— Мне нужно все, что у вас есть на этого мужчину с обожженной рукой.

— Почему я должна это делать?

— Двести долларов окажутся у вас в кармане, а я уйду.

— Вы — такие люди, как вы, — никогда не уходите просто так. Вы вернетесь. Вот в чем дело.

— А он? — поспешно, с надеждой, спросила Дафна. — Человек с изуродованной рукой? Он вернется? — Сердце судорожно билось у нее в груди — такая возможность не приходила ей в голову, но люди, которые верили в подобные вещи, всегда возвращались за бо́льшим.

Эмили встретилась с ней глазами и медленно кивнула.

— Вероятно, — неохотно сказала она. Потом кивнула более уверенно. — Да, мне кажется, он вернется. — И добавила ядовито: — Но, милочка, это вам дорого обойдется. Да, это обойдется вам недешево.

Глава девятнадцатая

Жизнь в Сиэтле научила Бена разбираться в дождях, подобно тому, как жизнь на Аляске учит понимать снег. В городе бывали туманы, изморось, мелкий дождик и ливни. В тот день все началось с тумана, легкого и нежного, как последние пузырьки газа на дне бутылки с «кока-колой». Он изменил запах воздуха, который вместо металлического и маслянистого стал свежим и чистым. Восхитительным. Налетел ветер, и туман сменился дождем, настоящим ливнем, капли которого громко барабанили по разноцветным осенним листьям. Сначала тротуар перед ним покрылся темными пятнами, потом скрылся под ними и в конце концов превратился в черное зеркало, в котором отражались шаги Бена.

Внезапно у него возникло ощущение, будто кто-то наблюдает за ним, и он подумал: то ли это чувство вины, то ли реальность. Но потом это ощущение обострилось, превратившись в навязчивое чувство, которое охватывало Бена, когда Джек смотрел на него из кресла перед телевизором, — смотрел так, словно видел насквозь.

Бен не стал оглядываться, ему не хотелось знать правду. Он внимательно вслушивался в окружающий мир, сердце судорожными толчками билось в груди, ладони внезапно повлажнели, в горле застрял комок. Кожа на голове у него чесалась. Ему было страшно.

Побуждение оглянуться, оценить ситуацию, давило на него, как сила тяжести. Ему хотелось избавиться от этого чувства.

Он побежал. Он просто не мог идти спокойно. Бен смотрел вперед, а не назад: никогда не оглядывайся, учила его Эмили. Он продирался сквозь завесу проливного дождя подобно тому, как летучая мышь прорывается сквозь ночь.

Чувство вины пронзало его с головы до ног, точно дождь, падающий ему на плечи. Это расплата за его преступление. Мальчик побежал быстрее. Если кто-нибудь увидит его, то подумает, что он решил обогнать дождь, что было невозможно в принципе, точно так же, как нельзя было убежать от снедающего его чувства вины. Но ему все равно хотелось избавиться от этого чувства. Бен перебежал улицу на красный свет, даже не заметив этого; он не мог взглянуть в глаза реальности, он не мог жить в мире с самим собой. Он хотел быть хорошим; хотел нравиться Эмили, хотел, чтобы она любила его. У него не было желания ничего ей рассказывать, но он чувствовал, что должен это сделать.

Когда Бен появился в пурпурном домике, Эмили заметила тревогу в его глазах, а может, прочла его мысли, и сразу же повела его вокруг дома на заднее крыльцо, которое выходило на маленький ухоженный садик. Бен нуждался как раз в таком внимании.

Всего в нескольких дюймах от них хлестали струи дождя, и ветер, наполненный его запахом, кружил и завивал их. Юбка Эмили трепетала вокруг ее лодыжек, и она рассеянно хлопнула по ней рукой, подобно тому, как лошадь отмахивается хвостом от мух.

— Итак, молодой человек, вы хотите рассказать мне кое-что.

Он никогда не сумеет до конца понять ее, хотя ему очень хотелось этого.

— Мир — такое огромное место, — начал он, избегая упоминать о том, что действительно было у него на уме. — Так много людей едут в разные места, делают так много всяких вещей. Я не понимаю, как мне найти свое место. Такое, где мне будет хорошо.

Она обняла его одной рукой за плечи. Ради таких моментов он и жил. Как она отреагирует, если он расскажет ей, что натворил?

