Входит Королева. Она юна, на лице у нее выражение аскетизма и робости. Одета она в плохо сидящее на ней парадное платье.
КОРОЛЕВА. Я выйду к разгневанному народу и скажу ему, как вы обращаетесь со мной. У меня нет сомнений, что я готова к мученичеству. Всю ночь я провела в молитвах. Да, я почти уверена.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Ах!
КОРОЛЕВА. Мне уже столько же лет, сколько было моей покровительнице, святой Октеме, когда она приняла мученичество в Антиохии. Вы помните, что ее единорог был так доволен ее аскетизмом, что стал крутиться от восторга. Тогда она выпала из седла, и толпа затоптала ее до смерти. Правда, если бы не единорог, толпа убила бы ее еще раньше.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Вы не станете мученицей. У меня есть план. Я могу усмирить их гнев словами. Кто шил это платье?
КОРОЛЕВА. Это платье моей матери. Она надевала его на коронацию. Зачем мне новое? Я не заслужила новых платьев. У меня столько грехов.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Неужели есть грехи у яйца, которое не было снесено и не было согрето?
КОРОЛЕВА. Мне хочется во всем походить на святую Октему.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Ну и платье! Впрочем, уже поздно. Ничего не поделаешь. Некоторым, может быть, даже понравится. Но других надо завоевать очарованием, достоинством, королевскими манерами. Ну, а насчет платья я что-нибудь придумаю, какое-нибудь объяснение. Помните, они никогда не видели ваше лицо, и вы произведете на них плохое впечатление, если выйдете с опущенной, как сейчас, головой.
КОРОЛЕВА. Хотела бы я вернуться к моим молитвам.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Пройдитесь! Позвольте мне, ваше величество, посмотреть на вашу походку. Нет, нет и нет. Вы должны показать, что вы КОРОЛЕВА. Ах! Если бы видели королев, которых видел я – они умели себя подать. Сущие драконихи, но манеры, манеры! У вас должен быть соколиный взор, взор хищницы.
КОРОЛЕВА. Там булыжники. Если бы я могла пройтись там босиком, то была бы благословенная епитимья. Единорогу особое удовольствие доставили окровавленные ступни святой Октемы.
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Всё сон Адама! Босиком! Босиком – вы сказали? (Пауза.) Нет времени снимать башмаки и чулки. Если вы выглянете в окно, то увидите, что толпа с каждой минутой теряет терпение. Пошли! (Он подает руку Королеве.)
КОРОЛЕВА. У вас есть план, как справиться с нею, чтобы я не стала мученицей?
ПРЕМЬЕР-МИНИСТР. Я открою свой план только перед тобой и ни минутой раньше.
Они уходят. Входит Нона с бутылкой вина и вареным омаром, оставляет их посреди залы на полу. Приложив палец к губам, становится в дверях лицом к зрительному залу.
ДЕСИМА (крадучись, выбирается из своего тайника и напевает).
Едва она протягивает руку за омаром, как подходит Нона, подавая ей платье и маску жены Ноя, которые прежде висели у нее на левой руке.
НОНА. Слава Богу, ты нашлась! (Становится между Десимой и омаром.) Нет, сначала надень платье и маску. Я тебя отыскала, и больше тебе не убежать.
ДЕСИМА. Хорошо, хорошо, только дай мне поесть.
НОНА. Не дам ничего, пока ты не оденешься для репетиции.
ДЕСИМА. А ты знаешь песню, которую я только что пела?
НОНА. Ты всегда ее поешь. Это песня Септимуса.
ДЕСИМА. Это песня сумасшедшей дочери шлюхи. Ее единственная песня. Отцом девушки был пьяный моряк, ожидавший выхода в море, но она верила, будто мать предсказала ей выйти замуж за короля и стать великой королевой. (Поет.)
Минуту назад, когда я лежала там, мне показалось, что я смогла бы сыграть королеву, великую королеву. Единственная роль, которую я могу играть, – это роль великой королевы.
