Глава двадцать пятая

Столкнуться лицом к лицу с предполагаемым убийцей — это один из тех моментов, ради которых жила Дафна Мэтьюз. Как психолог департамента, она была вынуждена терпеть, когда взрослые мужчины с полицейскими значками хныкали, словно маленькие дети, ей приходилось мириться с пренебрежительным отношением к себе — женщине, занимающейся мужской работой, — зная, что это отношение никогда не изменится. Парни могли по-разному маскировать свою снисходительность, например иногда по-братски похлопывая ее по руке, но они никогда не избавятся от этого чувства; мужчины, которые носят униформу и регулярно чистят и смазывают свои револьверы, видят в женщине только резервуар мягкой плоти, может быть, еще человека, который снабжает их горячей пищей и позволяет обзавестись детьми. Она помогала патрульным-алкоголикам, склонным к самоубийству детективам, мужьям, избивавшим своих жен, и все это ради одной-единственной возможности: допрашивать убийц, исследовать темные области и закоулки человеческого сознания.

Дафна Мэтьюз легкой походкой, с улыбкой на лице спешила к тысяча пятисотому кварталу в Балларде, где располагался четвертый батальон и где находился его пожарный инспектор Стивен Гарман. Здание пожарной команды было очень красивым, построенным из красного кирпича пятьдесят лет назад. По классу оно превосходило все дома в квартале. Баллард считался пригородом Сиэтла, где когда-то селились норвежцы; с юга его ограничивали залив Сэлмон-Бей и Корабельный канал, у пристаней и пирсов теснилась большая часть суденышек малого рыболовного флота города, которые зачастую передавались от отца к сыну, из поколения в поколение. Для одних Баллард служил постоянным предметом шуточек — там все пропахло рыбой и люди говорили с акцентом, — для других — объектом уважения, поскольку это был один из немногих городских пригородов, который сумел сохранить свое лицо в век стандартизации.

Пока Дафна поднималась по каменной лестнице на второй этаж, она старалась собраться с мыслями, чтобы определить для себя, каким окажется на самом деле Стивен Гарман. Она не станет начинать с заранее выработанных и предвзятых установок о вине или невиновности, не станет судить. Она шла к нему как к человеку, получающему написанные в поэтической форме угрозы, к которым прилагался пока еще не идентифицированный кусочек расплавленной зеленой пластмассы. Дафна намеревалась установить с ним контакт и добиться взаимопонимания, в каком бы качестве ей ни пришлось выступать для этого: профессионального психолога, равнодушного бюрократа или внимательного слушателя. Подобные беседы требовали от нее немалого актерского мастерства, и Дафне нравился брошенный ей вызов. Она запросто могла использовать свою привлекательность, чтобы склонить мужчину к безусловному сотрудничеству; с женщинами приходилось намного труднее.

Здание пожарной команды давно не ремонтировалось. Дафну поразила царившая здесь атмосфера уныния, она хорошо знала, какую роль для психологического состояния человека играют обстановка, окружающая среда. На стенах висели фотографии — черно-белые снимки вырвавшихся из-под контроля пожаров, и цветная фотография мэра. Серо-стальные металлические шкафы картотек — непременный атрибут всех правительственных контор, были набиты под завязку, и в коридоре стоял смешанный запах жевательной резинки, пыли и промышленного очистителя, словно где-то в укромном местечке что-то тлело — запах, который подсознательно ожидаешь ощутить в конторе пожарного инспектора.

Дафна легонько постучала в дверь Гармана и вошла.

Гарман сидел, почти утонув в массивном кожаном кресле. В его офисе царили безукоризненные чистота и порядок. Он был крупным, симпатичным мужчиной с мягкими карими глазами и густыми усами, моложе, чем она себе его представляла. На стене висели портрет Эйнштейна и картина Пикассо. Они показались Дафне неуместными: синеворотничковый полицейский увлекается импрессионизмом? Интересно, какие стихи он предпочитает? — подумала она. Еще в комнате была цветная фотография космического челнока «Челленджер» в момент взрыва — столбы белого дыма туго сплетены в жуткую спираль, и повсюду в голубом небе обломки космического корабля. Дафна точно помнила, где она была в тот день. Гарман заметил, как она пристально рассматривает фотографию.