— Знаешь, у тебя ведь есть преимущество в жизни, Бен, — произнесла Эмили, смутив его. — Ты повзрослел быстрее большинства людей. Нет, правда, — сказала она, заметив выражение его лица. — Ты думаешь о таких вещах, которые не приходят в голову многим взрослым. Но все дело в том, что мир — это хорошее место, несмотря на то, каким он иногда выглядит. Жизнь — хорошая штука, хотя иногда она таковой вовсе не кажется. На твоем месте и в твоем возрасте я бы наслаждалась ею, как только могла. Я знаю, это не всегда легко. Не ломай над этим голову. Просто позволь жизни течь своим чередом, понимаешь? Мне кажется, что со временем ты поймешь: все устраивается само собой, если только не вмешиваться. Если думать только о хорошем. Если совершать добрые поступки.

Горло у мальчика перехватило, глаза защипало, и он почувствовал, что весь дрожит, а потом расплакался. Эмили принялась утешать его, снова обняв за плечи, но от этого Бену стало еще горше и он постарался освободиться от ее объятий и отодвинулся.

— Я — нехороший.

— Да нет же, ты — хороший. Разумеется, ты — хороший.

— Нет, я — плохой.

— Ты не должен позволять Джеку так поступать с тобой, Бен.

Он затряс головой, а слезы текли все сильнее, так похожие на дождь, капли которого падали на землю в нескольких шагах от них. Как легко было бы позволить ей поверить, что во всем виноват Джек Сантори. Как просто и как удобно.

— Дело не в этом, — выдавил он.

— Твоя мать, — прошептала она.

Он снова покачал головой. В его воспоминаниях о матери сохранилось только ее лицо, запах, гладкая рука, гладящая его по спине или по взъерошенным волосам. Его мать превратилась в кого-то, кого уже трудно было вспоминать.

— Если я потерял бумажник в его грузовике, он будет знать, где найти меня. Мой адрес есть в бумажнике. — Эти слова вырвались у мальчика внезапно, против его воли.

— Кто, Бен? Какой грузовик? — Он услышал участие и тревогу в ее голосе.

Он взглянул на нее, перед глазами у него все расплывалось от слез. Она ответила ему взглядом, полным любви и сочувствия, и Бен понял, что сейчас расскажет ей все. Он собирался предложить ей деньги — целые пятьсот долларов — и спросить, может ли он остаться с ней. Бен знал ответ Эмили задолго до того, как, запинаясь, пробормотал свое первое объяснение, но это его не остановило. Ничто не могло остановить его. Правда падала тяжело, как дождь. Она лилась из него.

Эмили Ричланд, протянув руку, чтобы успокоить мальчика, так и не отняла ее. Она впитывала правду, как ее садик впитывал капли дождя. Она вслушивалась в каждое его слово, кивая головой в такт его монологу; ее собственные глаза наполнились слезами, и они вдвоем просидели около часа на заднем крыльце, пока шквал не закончился и не проглянуло голубое небо, с радостью приветствуя солнечное тепло. Они купались в нем, наслаждались им, плыли сквозь него, подобно сильной любви, которую Бен испытывал к этой женщине.

Глава двадцатая

Когда раздался зуммер пейджера, Лу Болдт съежился. Движение, каким он повернул к себе его жидкокристаллический экран, было таким же автоматическим, как и поворот ключа в замке зажигания автомобиля или натягивание носков. В этот самый момент он размышлял о том, как ему быть с его подозрениями в отношении Лиз, потому что если он был прав, то перед ним оказывался немыслимый и тяжелый выбор, который ставил под вопрос существование их семьи.

Лиз принимала ванну. Собственно говоря, в этом событии не было ничего особенного, если не считать того, что в их семействе именно Болдт обычно принимал ванну, а Лиз, которая всегда спешила, как правило, ограничивалась душем. Но вот уже трижды за эту неделю, возвращаясь с работы, она немедленно набирала себе ванну. И всего несколько минут назад Болдт сообразил, что и на прошлой неделе она принимала ванну как раз в эти самые дни: в понедельник, вторник и четверг. И тогда же она возвращалась домой на полтора часа позже обычного. Его воображение вырвалось на свободу. Будучи детективом, он во всем усматривал причину и следствие. Болдт сожалел об этой своей способности, этом таланте; больше всего он ненавидел то, что работа до такой степени вмешивается в его личную жизнь. Он погрузился в мысленное созерцание собственной жены, в основе которого лежали страх и недоверие, его подталкивали к действию осязаемые воспоминания прошлого. Он ненавидел самого себя. В лексиконе Лу Болдта отсутствовало слово «совпадение». Он услышал, как заплакала Сара, и понял, что дошел до ручки.