— У нас есть сканер, — объявил Ламойя. — Портативная штучка, которой проводишь по нужной тебе статье в газете, объявлению или карте, и получаешь это на своем компьютере. У нас есть программа оптического распознавания символов, она преобразует печатный текст из сканированного графического изображения в формат данных, с которыми способны работать текстовые редакторы и программы баз данных. Сержант, здесь давно наступил век долбаной компьютеризации. Так что такие неандертальцы, как ты, могут отдыхать.

— Я разбираюсь в технологии сканирования, — парировал Болдт. — Не слишком хорошо, — поправился он, — но в основных принципах.

— Так что сейчас мы в процессе сканирования этих лент кассовых аппаратов. На это уйдет совсем немного времени. Потом мы прогоним их через программы оптического распознавания символов, — и можем искать все, что нам заблагорассудится: «Вернера», слово лестница, код изделия, стоимость продажи. И гарантированно получим сведения о каждой проданной лестнице. Любая продажа сопровождается указанием способа оплаты товара: чеком или кредитной карточкой. Номер счета стоит на ленте. Сегодня к вечеру… завтра… послезавтра у нас будут данные о зарегистрированной продаже каждой лестницы. Мы будем иметь номера специальных счетов, откуда снимаются деньги по чеку клиента, или номера кредитных карточек, которые можно проследить — до каждого конкретного покупателя. — Он гордо заявил: — Говорю тебе, сержант, мы нашли этого малого.

Это была хорошая работа, и Болдт так и сказал ему. Однако он не сказал, что эта сотня имен может и не приблизить их к поджигателю. Они все еще не знали принципа отбора подозреваемых, способа проникновения поджигателя в дома жертв. Слишком много вопросов оставались без ответа, слишком много слабых мест в расследовании. Он не хотел разочаровывать Ламойю. Им, как воздух, нужен был ощутимый прорыв — может быть, лестница, как свято верил Ламойя, и поможет сделать это. Работа ведущего детектива заключалась как раз в том, чтобы забросить в воду десяток сетей и надеяться, что рыба попадет хотя бы в некоторые.

— Имей в виду, — заявил Ламойя, — лестница почти наверняка была украдена. Десять к одному, что мы обнаружим именно это. Но откуда и когда? Мы все равно сумеем раскопать что-нибудь интересное, сержант. Ты хочешь, чтобы я занялся колесами, — нет проблем. Но не отбрасывай эту версию с лестницей. Говорю тебе: здесь пахнет жареным. Лестница — это здорово. По этому следу стоит пройти до конца.

— Ты сделал отличную работу, — повторил Болдт, хотя на этот раз в голосе его явственно слышалось разочарование. — Честно.

— Вся эта компьютерная фигня хорошо помогает. — Впервые за весь разговор Ламойя выглядел нерешительным. — Что-то обязательно всплывет, сержант. Над этим делом у нас почти круглосуточно работают шесть парней. Это здорово повышает наши шансы.

— Пусть кто-нибудь займется автомобилями жертв. Может быть, эти женщины делали покупки в одном и том же магазинчике, работающем допоздна, или перекусывали в одном и том же месте; возможно, именно там он их и приметил. Твои парни могут найти на полу машины обертку, рецепт или еще что-нибудь. Сумку. Мне нравится вариант с автомобилями. Я бы с удовольствием поработал над автомобилями. Но если тебе так уж нужны эти лестницы, вперед, Джон, занимайся ими. Нам нужно быстренько разузнать, что такое ракетное топливо. Пусть Баган с Фидлером раскопают все, что смогут. Для такого копа, как я, поджог — это совсем другой мир.

В эту минуту в двери убойного отдела влетела Дафна, лицо у нее раскраснелось, грудь от волнения вздымалась. На ней снова был «волшебный лифчик», насколько мог судить Болдт. Она уверенной походкой подошла к Болдту и Ламойе, и у сержанта возникло предчувствие, что прорыв в деле случился. Ему был знаком этот огонь; он сам испытывал его. Глаза мужчин не отрывались от нее.

Дафна остановилась перед ними, попыталась собраться с мыслями и, набрав полную грудь воздуха, выпалила:

— Стивен Гарман что-то скрывает. Он знает гораздо больше того, что говорит. Мне хочется ударить его, и ударить изо всех сил. Я собираюсь выпотрошить этого сукина сына наизнанку.

