учет. Стеклянные банки с топленым маслом, борщами и рассольниками по-хозяйски прячет впрок,

зарывая в мох или щебень. Тушенку и сгущенное молоко ожидает незавидная участь. Металлическую

банку медведь прокусывает во многих местах и так сдавливает ее лапами, что содержимое, словно из

мясорубки, выползает наружу. Царапая длинный язык о рваные прокусы, хитрец с удовольствием

слизывает лакомство. Иногда, чтобы начисто обработать вкусную железку, топтыгин кладет ее на

плоский камень и усаживается сверху. Можно себе представить, во что превращается банка.

Рассерженный песец.

Но еще хуже, если на базу набредет росомаха. Не столько съест, сколько напакостит. Скатит с горы

бочки с горючим, смешает сахар с мукой, зароет бутылку керосина в сухари, разорвет мешки с

цементом и рассыплет вместе с крупой.

Что не съедят медведи и росомахи, растаскают завсегдатаи таких погромов — песцы.

Песцам, шныряющим по тундре, подбирающим все, что упало с неба или не успело подняться на

крыло, мы тоже платили посильную дань. Летом за песцами никто не охотится и они безнаказанно

воруют остатки продуктов, сложенных возле палатки, подбирают сухари, вылизывают миски, катают

носом стеклянные банки с капустным салатом, а на десерт могут прогрызть голенища не убранных на

ночь кирзовых сапог. Странные вкусы у этих разбойников.

Однажды поставили мы палатку и легли спать. Просыпаемся среди ночи и понять не можем: кто

нас накрыл брезентом? Спросонок чуть в спальных мешках не запутались. Оказывается, песцы

перегрызли капроновые растяжки на палатке. На этих самых растяжках мы раньше вялили рыбу:

веревки пропитались рыбьим жиром и аппетитно пахли.

Охотников на дармовую рыбу всегда много. Поднимешь балык на шест, повыше от земли, — чайки

с поморниками тут как тут. Опустишь пониже, смотришь — уже горностай висит на самой крупной

рыбине. С камня-то запрыгнул, а до земли короткими лапками не достать. Раскачивается живой маят-

ник и урчит утробно. Начнешь его сгонять, так он сначала по-кошачьи выгнет спинку, оскалит

маленький рот с тонкими зубками, а уж потом юркнет в расщелину меж камней. Мы-то здесь гости,

временные, а он чувствует себя хозяином. Здесь его нора.

Изредка в потемневших от солнца и холодов горах в бинокль можно увидеть совершенно белых

снежных баранов. Чукотский толсторог в наше время все реже и реже попадается на глаза людям.

Осторожные животные, приверженцы горных ущелий и хребтов, поубавились в количестве.

Если вам повезет и в промерзшем до дна озере вы отколете кусок льда, внутри которого, словно в

друзе горного хрусталя, чернеет рыбина, то знайте: вы держите в руках даллию. Оттаяв, она лениво

зашевелит хвостом и темно-коричневыми с оранжевым кантом плавниками. Эта рыба предпочитает

чукотские водоемы. Местные жители рассказывали, что ездовые собаки остерегаются глотать

целиком мороженую даллию. Случалось, что, ожив внутри, она беспокоила собаку.

После работы хорошо сидеть тихим летним вечером на берегу безымянного озера. Сколько таких

озер разбросано по бескрайней тундре! Раскаленное за день солнце, словно огромный поплавок-кух-

тыль, чуть-чуть коснется огненным боком тихой поверхности озерка, скользнет по воде и покатится

дальше по небосклону. При незаходящем солнце полярного дня часто путаешь утро с вечером.

Птенец полярной совы.

В это время года на тундровых озерах стоит сплошной гвалт, как на деревенской ярмарке. Сипло,

будто спросонок, кричат утки, тоскливо и протяжно ноют гагары, нежно и тихо хрипят крачки,

ежеминутно доносится гоготанье гусей.

Вдали, на крупных камнях — словно комья снега. Это сидят полярные совы и высматривают не-

осторожного зайчонка, лемминга или пищуху.

