– Да он же и обнаружил! Он же нас сюда вызвал. Кстати, у него и ключик от двери имеется… и это наводит на определенную мысль… Что, Саня, ночью то девки спать не дают, то работа? – сочувственно взглянула на него следачка.

Да, не спал – полночи книгу читал, полночи Даньку с Санькой по очереди утихомиривал. А мог хоть немного и вздремнуть! Дашка вот сразу вырубается, как только девчонки угомонятся. А он сдуру решил, что отоспится на суточном дежурстве. Знал же, что в ночь дежурства не то что поспать, присесть иногда бывает некогда! Особенно сейчас. Весна. Этим все сказано. Народ выходит на улицу, женский пол оголяет ноги и животы, а мужской заводит вокруг брачные танцы и петушиные бои. Плюс психи всех мастей, которым весна почему-то также не дает покоя. Хорошо, что хоть маньяков никаких не объявлялось, тьфу-тьфу через левое плечо… Что же он, выходит, от усталости даже не заметил, как режиссер открыл дверь своим ключом? Да, мало от него тогда проку как от опера… Нет, постойте… ну конечно, он же не видел, как дежурная группа попала в квартиру, – Сорокина еще у подъезда отправила его за понятыми!

Саша несказанно обрадовался тому, что он, оказывается, не спит на ходу. Хотя отдохнуть ему было нужно. Просто необходимо. Пока он не наделал на работе каких-нибудь непоправимых глупостей.

– Следов взлома вроде бы нет, – продолжала следователь. – А ты как, не заметил?

Бухин пожал плечами. Явных следов проникновения в квартиру покойной не было, но ответить на вопрос, открывали замок родными ключами или отмычкой, можно было только после заключения эксперта.

– Одна она жила? – допытывалась Сорокина, как будто Бухин был Господь Бог и все видел.

– Сейчас посмотрим, – невозмутимо сказал он и открыл двери ванной комнаты.

Следачка была права – жила артистка, возможно, и народная, весьма небогато. Ванная комната явно нуждалась в ремонте. Впрочем, старлей сейчас любое помещение оценивал с точки зрения ремонта. А в этой ванной ничего не делалось уже много лет. Плитка местами осыпалась, кран подтекал, потолок был залит соседями сверху. Да и саму ванну, с пожелтевшей, пористой и испещренной пролежнями эмалью, давным-давно нужно было бы сдать в утиль. Однако они с Сорокиной были не квартирными маклерами – их интересовали не интерьер и не состояние помещения, а совсем другое. Зубных щеток в стаканчике было две, также на полочке имелся крем для бритья, помазок, бритва и прочее, указывающее на проживание в квартире лица мужского пола. Конечно, можно предположить, что покойная брила определенные части тела, но то, что она пользовалась мужскими одеколоном и дезодорантом, это вряд ли.

– Похоже, муж или приходящий любовник имеется, – доложил он.

– Точно! – Сорокина также пришла к аналогичному выводу. – И я вот думаю, не наш ли это режиссер, а?

Старлею Бухину не хотелось делать скоропалительных заключений, поэтому он промолчал.

– Ладно, Саня, пока я все тут описывать буду, иди пообщайся с понятыми. Может, чего скажут. И бумажки просмотри у нее в столе, письма там или что другое, записки особенно – все внимательно…

– Слушаюсь, Маргарита Пална! – быстро согласился Бухин, потому что остановить излияния Сорокиной можно было только так.

Труп артистки, пусть и народной, уже напрочь выветрился у него из головы, потому что вчера после работы он таки успел съездить с Дашкой в магазин, и даже не без пользы – они купили мойку, унитаз и умывальник. Сегодня им обещали все это привезти, и Бухин думал только о том, как бы не опоздать домой к назначенному времени доставки. А о трупе артистки, если честно, он вспомнил с трудом.

– Саша, ты спишь, что ли? – недовольно спросил начальник, Степан Варфоломеич Шатлыгин, по прозвищу Бармалей. – Сорокина твоей крови требует. Ты позавчера на труп выезжал?

Саша Бухин поймал полный сочувствия взгляд Кати Скрипковской, выразительно поднял брови и поджал губы.

– Я, Степан Варфоломеич, – кивнул он.

– Свяжись с Сорокиной, она тебе поручение выпишет, – велел начальник.

– С Сорокиной только свяжись, – хмыкнул кругленький и невысокий капитан Бурсевич. – Она по первое число выпишет…

– А может, кто-нибудь вместо меня? – нерешительно поинтересовался Бухин. – У меня реализация наметилась на этой неделе.

