Смерть Кухулина
1939
Кухулин.
Эйтне Ингуба.
Айфе.
Эмер.
Морригу, богиня войны.
Старик.
Слепец.
Слуга.
Певец, Флейтист, Барабанщик.
Сцена. Пустые подмостки без примет какого-то определенного времени. Очень СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК кажется неким мифологическим явлением.
СТАРИК. Меня попросили написать пьесу под названием «Смерть Кухулина», последнюю в серии пьес о его жизни и смерти. Попросили же меня, потому что я допотопный старик и сделан из того же немодного романтического материала, что и эта пьеса. Стар я так, что давно забыл имена отца и матери, если только я в самом деле не сын Тальма, как мне нравится думать. Тальма тоже был стариком, друзья и приятели которого все еще читали Вергилия и Гомера. Когда мне сказали, будто я могу говорить, что мне вздумается, я написал на газетном клочке пару основных положений. Меня бы устроила аудитория в пятьдесят или сто человек, но если вас больше, то прошу не шаркать ногами и не переговариваться, когда актеры будут произносить свои реплики. Так как я писал пьесу для людей, которые мне приятны, уверен, что в наш продажный век таких не может быть больше, чем было на первом представлении «Комуса» Мильтона. Мои зрители наверняка знают старые сказания и пьесы мистера Йейтса на их сюжеты, ведь у этих людей, как бы ни были они бедны, есть свои библиотеки. Если же сегодня пришло больше ста человек, то среди них обязательно найдутся люди, образовывавшие себя в разных книжных и им подобных сообществах, то есть лжеученые, воры-карманники, самонадеянные твари.
Почему карманники? Я объясню, вы поймете.
За сценой слышатся барабан и флейта, потом опять наступает тишина.
Наши музыканты. Я попросил их подать мне знак, если очень разволнуюсь. Доживите до моих лет и тоже станете не в меру чувствительными. Сегодня вечером вы еще услышите их. Наших певца, флейтиста и барабанщика. Они играли и пели на улицах; там я нашел их, всех по отдельности, и теперь буду учить, если не умру, музыке бродяг, то есть музыке Гомера. Обещаю вам и танец. Это мне захотелось ввести танец, потому что, если нет слов, то нельзя ничего испортить. Так как должна танцевать Эмер, то должны быть отрубленные головы – я стар и не могу изменить мифологии – должны быть отрубленные головы, перед которыми она будет танцевать. Поначалу мне пришло на ум вырезать деревянные головы, но потом, нет, чтобы она танцевала правильно, лучше всяких голов будут крашеные деревяшки в виде параллелограммов. Однако в тупик меня поставила другая проблема, как найти хорошую танцовщицу; одну такую я знал, но ее больше нет; а ведь это должна быть трагикомическая танцовщица, трагическая танцовщица, потому что ее рвут на части любовь и ненависть, жизнь и смерть. Три раза я плевался.
Плевался на балерин Дега. Плевался на их короткие туловища, на их скованность, на их пальчики, на которых они крутятся, как волчки, но больше всего на их лица, как у горничных в отелях. Пусть бы на них вовсе не было отпечатка времени, пусть бы они были, как Рамзес Великий, но только не горничными, не служанкой с ее обычной историей. Я плевался! Плевался! Плевался!
Сцена темнеет. Занавес падает. Начинают играть флейта и барабан и играют до тех пор, пока занавес не поднимается над пустой сценой. Проходит полминуты, и появляется Эйтне Ингуба.
ЭЙТНЕ.
Из глубины сцены появляется Кухулин.
КУХУЛИН.
ЭЙТНЕ.
КУХУЛИН.
ЭЙТНЕ.
КУХУЛИН.
ЭЙТНЕ.
КУХУЛИН.
ЭЙТНЕ.
КУХУЛИН.
Входит Морригу и становится между ними.
ЭЙТНЕ.
КУХУЛИН.
ЭЙТНЕ.
КУХУЛИН.
ЭЙТНЕ (изумленно).
Морригу уходит.
КУХУЛИН.