НОНА. Ты – королеву? Не ты ли родилась в придорожной канаве, и не тебя завернули в украденную с плетня простыню?
ДЕСИМА. Королева совсем не может играть, а я смогла бы. Я умею склоняться до земли и умею быть суровой, когда надо. О, я знаю, как изобразить взглядом летний зной и тотчас придать голосу зимний холод.
НОНА. Низкая комедия – вот твое дело.
ДЕСИМА. Как раз когда я это поняла и сказала себе, что рождена сидеть на троне в окружении солдат и придворных, приходишь ты и трясешь у меня перед носом маской и платьем. Да еще говоришь, что мне не положен завтрак, пока я не сыграю старую каргу со сморщенным подбородком и сопливым носом, которую злодей-муж бьет палкой, потому что она не желает лезть вместе со скотиной в его ковчег. (Бросается к омару.)
НОНА. Нет! Не получишь ни кусочка, пока не наденешь платье и маску. Подумай, если ты не сыграешь, Септимуса посадят в тюрьму.
ДЕСИМА. Его будут кормить сухарями?
НОНА. Да.
ДЕСИМА. И поить одной водой?
НОНА. Да.
ДЕСИМА. И спать он будет на соломе?
НОНА. Да. Но, может быть, ему и соломы не дадут.
ДЕСИМА. И будут звенеть железные цепи?
НОНА. Да.
ДЕСИМА. И так целую неделю?
НОНА. Может быть, месяц.
ДЕСИМА. И он скажет тюремщику: «Я здесь из-за моей красивой и жестокой жены, из-за моей красивой и ветреной жены». Так он скажет?
НОНА. Может быть, и нет, если не будет пьян.
ДЕСИМА. Но он будет так думать. И каждый раз, когда он почувствует голод, каждый раз, когда он почувствует жажду, каждый раз, когда он замерзнет на каменном полу, он будет так думать, и с каждым разом я буду казаться ему еще и еще прекраснее.
НОНА. Ну нет. Он возненавидит тебя.
ДЕСИМА. Плохо ты разбираешься в мужской любви. Если Святой Образ в церкви, где ты на Пасху ставишь свечи, так мил и приветлив, почему же ты возвращаешься домой с ободранными коленками?
НОНА (в слезах). Я поняла! Ты жестокая, плохая женщина! Ты не будешь играть эту роль, чтобы Септимуса забрали в тюрьму, а ведь он настоящий гений и не может позаботиться о себе.
Заметив, что Нона заливается слезами, Десима делает еще одну попытку завладеть омаром и почти достигает цели.
НОНА. Нет! Нет! Ничего не получишь! Я разобью бутылку, если ты подойдешь близко. Никакая другая женщина не обходится так с мужчинами, как ты, а ведь ты давала обет в церкви. Да, да, так оно и есть! И молчи! (Десима опять пытается взять омара, но Нона, все еще плача, прячет его в карман) Даже не думай о еде, ничего не получишь. Я никогда не давала брачный обет в церкви, но если бы дала, не стала бы обращаться с мужем, как с ослом лудильщика. Если бы я поклялась перед Богом… Нет, меня хорошо воспитали. Моя мать всегда говорила, что нелегко затащить мужчину в церковь.
ДЕСИМА. Ты влюблена в моего мужа.
НОНА. Только потому, что я забочусь, как бы он не попал в тюрьму, ты решила, будто я влюблена в него. Бессердечной женщине никогда не понять, как можно жалеть мужчину, в которого не влюблена, ведь ты никогда никого не жалела! Я не хочу, чтобы его посадили в тюрьму. И если ты не сыграешь эту роль, ее сыграю я.
ДЕСИМА. Когда я выходила за него замуж, то заставила поклясться, что он не будет играть ни с кем, кроме меня, и ты об этом знаешь.
НОНА. Всего один раз, к тому же в роли, которая никому не может принести славы.