Глава двадцать седьмая

Он опаздывал и страшно боялся последствий.

Бен открыл дверь и запер ее на замок изнутри еще до того, как унюхал чужака.

Он никогда особенно не задумывался об этом, но в голове у него сложилось убеждение, что дом — это священное место, со священными звуками и священными запахами; место, где звуки и запахи знакомы; он различал их все. Это были признаки безопасного и надежного убежища.

А сегодняшний запах был чужим: резким, соленым. Не тот прокисший запах спиртного, с которым он уже свыкся, и не запах девушки. Это был…

Запах из глубины фургона.

В то мгновение, когда он сообразил это, чья-то рука схватила его за плечо. Бен взвизгнул и бросился вверх по лестнице. Низкий, сердитый голос что-то прорычал за его спиной, но смысл слов не дошел до Бена, и мальчик ощутил только странное покалывание внутри, которое сопровождалось осязаемым воспоминанием о руке, хватающей его за плечо. Его реакция была инстинктивной: добраться до своей комнаты, запереть дверь, вылезти на крышу, сломя голову домчаться до Эмили и больше никогда не возвращаться сюда.

План. Нечто такое, на чем можно сосредоточиться. Несколько лет назад он, возможно, еще подумал бы над ним. Но с тех пор он усвоил, что мысли отвлекают, заставляют тебя медлить. Он оглянулся через плечо. Лицо, которое Бен увидел, принадлежало Нику, водителю грузовичка-пикапа, малому с обожженной рукой и кожаным поясом. Он был проворнее приемного отца Бена, трезвее, в лучшей форме.

— Мои деньги, ты, маленький крысеныш!

Страх жаркой волной окатил Бена. Он поскользнулся на ступеньках. Ник выругался, он находился уже в опасной близости от мальчика. Бену казалось, что коридор сжался, уменьшился в размерах, а секунды стали короче. Голос внутри него напомнил ему, что мир — это опасное место, где тебе могут сделать больно. Его охватила паника. Больше не осталось никакого плана, только твердая уверенность в том, что плохие вещи случаются с плохими людьми. Взяв деньги, он превратился в плохого человека, переступил черту, которая до сих пор отделяла его от мужчины, быстро карабкающегося по ступенькам.

Сила в здоровой руке мужчины казалась нечеловеческой. Эта рука схватила Бена за левую лодыжку, сбила с ног, и он больно ушиб подбородок, когда его поволокли вниз по ступенькам. Он прикусил губу, и рот наполнился вязким металлическим привкусом собственной крови. Бен с ошеломляющей ясностью понял, что это будет не последняя его пролитая кровь. Мужчина подтащил его ближе к себе, коврик обдирал лицо Бена. Мальчик изо всех сил оттолкнулся правой ногой и пнул своего противника носком теннисной туфли прямо в лоб. Мужчина выпустил его ногу.

Бен повернулся к ступенькам и вновь начал подъем. Удушающий страх немного ослабел; Бен находился в своей стихии: об искусстве убегать он знал все. Эта была игра, правила которой ему были хорошо известны.

Взлетев на самый верх лестницы, Бен услышал шаги мужчины прямо за собой. Он не оглянулся. Он не закричал. Он только заспешил еще сильнее.

Дверь его спальни маячила в конце коридора — путь к безопасности и свободе.

Весь дом содрогнулся, когда захлопнулась задняя дверь.

— Малыш? — окликнул его знакомый пьяный голос.

Бен не мог припомнить, когда в последний раз этот голос прозвучал для него райской песней.

Шаги позади него замедлились.

— На помощь! — заорал Бен. — Осторожно! — Находясь в нескольких шагах от своего убежища, Бен затормозил.

Ник вдруг проявил чрезвычайный интерес к Джеку. У пьяного отчима Бена не было ни единого шанса.

— Кто ты такой, черт бы тебя побрал? — Джек оказался внизу лестницы. — Убирайся из моего дома!

— Он взял мои деньги! — крикнул в ответ незваный гость. — Твой засранец-малыш — вор.

Бен заспешил обратно к верхней площадке лестницы. Если его приемный отец поверит тому, что услышал, то Бен — покойник. Ник стоял на ступеньках, глядя вниз на отчима Бена. Сзади за поясом у него торчал револьвер.