ЭЙТНЕ.
Проснулась я,
Скажу, что Медб не занимать ума.
Разве не мне поверит Кухулин?
КУХУЛИН.
Я обезумел после смерти сына,
Войной пошел на море, и жена
Меня вернула к жизни.
ЭЙТНЕ.
Много жен
Тебе служило, но меня ты выбрал.
КУХУЛИН.
Боялась ты, что, если изменилась,
Тебя убью, но все меняется
В подлунном мире, и урод здесь я,
Коль все такой же.
ЭЙТНЕ.
Я тебя любила,
Ты не прощал предательство тогда
И, если мне не веря, ты прощаешь,
То, верно, смерть твоя не за горами.
КУХУЛИН.
Ты громко говоришь и возле двери;
Зачем кричать о смерти, да еще
С таким волненьем, ведь не знаешь ты,
Кто может нас подслушать из-за двери?
ЭЙТНЕ.
Возможно, кто предателя запомнит,
В ком страсть еще бурлит для жизни,
Кто не торопит смерть. Когда уйдешь,
Я всем представлюсь: поварам, гонцам,
И оружейникам, и поварятам.
Пусть бьют ковшами и ножами режут,
На вертел пусть сажают, пусть умру
Позорной смертью, что им будет люба,
И тень моя между другими встретит
Открытым честным взглядом тень твою.
КУХУЛИН.
Ах, речи жен, замысливших худое.
Входит Слуга.
СЛУГА.
Твой конь готов. И люди ждут приказа.
КУХУЛИН.
Сейчас, сейчас. Всего один вопрос.
Та женщина, что вне себя от горя,
Сказала, будто ложь в ее словах,
Так как она предать меня решила
И смерть мне уготовить. Что же делать?
Как мне спасти ее от чар враждебных?
СЛУГА.
Она призналась?
КУХУЛИН.
Правда мне известна!
Она явилась с вестью от жены.
СЛУГА.
А если дать ей макового сока?
КУХУЛИН.
Что ж, дай, но береги ее от смерти,
Как самого себя. Коль не вернусь,
Пусть Конал позаботится о ней,
Его ведь любят жены.
ЭЙТНЕ.
Вот знать бы,
Что та Морригу с головой вороньей
Была честна и правду мне сказала
О том, что скоро Кухулин умрет.
Опять играют флейта и барабан. Сцена ненадолго темнеет. Когда вновь зажигается свет, на сцене пусто. Входит раненый Кухулин. Он пытается привязать себя ремнем к каменной колонне. Входит Айфе, женщина с прямой осанкой и белыми волосами.
АЙФЕ.
Эй, Кухулин, ты узнаешь меня?
КУХУЛИН.
Ты меч в руках держала; думал я,
Что мы убьем друг друга, но потом
Ты ослабела, и я меч забрал.
АЙФЕ.
Смотри же, Кухулин! Смотри еще!
КУХУЛИН.
Ах, волосы твои белым-белы.
АЙФЕ.
Пора забыть о прошлых временах.
Мой наступил черед. А ты умрешь.
КУХУЛИН.
Где я? Зачем я здесь?
АЙФЕ.
Ты всех прогнал,
Ведь получил ты шесть смертельных ран,
Потом из родника хотел напиться.
КУХУЛИН.
На камень я накинул пояс свой,
Чтоб крепко привязать себя к нему
И стоя умереть, но сил уж нет.
Ты пояс затяни.
Айфе помогает Кухулину.
Тебя я знаю.
Ты – Айфе, и мой сын твоим был сыном.
Я помню наш источник Ястребиный
И берег Байле, где убил его.
Так, значит, чудо сотворила Медб,
Чтоб ты могла убить меня по праву.
АЙФЕ.
По праву – да, но Медб тут ни при чем,
И воины ее меня не знают,
Из Маха серый конь, в бою убитый,
Вновь появился, выйдя из воды,
Живой как будто, обошел три раза
Вокруг тебя и камня, а потом
Опять ушел под воду, и никто
Из всех ни шагу не посмел ступить,
Кроме меня.
КУХУЛИН.
Ну, у тебя есть право.
АЙФЕ.
Старуха я теперь, и, чтоб ты, силы
Возвратив себе, не вырвался на волю,
Я к камню крепко привяжу тебя
Своею шалью.
КУХУЛИН.
Не порви ее.
Прекрасны твои шали. Помню ту,
Что золотом сверкала.
АЙФЕ.
Я забыла.
Связывает Кухулина шалью.
КУХУЛИН.
Зачем тебе лишаться этой шали?
Ведь, много крови потеряв, ослаб я.
АЙФЕ.
Боялась я тебя, но вот связала
И больше не боюсь… Как бился сын мой?
КУХУЛИН.
Со временем он мог бы стать искусней,
Но лучше? Нет!
АЙФЕ.
Слыхала, ты не знал,
Как мальчика зовут, но Айфе он
Тебе напомнил, и стать другом ты
Хотел ему, да Конхобар был против.