все по-другому. У них пластика – это непосредственно язык. А консерватория этому не учит. Да… Актерское мастерство либо дано от природы, либо нет… А чтобы и голос, и драматический талант вместе…

– Я как-то в молодости, – задумчиво произнесла «черепаха», – видела «Фиделио»[5] в постановке Покровского[6] и запомнила на всю жизнь. Какая у него была Леонора! Юная, быстрая, неожиданная, летящая!..

– Я тебе о том битый час толкую, – кивнула концертмейстер. – Эта роль и Аня Белько были просто созданы друг для друга. Уже начались репетиции, и тут он объявил, что эта партия не для начинающей певицы. Это Аня-то начинающая? Да она любую здесь заткнет за пояс! Просто Савицкому вожжа под хвост попала. Он взял и поставил на премьеру Ларису… С ее-то лишним весом! Хороша она была в коротких штанах… да уж!.. И все. Конечно, запорол оперу. Да и не в штанах было дело… Она просто еле ползала по сцене. Как дохлая муха, извините меня, конечно! Да, голос – это еще не все.