– Ты, Саня, наверное, Сорокину плохо знаешь, – предположил Бурсевич. – Если она чего захочет, то непременно сделает.

– Саш, давай я с тобой, – начала Катя и осеклась – начальство инициативы могло и не одобрить.

– Да отправляйтесь хоть все сразу! – Бармалей махнул рукой. – Дело это уже на контроле в главке, а нам велено обеспечить оперативную поддержку. Кто свободен, прошу не стесняться!

– А причина смерти какая? – поинтересовался Бурсевич у старлея.

Саша пожал плечами и смолчал. Неудобно было объяснять на оперативке, что позавчера, добравшись наконец до кровати, он буквально рухнул и отключился, забыв обо всем на свете, в том числе и о трупе певицы. Он спал тяжелым, непробиваемым сном, который не смогли нарушить никакие внешние раздражители. В их с Дашкой и детьми комнату периодически наведывались все члены семьи: начиная от его матери – врача-отоларинголога, которая, включив яркий свет, осматривала орущего младенца, и заканчивая озабоченной Санькиными воплями бабушки, пытающейся утихомирить правнучку народными средствами – уговорами, колыбельными песнопениями, а также укропной и даже святой водой. Но Сашку, провалившегося в сон, как в омут, не смогли разбудить ни звуки, ни свет, ни пение. Он спал, наверстывая упущенные часы отдыха, и поднять его смогло бы, пожалуй, только ведро ледяной воды, вылитой на голову. Однако, несмотря на то что старлей пробыл в отключке больше положенных для нормального самочувствия восьми часов, отдохнувшим себя он не чувствовал. За четыре месяца он недоспал не часы, а сутки или даже недели.

– Так чего, грохнули артисточку, что ли? – все не отставал от вялого старлея Бурсевич.

– Сама умерла, от старости, – ответил за Бухина капитан Лысенко – высокий голубоглазый блондин. – Пела, пела…

– И языком подавилась, – закончил за него начальник. – Игорь, ты вместо трепа включайся давай, а то видишь – Бухин на ходу спит. Катерина, правда, рвется в бой, но одной Катерины в этом деле маловато будет. А мне лысину уже с самого утра полируют – режиссер-то этот шустрый оказался, успел аж в Киев нажаловаться, что мы тут сидим и не чешемся…

– Так он сам ее и грохнул, – убежденно заявил капитан. – Знаем мы таких шустрых! Сам грохнул, и сам же в милицию заявил, что она пропала… так? Схема стандартная!

– Вот ты этим и займись, тем более что схема, как ты говоришь, стандартная, – тут же согласился начальник. – А то Сорокина…

– Я с Сорокиной работать не буду, – быстро сказал Лысенко и отвернулся к окну.

– Я знать не хочу, что вы там с Сорокиной не поделили! – резко поставил его на место Шатлыгин. – Или работай, как все, или увольняйся!

– Ну и уволюсь!

Лысенко вышел из кабинета, хлопнув дверью.

– Ничего, ничего, Степан Варфоломеич, – примирительно проговорил Бурсевич, который от природы обладал особым даром улаживать конфликты. – Сейчас все пойдем в театр как миленькие. И я, и Катерина, и Лысенко тоже пойдет…

– Уволится он! Артист! – все никак не мог успокоиться Шатлыгин.

В театр, однако, отправились только старлей Бухин и капитан Лысенко, поскольку Бурсевича выдернули по срочному делу, а Катерина, у которой неожиданно сдвинулся безнадежный висяк, умчалась в прокуратуру.

Идти решили пешком – до театра было недалече: подняться по Бурсацкому спуску и пройти недлинную улицу Рымарскую, когда-то тихую и прохладную, а теперь, пожалуй, ни то, и ни другое.

Лысенко был мрачен и, против обыкновения, неразговорчив. Бухин же так позавчера наобщался с Сорокиной, а потом со всеми домашними по очереди – и это не считая магазинов, – что с удовольствием шел молча. Не доходя метров пятидесяти до огромного здания оперного театра, он вдруг вспомнил, что так и не знает, отчего же все-таки умерла женщина, на смерть которой столь остро отреагировал режиссер. То, что умерла солистка, ведущая певица труппы, он узнал перед выходом. Однако о причине смерти спросить не догадался… Благодаря понятым еще позавчера он выяснил, что беспокойный режиссер, нажаловавшийся на них в столицу, был, судя по всему, ее любовником или гражданским мужем. Соседи часто видели их вместе, а в паспорте умершей штампа о браке не имелось…