соседей по столу.

Алексей Степанович обернулся и увидел Тоню. Она

извинялась перед Потапом Дмитриевичем за то, что

запоздала. Чардынцев вмиг выметнулся из-за стола

(Анна Сергеевна и Николай Петрович молча удивились

его прыти) и, взяв Тоню за руку, подошел вместе с ней

к матери.

— Познакомьтесь. Моя мама,— сказал он тихо.

Потому, как встретилась с ней

доверчиво-восхищенным взглядом молодая женщина, как вспыхнули ее

щеки стыдливым румянцем, поняла Степанида, что

идти отныне этой синеглазой рядом с Алешей по одной

тропе жизни.

Радость прихлынула к сердцу жаркой волеой, но

ничем не выдала своего счастья старая 'мать: улыбнулась

с ласковой степенностью, протянула Тоне темную, в

тугих узлах сухожилий руку.

По знаку Яши Зайцева, струнный оркестр рассыпал

ф.444 - 29 449

звонкие горошинй частушек, и на скамейке в цветистом

сарафане и малиновом платочке поднялась черноглазая

Гульнур. Ямочки на щеках светились лукавыми лучика-,

ми, ресницы наполовину закрывали глаза, а тонкие

крылья бровей ломала шутливая обида:

Женихи — блажной народ,

Поди-ка угоди ему!

Никто замуж не берет:

Не сдала техминимум.

•— Пр-равильно-о! — закричали из-за стола ребята.

— Такая невеста, что дежка без теста!

Гульнур упрямо подняла голову.

Я на танцах не верчусь,—

Время жаль растрачивать.

Я у милого учусь,

Как резцы затачивать.

— Др-ругой разговор! — уже ласковей отозвались

мужские голоса.

Гульиур победно топнула ногой. Брови широко и

волыно вынеслись над сияющими, широко открытыми

глазами,

— Молодец девка! — громко похвалил дед Нифи-

фор. — Знает; чем приворожить! —Раскатистый смех

заплескался в роще...

Николай Петрович вбирал в себя ароматы, звуки,

улыбки этого чудесного, необыкновенного вечера. В

напряженной работе последних лет над своим

истребителем он не успевал пооглядеться, «прикинуть, чего

достигли другие», как он называл поездки на заводы своего

министерства.

Теперь он встретился с колхозниками, осмотрел

гидростанцию, послушал рассказы Сани Коноплева о

трансформаторных подстанциях, заземлительных

контурах, новой, своей, системе водоспуска и с внутренним

изумлением увидел, как далеко шагнула деревня в том

великом походе, что исторически совсем «недавно

начался в нашей стране;

Тенью набежала мысль о Сладковском. Николай

Петрович нахмурился. «Чем ярче свет нашей жизни, 'тем

изворотливее и гнуснее враги. Мы должны быть зоркими,

ю, какими зоркими!»

450

Танюша вышла на середину, сверкая перламутром

ладов баяна.

Она взяла знакомый аккорд, и все дружно подхва-

тили:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек.

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек.

«Да, широка моя страна, — пел и взволнованно

думал Николай Петрович, — и как хорошо, как

радостно, что охранять эту ширь, эти леса и поля, этих

чудесных людей будет теперь и мой истребитель»...

Старики, сплетая бороды, вели долгую застольную

беседу. Молодые танцевали, уходили парами в густую

луговую темь сказать друг другу заветное, либо

просто напиться росистой и пьянящей, как хмель,

тишины.

А баян Танюши, развернув во всю ширь

расписанную радугой грудь, пел до третьих петухов про родину,

про любовь, про счастье.

Саня Коноплев стоял у щита управления, следил за

стрелками амперметров, вслушивался в шум воды у

турбины, в танюшин баян, в жаркие толчки своего

сердца.

Ярко горели огни над селом.