На соседнем бугре вдруг свечкой взлетел куропач. Тревога! Какой-то хищник захотел поживиться

птенцами, а самец увлекает его за собой, пытаясь отвести беду от крепко затаившегося выводка. Не-

легкое дело — вывести птенцов.

Много интересного и своеобразного таит в себе природа Чукотки, но нам пора заканчивать

путешествие.

Если бы мне пришлось рисовать эмблему Чукотки, то на переднем плане, внизу, тонкой

коричневой полоской я изобразил бы тундру. Дальше, на горизонте — гряду серых зубчатых гор, с

мазками снега на склонах, а выше, в синеве неба — огромное солнце. С него начинается день нашей

Родины, и лучи его светят людям, которые преобразовали этот суровый и дикий край так, что,

однажды побывав здесь, непременно захочешь вернуться.

* * *

Мончетундра — красивый горный массив с крутыми утесами и нагромождением каменных глыб, достигающий почти

1000 метров высоты. Его название в переводе с саамского языка означает «красивая тундра». «Тундрами» саами называют

горные безлесные массивы.

Мончетундра входит в состав Лапландского заповедника, одного из чудеснейших уголков на Кольском полуострове.

В годы Советской власти на возвышенности вырос город Мончегорск, возникший в 1937 году в связи с использованием

открытых здесь медно-никелевых руд. Это один из красивейших городов Мурманской области.

Воротан — один из притоков реки Араке. Одна из интереснейших рек Армянской ССР. Берет начало на западных скло-

нах Карабахского нагорья, с высоты 3045 метров и течет с оглушительным шумом в каньонообразном ущелье, достигающем

местами 500 — 700 метров глубины. Отсюда ее название Воротан, что значит «громовая»; «ворот» (армянск.) гром. Одна из

богатых гидроэнергетическими ресурсами рек Армении.

На высоком правом берегу реки находится великолепный памятник архитектуры комплекс средневекового Татевского

монастыря, окруженного толстыми крепостными стенами. Ниже монастыря - одно из чудес природы Армении «Чертов

мост», образованный грандиозным обвалом, запрудившим течение реки, в котором просачивающаяся вода образовала

сквозную пещеру.

ПО РОДНОЙ СТРАНЕ

Александр Иванченко

ТРЕТИЙ

КРАЙ

ЗЕМЛИ

Есть на свете три знаменитых мыса: мыс Горн — самая южная точка Американского материка,

мыс Игольный — самый южный берег Африки и мыс Дежнева — самая дальняя окраина Советской

страны. Три мыса — три края земли, три незримых черты, где сливаются океаны.

У мыса Горн воды Тихого океана встерчаются с водами Атлантики, у Игольного Атлантика

сливается с Индийским океаном, а у мыса Дежнева Тихий океан роднится с Северным Ледовитым.

Три скалистых мыса словно соединяют все океаны планеты.

У мыса Горн я плавал, с крутого обрыва Игольного фотографировал бушующий прибой, а вот по-

пасть на мыс Дежнева, хоть он и в нашей стране, мне никак не удавалось.

Наконец я оказался в чукотском поселке Уэлен. Отсюда до мыса Дежнева рукой подать. Если доби-

раться туда берегом моря, всего тридцать километров. Для Чукотки это не расстояние. Как-то

знакомый чукча сказал мне:

— Завтра, однако, побегу к соседу, давно не виделись, навестить надо.

Я спросил, далеко ли живет сосед.

— Нет, — говорит, — совсем недалеко. На собачках два дня бежать, на лыжах — четыре. Близко.

До того соседа было сто восемьдесят километров. А тут всего тридцать. Пешком пройти ничего не

стоит. Так мне тогда казалось.

Я был очень удивлен, когда мой проводник явился ко мне в гостиницу, весь обвешанный походным

снаряжением. Два охотничьих карабина (один для меня), туго набитый всякой снедью рюкзак, здоро-

венный чайник, примус, бидон керосина, два топорика и две ручные пилы. Да еще узел с меховыми

спальными мешками и двумя парами запасной обуви.