— Я работал над этим делом, — объяснил он. — Реконструкция обломков. — Не отводя от нее глаз, он сказал: — Что-то вроде головоломки, из кусочков которой складываются краны.

— Вы служили в ВВС?

— Это так заметно? — спросил он, поднимаясь с кресла и протягивая ей руку, представляясь.

«Может быть, и заметно», — подумала она, рассматривая его вблизи. Возможно, этим объяснялось и его твердое рукопожатие, и цепкий взгляд карих глаз. Он сразу же пришелся ей по душе, и от этого ее подозрения вспыхнули с новой силой.

— Авианосцы, наземное базирование, что именно? — поинтересовалась она.

— Базы, — ответил Гарман, жестом приглашая Дафну присесть.

На столе стояла пара выцветших фотографий Гармана в обществе очень маленького мальчика. Пшеничные поля. Бескрайнее голубое небо. «Канзас?» — мелькнуло у нее в голове.

Все ее мысли сейчас были заняты упоминанием Эмили Ричланд о военном, а также информацией Болдта о том, что катализатором могло оказаться ракетное топливо. К Стивену Гарману, бывшему военнослужащему ВВС, следовало отнестись со всей серьезностью.

Она сказала:

— Сержант Болдт хотел бы выразить вам благодарность за то, что вы не стали открывать последнее послание.

— Послушайте, хотел бы я знать, почему тот мужчина посылает все это мне? Мне это совершенно ни к чему.

— Мужчина? — спросила Дафна. — Что заставляет вас так думать?

— Женщина? Да ни за что на свете. Я имел дело с огнем большую часть своей сознательной жизни, а последние семь лет занимался поджогами, и, должен сказать, за все это время у меня ни разу не было подозреваемого женского пола. Ни разу. Некоторые женщины пытаются изображать из себя поджигателей, куда ж без этого, мы все через это прошли. Может статься, несколько девчонок помогали устроить пожары своим дружкам. Но в качестве главного подозреваемого? Нет, мэм. Эти пожары устраивает мужчина. Готов держать пари на свою бляху. Вы из отдела Болдта? — поинтересовался он.

— Я работаю в составе внутренней бригады по расследованию, — ответила она. Дафна чувствовала, что ему нельзя говорить правду. Гарман вполне может замкнуться, узнав, что она психолог. У него были красные щеки и темная кожа, возможно, это был искусственный загар. — Последняя записка гласила: «Внезапная вспышка понимания, искра, которая прыгает в душу». Это что-нибудь говорит вам?

— Он — больной сукин сын, если вы спрашиваете меня об этом. Прыгающие искры? Не знаю. Вы можете вычитать из этого послания слишком много, вам не кажется? Какая-то заумная чушь. Он считает себя крутым, рассылая предупреждения заранее. Он дразнит нас, но при этом остается убийцей.

— Это Платон.

— В самом деле? Тогда, наверное, он прочел это на пачке с кукурузными хлопьями.

— Могу я задать вам пару вопросов личного характера? — спросила она, нащупывая в кармане работающий диктофон и рассчитывая позже расшифровать записи.

— Валяйте.

— Вы были знакомы с Дороти Энрайт или с Мелиссой Хейфитц, лично либо как-то еще?

— Разумеется, нет, — защищаясь, ответил Гарман напряженным голосом. Он насмешливо взглянул на нее с внезапно проснувшимся любопытством.

— Я спрашиваю вас об этом потому, что это может объяснить, почему угрозы адресованы именно вам. Может быть, кому-то известно о вашей связи с этими женщинами.

Гарман коротко бросил:

— Я не связан с ними. Я никогда не знал ни одну из них, даже не слышал их имен. Послушайте, мне это не нужно. Ваши ребята случайно не проверяли и остальных пожарных инспекторов? Разве мы можем уверенно сказать, что я один получаю письма?

— Я не слышала ничего такого, что свидетельствовало бы о противоположном.